Корунд и саламандра. Серебряный волк

Все это рассказал нам король, прибавив немало о выкрутасах, которые слишком долго сходили нам с рук.

— Я не знал, — жалобно запинаясь, выдавливает из себя Юрик. — Я не хотел… честное слово, я не хотел! Я не виноват, что принцу захотелось испытать себя в состязании с завтрашним воином! Мой король, отец… посудите сами, ведь я и дороги на плес на этот не знаю!

Завтрашний воин… смотреть ведь противно!

— Сережа, как рука? — спрашивает король.

Я пожимаю плечами… вернее, одним плечом. Что рука… висит себе на перевязи и покалывает иголочками. Но ответить я не успеваю.

— Это не я, — едва не в голос воет Юрка. — Он сам!

— Что — он сам? — с веселым удивлением спрашивает великий князь.

— За руки меня хватать стал! А мне что, и отмахнуться нельзя?!

Противно же слушать… Господи, да это хуже любого наказания! Скулеж и сопли… и это — будущий великий князь! Тьфу…

— С рукой все нормально, мой король, — говорю я. — Отец настоятель полечил. Сказал — день не трогать, и все.

— Небось, и вовсе притворяется, — бурчит поднос Юрка.

— Хватит, Юрий, — говорит король. — Тебя я выслушал и понял. Теперь очередь Валерия.

Юрка, шмыгая носом, умолкает. Король смотрит сыну в глаза и рявкает:

— Ну?

— Виновен, — пожимает плечами Лека. — Без оговорок.

— В чем? — шевелит бровью король.

— В том, что хотел с ним состязаться. — На Юрия Лека и не глядит. — Вот уж дурацкое желание. Мне стыдно. И даже не из-за вильчаков. Из-за Сереги.

— Понимаю, — кивает король. — А ты, Сережа?

Мне тоже стыдно, могу ответить я. Ведь почти сразу жалеть начал… ну что бы нам тогда же назад не повернуть! Ведь как чувствовал! Но все, о чем я думал и что чувствовал, я успел рассказать отцу Еремию. Он передаст королю без лишних ушей…

— А я потому за руки его хватал, что он чуть Волчка Вагрикова не пристрелил, — хмуро отвечаю я. — А в остальном… в остальном я согласен с Лекой.

Король тяжко вздыхает. Поднимается с кресла:

— О том, пристало ли состязаться воину, хоть даже завтрашнему, с мальчишкой, я оставляю судить вам самим. Скажу только, что незачем было отправляться на плес тайком. Я так думаю, многие бы захотели посмотреть на ваше состязание. — Король поворачивается к брату: — Юрий сегодня еще в твоей власти, брат мой великий князь. Тебе и определять его вину и наказание.

— Хорошо, брат мой король, — кивает князь Алексий. — Я решу. Иди в наши комнаты, сын, и жди меня там.

Юрий выходит бодрячком. Похоже, отцовского наказания не боится.

Король снова смотрит на Леку.

— Капитан Сергий!

— Да, мой король? — В голосе капитана явственно слышится неодобрение… вот только к кому оно относится?

— Раз уж моему сыну взбрело на ум состязаться с воином, — король усмехается чуть заметно, — я и наказание ему назначаю воинское. Десять суток строгого ареста, Валерий.

— Да, мой король, — чеканит Лека.

— А Сережа… — Король думает… или делает вид, что думает. Очень уж насмешливо он на меня смотрит! — Вроде выходит у нас сегодня, что отцы решают… ну да ладно! Не вызывать же твоего отца ради такой мелочи? Да ты, в общем, и так уж наказан… натерпелся с рукой-то, чай?

Я холодею. И, утопая в беспомощности — я поспорил бы и с королем, но не при Юркином же папочке?! — оглядываюсь на капитана. Что же это?! Разве не сам король говорил всегда: «Вместе шкодничаете, вместе и получайте»? И разве по-другому — честно?!

Наверное, что-то видно по моему лицу — а если и нет, все равно капитан понимает. И соглашается.

— Мой король, — говорит капитан, — ведь Сережка мне не чужой. Не раз поручали мне приглядеть за ним. Пожалуй, могу и сегодня послужить за отца.

— И то правда, — соглашается король. — Если только сам он согласится, что так будет справедливо. Что, Сережа, признаешь ты право капитана Сергия определить твою вину?

— Да, мой король, — выдыхаю я. — Без оговорок.

— Что ж… — Король садится и откидывается на спинку кресла. — Огласи свой приговор, капитан. Боюсь, будет он суровее, чем решил бы я, но тут уж ты в своей власти.

— Конечно, мой король, — кивает капитан. — Думаю я, Сережка виноват не меньше остальных. И правильно будет, если хлебнет он с Валерием одной мерой. Десять суток строгого ареста, Сергий. Я тебя, сопляка, научу, что такое военный порядок…

— Да, капитан, — отвечаю я. И облегченно перевожу дух.

5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Почему так — знает, верно, лишь Господь. Но я убедился — так оно и есть. Я сливаюсь в одно с мальчишкой из Двенадцати Земель, из Смутных времен… и скажи мне кто, что я не испугаюсь такого, — не поверил бы. Но — не страх чувствую я сейчас. Ни капельки страха. Только радость.

6. Григорий по прозвищу Шкода, стражник королевской роты

— Если появляются вильчаки, оглянись, не маячат ли вдалеке ордынцы, — задумчиво говорит Шкода. — Есть у них такая манера — пускать оборотней пощупать врага на зуб. Но бывает, что вильчаки охотятся на людей и сами по себе. Даже когда хватает и другой дичи. И брехня это, что они никогда раньше не заходили так далеко от Степи… — Шкода замолкает, словно ожидая возражений. Дураков не находится. Заспоришь — лишишься занимательной истории. Шкода знает их уйму и рассказывает — куда там всяким менестрелям. — Да, — повторяет Шкода. — Брехня. Я сам хоть из Славышти, но есть у меня родня в Солигарде, и как-то я гостил там на свадьбе. И услышал занятную историю…

Странное нам выпало наказание. Суровое, да… Но ни я, ни Лека не отказались бы повторить. Десять суток капитан гонял нас, как гоняют ни к чему не пригодных новобранцев. Утро начиналось с чистки конюшни. А потом, вывезя навоз за ограду, застелив полы свежей соломой и, сменив в поилках воду, мы надевали легкие кожаные доспехи и весь день, обливаясь потом, бегали, прыгали и кувыркались, держали в вытянутых руках кирпичи, приседали, отжимались, стреляли из лука и метали дротики. Конечно, не наравне с отборными стражниками королевской роты. Но нам хватало. Когда дежурный честь честью отводил нас на сеновал (единственная в Летнем Стане настоящая тюремная камера предназначалась, как объяснил нам Сергий, для птиц поважнее двух пацанов), мы валились с ног. Никогда раньше у меня не горела огнем грудь, не болела каждая жилочка… никогда не было такой каменной усталости по утрам, что страшно было вставать и выходить снова на эти муки! Зато ребята Сергия поглядывали на нас сначала удивленно, а потом — уважительно. Особенно после того, как великий князь Алексий увез сыночка служить в собственном отряде, и девчонка Таська, убиравшая их комнаты, рассказала: Юрий хвастал, что отец одарил его несильной оплеухой — дабы можно было сказать, не кривя душой, что без наказания сына не оставил. И смеялся над принцем и его дружком…