Космическая чума. Сборник

Дамона какое-то время стояла оглушенная. Прошли две, три секунды, потом через помещение опять пробежало нечто вроде невидимой дрожи.

У нее внутри что-то умерло.

Серая пыль вокруг нее внезапно стала лишь пылью, и на короткое время у нее возникло ощущение потери.

Теракис был мертв, а с ним умерла и протоматерия.

Дамона с трудом справилась с оцепенением и подошла к окну. Двор находился еще в предутренней тени, но с улицы и от окружающих домов падало достаточно света, чтобы она могла разобрать, что произошли.

Прямо под окном рос высокий, мощный дуб. Теракис упал в его крону, попытался удержаться за ветви и сорвался.

Его тело лежало в неестественной, странно вывернутой позе рядом со стволом.

Дамона долго стояла у окна и оцепенело смотрела вниз. Человек, который лежал там, не играл никакой роли в этой изматывающей борьбе. Он был только пешкой, оболочкой, беззащитной игрушкой в дуэли, которая началась миллионы лет назад и, пожалуй, столько же продлится. Мурдоры живы. Они ослабели, но все же опасны, и возможно даже еще опаснее, чем раньше.

Борьба продолжалась.

Дамона еще немного постояла, прежде чем повернуться и снять трубку телефона.

* * *

Ошкат-квейл просыпался. Как всегда, когда он совершал обмен тела, какое-то время ему пришлось приводить себя в порядок. Это было нелегко. Его душа уцелела после смертельного падения. Она вырвалась из тела Теракиса и почти сразу же нашла другое тело. В этот раз все было очень легко сделать.

На какое-то мгновение в Мурдоре шевельнулся неопределенный страх. Но у него не было времени искать подходящее тело, нужно было брать то, что попалось. Если ему не повезет, то он попадет в зверя, но даже и это неплохо. Он подождал бы, получил бы полный контроль над телом и заставил бы потом существо, в котором он оказался, совершить самоубийство. Смерть была единственной возможностью поменять тело.

Он попытался открыть глаза, но у него ничего не получилось.

У него не было глаз.

У него не было ни рук, ни ног. Его тело было чудовищно сильным, но неподвижным, странно неподвижным.

Это продолжалось долго, пока Мурдор не понял, что произошло.

Когда он понял, он хотел закричать, но не смог.

Деревья не кричат.

Дж. О. Смит Космическая чума

Моему спившемуся дяде Дону и, конечно, Мариан

1

Я плавно скользил по бесконечной прохладной простыне в вязкую пропасть, на дно которой кто-то вылил пару цистерн дезинфицирующего раствора. Было приятно от ощущения, что я укрыт лишь тонким одеялом, а не грудой искореженного металла вперемешку с разной дрянью, которая еще недавно называлась автомобилем, мне также нравилось, что одеяло не спадает от этого бесконечного скольжения. Мне казалось, что моя душа отделилась от тела, и это радовало, потому что тело горело, как созревший стошестидесятифунтовый нарыв. В то же время правую руку я не чувствовал совсем, зато с левой ноги, похоже, содрали всю кожу. Тот же садист, что проделал со мной все это, каким-то образом умудрился вставить мне в грудную клетку острую спицу, которая при каждом вздохе все глубже входила в измученное тело. В каком состоянии находятся мои глаза, я не знал, — на них лежала повязка, кроме того, я ничего не слышал. В принципе, я не знал — умер я или нет, но склонялся к мысли, что нет, потому что никогда не слышал, чтобы на том свете кто-то пользовался дезинфекторами.

Мне повезло, я не долетел до дна пропасти, а повис где-то в пространстве, плавно покачиваясь. Пора было каким-то образом определить, где я и что от меня осталось. Я и до аварии был паршивым эспером, а сейчас и вовсе ослабел — моей чувствительности хватало всего на несколько дюймов пространства. Простыни, одеяло, кровать. Самое новое из человеческих чувств оказалось самым хрупким, зато обоняние ничуть не пострадало, скорее даже наоборот.

Какой-то добрый самаритянин вытащил меня из горящего автомобиля, и я надеялся, что у него хватило ума вначале спасти Катарину или хотя бы то, что от нее осталось. Эта мысль оказалась слишком тяжелой, и я с облегчением потерял сознание.

Когда я очнулся в следующий раз, было светло, и приятный мужской голос произнес:

— Стив Корнелл, вы меня слышите?

Я попробовал ответить, но не смог издать ни звука.

Голос позвал вновь:

— Не пытайтесь говорить, Стив. Лучше думайте.

«Катарина», — тут же подумал я, сообразив, что со мной говорит врач-телепат.

— Катарина в порядке, — ответил он.

«Могу я ее увидеть?»

— Не стоит, вы сейчас неважно выглядите.

«Неужели я так плох?»

— Куда уж хуже, Стив. Сломаны ребра, тяжелый перелом левой ключицы, сломаны предплечья, ушибы, ссадины, несколько ожогов, остаточный шок. И, если вам интересно, нет ни следа Мекстромовой болезни.

«Мекстромовой болезни?» — мои мысли в панике заметались.

— Не дергайтесь, Стив. Я заметил бы ее обязательно. Моя специальность — диагностика этой болезни.

«Хорошо, хорошо… Сколько я здесь лежу?»

— Восемь дней.

«Восемь дней? И все еще в таком состоянии?»

— Вам здорово досталось, Стив. Так что пришлось потрудиться. Но теперь, полагаю, вы в состоянии рассказать, что случилось.

«Мы с Катариной сбежали. Так поступали многие, с тех пор как стало трудно хранить личные тайны. А потом эта авария».

— Как это случилось? — спросил доктор. — Эсперы обычно чувствуют опасность задолго до ее появления.

«Катарина обратила мое внимание на странный дорожный знак, и я отвлекся. В итоге мы съехали с дороги и несколько раз перевернулись. Остальное вы знаете».

— Ужасно, — сказал доктор. — Но какой знак так приковал ваше внимание?

«Странный знак, — подумал я. — Декоративный железный диск, похожий на новенький бойскаутский значок, подвешенный на трех планках. Одна из них была оторвана. Я попытался сообразить, как это можно сделать, не повредив центральную конструкцию, и не уследил за дорогой!»

— Это весьма прискорбно, Стив. Но через некоторое время с вами все будет в порядке.

«Спасибо, доктор. Доктор?..»

— Простите, Стив. Меня зовут Джеймс Торндайк.

Много позже, очнувшись в очередной раз, я обнаружил, что моя чувствительность простирается уже до стены и даже на несколько дюймов за дверь. По всему было видно, что это типичный госпиталь; насколько хватало чувствительности эспера, вокруг была только слепящая белизна и нержавеющая сталь.

В моей палате находилась сиделка, шуршащая накрахмаленной одеждой. Я откашлялся и попробовал заговорить.

— Могу… я видеть… — Я остановился, потому что язык не слушался меня.

Но сиделка оказалась на высоте и сумела разобраться в моих мыслях.

— Мистер Корнелл? Вы проснулись?

— Взгляните, сестра…

— Проще, мисс Фарроу. Я позову доктора.

— Нет, подождите. Я пробыл здесь уже восемь дней?

— Немного больше, но вы были очень плохи, сами знаете.

— А доктор? Он сказал, что она тоже здесь.

— Не волнуйтесь, мистер Корнелл.

— Он сказал мне, что с ней ничего страшного.