Коррумпированный город

Я улыбнулся ему, перед тем как выпить, и тут же пожалел об этом, потому что он встал и направился к моему столу. Бесформенное коричневое пальто свисало с его плеч, и он двигался как мешок с лохмотьями. Старик плюхнулся на соседний стул, положил на стол изъеденные молью рукава, наклонился ко мне и слащаво улыбнулся ртом, в котором не было и следа зубов. От него несло пивом и старостью.

– Не всегда было так, - сказал он.
– Но в общем-то жизнь начинается в шестьдесят пять лет.

– Вам шестьдесят пять лет?

– Шестьдесят шесть. Да, я знаю, что выгляжу старше, но инсульты, что я перенес, ослабляют человека. Первый чертовски потряс меня, но я все-таки выкарабкался. Второй был настоящий. Я до сих пор не владею левой рукой, возможно, никогда не смогу ее восстановить.

– У вас забавный повод сказать, что жизнь начинается в шестьдесят пять.

– Великий Цезарь, не в этом объяснение! Моя жизнь началась в шестьдесят пять лет совершенно по другим причинам. Именно тогда я получил право.

– Получили право на что? Голосовать?

– Получил право на пенсию по старости, сынок. С тех пор я стал сам себе хозяин. Конец понуканиям, хватит лизать зады, теперь это не для меня! Никто у меня не отнимет эту пенсию.

– Это здорово, - заметил я.

– Это замечательно. Это самая прекрасная вещь в моей жизни.

Он допил свое пиво, и я заказал ему еще бутылку.

– Кто был вашим хозяином до того, как вы получили пенсию?

– Можете себе представить, что они со мной сделали?!
– воскликнул старик.
– И это случилось, когда я еще не мог ходить после второго инсульта. Они поместили меня в сельский приют, где за мной никто не ухаживал, кроме сожителей по комнате. Мне сказали, что все больницы переполнены. У меня еще не зажили заработанные там пролежни. А потом они не хотели давать мне пенсию по старости, даже когда подошло время.

– По какой же причине?

– Видишь ли, сынок, я не мог документально подтвердить свой возраст. Ты можешь подумать, что достаточно взглянуть на меня, чтобы убедиться, что я стар, но, оказывается, этого недостаточно. Я родился на ферме, и отец не зарегистрировал меня, поэтому мне не дали свидетельства о рождении. Я бы оказался как в открытом море без весел, если бы не помог господин Аллистер. Он занялся моим делом, люди поручились за меня, и дело в шляпе. Теперь у меня свой уголок под лестницей на складе, и никто не скажет "пшел отсюда".

Вошли двое и сели за стол недалеко от нас. Один - невысокий и коренастый, в кожаной потертой куртке, на голове мягкая матерчатая фуражка. Другой - высокий и тощий, лицо - неясный треугольник с обвислым носом. Он вынул из кармана нового синего пиджака гармонику и сыграл несколько протяжных мелодий. Его спутник барабанил по столу растрескавшимися, грязными суставами пальцев и тупо смотрел перед собой.

– Кто такой Аллистер?
– спросил я старика.

– Ты не знаешь, кто такой Аллистер? Ты, наверное, тут давно не бывал? Господин Аллистер - мэр этого города.

– И он помог вам с пенсией? Он, должно быть, неплохой мужик.

– Господин Аллистер - лучший человек во всем городе.

– Здесь многое изменилось, - сказал я.
– Когда-то надо было обращаться к Дж. Д. Уэзеру, когда требовалась подобная помощь. По утрам в его офисе собиралась очередь.

– Дж. Д. Уэзер был убит до моего второго инсульта. Дай Бог памяти, в июне исполнится два года с тех пор. Ты раньше жил в этом городе?

– Дж. Д. Уэзера убили?

– Да, примерно два года назад. Прости.

– Подождите минутку. Как его убили?
– Я положил ладонь на его руку, которая на ощупь была похожа на кость, завернутую в лохмотья.

– Его просто прикончили, - нетерпеливо отозвался старик.
– Кто-то выстрелил в него, и он умер.

– Скажите ради Христа, кто застрелил его?

– Отстань от меня, сынок, я набрался пива.

Я выпустил его руку, и он зашаркал в мужской туалет. Блондинки вместе со своим совместным достоянием в искусственном меху ламы отправились, по другим барам. Низкорослый и высокий покончили с пивом и направились в туалет. Зал опустел, кроме меня остался только бармен. Он протирал стаканы и не обращал на меня внимания. Противный, пустой зал был таким же, как десятки баров в незнакомых мне городах. Если Дж. Д. Уэзер мертв, то этот город породит такое же чувство одиночества, как и все другие.

Из уборной донесся шум мужских голосов. Нельзя было разобрать слов, но в звуках ощущалась какая-то неприязнь, а минуту спустя что-то приглушенно шлепнулось. Я посмотрел на бармена, но он был занят своими стаканами.

Затем там кто-то начал всхлипывать. Я поднялся и вошел в уборную. Старик сидел на грязном плиточном полу, спиной к стене. Капля крови скатилась из носа на его седые усы. Высокий игрок на губной гармошке и его кореш стояли посередине небольшой комнаты, уставившись на меня. Шляпа старика валялась у их ног.

Старик плакал.

– Они отняли у меня деньги!
– всхлипывал он.
– Заставь их отдать мне деньги.

– Мы не брали его денег, - процедил приземистый.
– Он нагрубил мне и получил затрещину.

– Мерзкий, нахрапистый ублюдок!
– закричал старик.
– Они отняли у меня шестнадцать долларов.

– А ты заткнись, - выдавил длинный и сделал шаг к старику.

– Не трогай его, - предупредил я.
– И верните ему деньги.

Длинный не сдвинулся с места.

– Ах вот как?
– протянул низкорослый. Его светлые голубые глаза блестели и казались твердыми, как стекло.
– Есть еще кто-нибудь, кроме тебя, кто заставит меня это сделать?

– Я устал ждать, отдайте его деньги.

– У него не было никаких денег, - сказал низкорослый.
– Пошли, Свэни, мотаем отсюда к чертовой матери.

Я уперся каблуком в косяк двери и, оттолкнувшись, кинулся на него. Он быстро присел, спасая челюсть, но мой кулак вмазал ему в переносицу. Он тоже кинулся на меня, обхватил вокруг пояса, его круглая башка оказалась под моей правой рукой.

– Дай ему сзади, Свэни!

Я подался задом к закрытой двери, пока Свэни не обошел меня, и попытался освободиться из объятий коротышки, но никак не мог расцепить его рук. Свэни приблизился вплотную, и я съездил ему по уху левой рукой. Старик поднялся на ноги и схватил Свэни сзади своей здоровой рукой. Тот отбросил его назад, к стене, и старик опять съехал на пол.

Тем временем я нащупал ремень коротышки. Малый был настолько приземистый и тяжелый, что напоминал мешок с углем, но, поднатужившись, я оторвал его от пола, и, когда Свэни снова направился ко мне, я бросил его на Свэни.

Один из тяжелых башмаков угодил Свэни прямо в физиономию, и тот повалился навзничь, на пол. Коротышка растянулся плашмя, перекатился один раз в направлении стены и вскочил, как терьер, на карачки. Не успел он оторвать руки от пола, как я нанес ему такой удар снизу, что он пролетел три фута в воздухе, потом стукнулся затылком о стену и свалился на пол Я тяжело дышал.