Костер в ночи

1913

Лодзь

Ну, а если нет?

Ну, а если нет? Если это бред?.. Мучусь грезой безрассудной, Призываю образ чудный, Жажду угадать ответ, Ибо, если нет, Тогда… трудно! Ну, а если да? Если будет так?.. Вспыхнут зори в жгучей дрожи, Разгорится день погожий, Как багряный мак, Ибо, если так, Тогда… — Боже!!

5 августа 1915

Лирическая ирония

Я приходил с визитом К той гордой, беспощадной И что-то бестолково Твердил… (О, бред больного!) Терзал тебя стихами, Ломал, корежил слово И разгрызал зубами (Мне лишь бы не заплакать!) И кровяную мякоть Давал тебе, давясь слезами: «Глянь!» Я приходил с визитом К той скрытной, непонятной И снова бредил, снова Губами и плечами… (О, гром тирады этой, Тиранской и терновой!) Внимали ей сурово Священные предметы: Недрогнувшие стены, Нетронутое ложе, Не раздробленный кулаками Стол. Теперь с печалью скрытой Сижу я одиноко, Задумавшись глубоко, На сотни дней разбитый, И все мои визиты, Все до единой раны, В клубок безумный свиты. А я уже счастливый, Любимый и желанный, А я уже далекий, пьяный Муж.

Владислав Броневский (1897–1962)

О радости

Над тихой водою лазурной небо лазурное тихо, но ветер ворвался бурный зелено, молодо, лихо. Ты откуда — шальной, зеленый, над какими летал лесами? Еще в росах калины и клены, а глаза еще полны слезами. Устоялось вешнее вёдро, Воздух золотом солнца светел. Зелено, молодо, бодро, сердце, лети, как ветер! Светом и шумом зеленым низвергайся, радость живая!.. Вешним калинам и кленам, тебе и себе напеваю.

Полоса тени

Мелькнула птица, бросив тень на окно, где свет царит дневной… И вот опять — простор весенний и высь бездонна надо мной! А зелень! Пропадешь в зеленом пространстве трав, деревьев, лоз! Идти, родная, далеко нам сквозь шелест кленов и берез. Нам жить да жить в земном свеченье. Полжизни, правда, не вернешь… Вот птица полосою тени мелькнула с криком… Ну и что ж…

Закат

По снегу, что выпал впервые, белый день босиком пляшет; кудри рассыпал ржаные, шляпой соломенной машет. Пламя пробрало солому розово, зеленовато, лилово… Счастья — дню золотому! Славься, огнеголовый! Под небом, ясным по-детски, за горою скрылась устало громада света и блеска и на землю тенью упала.

Константы Ильдефонс Галчинский (1905–1953)

Спящая девочка

Дочери Кире и Анджею Ставару

Доченька, спи. Ночь приближается мерно, Полным составом нот тишину дробя. Если прислушаться, в этой ночи, наверно, Отыщется что-то и для тебя: Месяц и улочка, что, забирая правей, Сворачивает в мирозданье, И ветер для легких твоих кудрей, И тень для щеки твоей, И для сердца — страданье.

1947

Стишок о воронах

Во мгле дубовой кроны уселись две вороны, а воздух весь блистает; томит ворон дремота, летать им неохота, снежком их засыпает. Ни ручеек привычный, ни городок фабричный им не сулят урону; сидят вороны рядом, глядят безумным взглядом — ворона на ворону. Коль в ноты превратить их — четыре струнных нити звучали б над простором, а так — во славу воронам в оцепенении сонном — in saecula saeculorum [2] . Небо в искристых звездах, голубеющий воздух, ночь, вихрь — воронам укрытье. Спи, ручей нежурчащий, доброй ночи вам, чащи, вороны, спите!

2

Во веки веков (лат.).

1952

Ведь не удастся выразить все это…

Ведь не удастся выразить все это… Шум за стеною записать хотя бы! Дождь? или поезд? ишь шаги по тротуару? Льет слабый свет извозчичий фонарик, к стене прибитый странно… И голубь глиняный, щегленок деревянный, и рыцарь наш XVII-вековый на лошади XV века…

1953

С чешского

Витезслав Незвал (1900–1958)

Спящая девушка

Над ручейком, в тени скирды, Уснула жница в полдень знойный, И василек в руке спокойной Чуть-чуть касается воды. Бегущих туч живые тени И плеск волны уходят в сон, А солнце жжет прибрежный склон И обнаженные колени. Уснула на комлях колючих Земли, распаханной под пар… Ах, если бы свой жгучий жар Отдать ей в поцелуях жгучих! Но спит она, а я уж стар, Да и усы мои жестки, Как в свежих копнах колоски.

Елисейские поля

И снова — Елисейские поля. И, как в мои студенческие годы, здесь распевают птицы, веселя сердца людские щедростью свободы. И мне бы так — лишь радость пробуждать и просветленным быть, как день весенний, Я слышу птичьи дудочки опять, и хорошо мне, как на свежем сене. Над Сеной — пароходные гудки… Слежу, как воробьи-озорники беспечных мошек ловят близ дорожки. И чтобы чудо завершить вполне, лукавый месяц заблестел в волне и над бульваром выставляет рожки.

Взгрустнулось

Грушу ль, увидав этот город дивный без вас, дорогие друзья? Высплюсь — и путь позабуду длинный, и вновь буду весел я. Грущу ли, тебя, отец, вспоминая и мать? Или я, чудак, грущу, а по ком — хоть убей не знаю. Взгрустнулось мне просто так.

С болгарского

Элисавета Багряна (1893–1991)