Кот и крысы

Он поцеловал Терезу сперва в висок, потом в губы - но коротким и почти бесстрастным поцелуем. Потом выпустил ее из объятий и вернулся в спальню.

Тереза простучала каблучками до лестницы, а потом беззвучно вернулась обратно.

– Ты обещал расплатиться с Луизой, я знаю это доподлинно, потому она ездила к тебе, если бы я раньше не увез тебя - вы бы там преспокойно сговорились!
– выкрикивал Мишель.

– Да, я хотел, чтобы она помогла вывезти и спрятать Пухову! Нельзя было допустить, чтобы Пухова видела меня в Кожевниках!
– отвечал князь.

– И ты бы женился на ней? После всего?
– язвительно спросил Мишель.

– Да ее имя трепали бы все московские просвирни! Проклятые архаровцы караулили у дома старой княжны! Ты не мог взять в ум, что стоило бы Пуховой вернуться - и тут же ее допросили бы! И она выдала всех нас!

– Я нашел бы, куда ее спрятать. Повторяю, Ховрин, ты не знаешь, чья она дочь! Не веришь мне - смпроси Генерала! А старую княжну я научил сказать, что девка объявилась у петербуржской родни. А ты с самого начала знал, что я женюсь на ней, и позволил привезти ее в Кожевники!

– Как бы иначе я избавил тебя от твоего риваля Фомина? Надобно было вывести его из игры навеки - и разве я этого не добился?

– Ты всех вывел из игры навеки, и самого себя равным образом!
– крикнул князь.
– Ради двух побрякушек, которым лишь в Москве велика цена, а в Петербурге такого добра довольно! Я проклинаю день, когда связался с тобой и с Перреном!

– Хорош бы ты был, мой ангел, без меня и без Перрена - в долгах, как в шелках, только и имущества, что титул! Разве тебе плохо платили?

Тереза слушала и пыталась внушить себе, что каждое слово князя - ложь и клевета. Но что-то плохо получалось. Пылкость князя более говорила душе, чем язвительность любовника.

– Да, ты мне славно заплатил…

Тут мужчины вдруг замолчали.

– Славно ты мне заплатил, - повторил князь.

– Она была на сем свете не жилица, - куда более мирно и даже с виноватой интонацией произнес Мишель.
– А после того, как ее пыталось похитить это чудовище, после того, как ты велел спрятать ее внизу, после того, как она столько часов провела под землей… Пусть Бог меня накажет, коли я не избавил ее от мучительной кончины - ты же знаешь, как страдают перед смертью те, у кого идет горлом кровь…

– Бога бы ты хоть всуе не поминал…

– Она слишком много видела и знала, князь, она бы выдала. И напрасно ты полагал вывести ее потом через подземелья - Перрен и Ларжильер с тебя глаз не спускали. Перрен так и вовсе был убежден, что ты сам подослал ту страшную образину, чтобы иметь повод спрятать Пухову поглубже…

– Перрен не хуже моего знал, что у нас на плечах повисли архаровцы.

Тереза насторожилась - вот уже второй раз помянули архаровцев, и это наводило на совсем нехорошие мысли. Кто-то из двоих, князь или Мишель Ховрин, натворил дел, достойных внимания Рязанского подворья. Это не мог быть Мишель! Однако сейчас, когда она не видела лиц, не ощущала рук, а лишь слышала голоса, слух прирожденной музыкантши обострился. Нюансы и обертоны сделались более отчетливы, насыщенность каждого слова чувством уже стала приобретать цвет: слова князя были то пунцовы, то лиловы, той глубины оттенка, которая вот-вот выльется в беспросветную черноту; слова Мишеля были - как по серо-голубому полю чертятся быстрые исчезающие синие и черные линии. Музыка пунцовых слов убеждала, музыка холодных синих и черных - нет. И это было страшно. Тереза прислонилась к стенке. Мишель лгал…

– А кто додумался идти ночью в дом захаровской мартоны?
– спросил князь.

– А чего ж не пойти, когда привратник меня с младенчества помнит?

– То-то вы с Франсуа ему и отплатили…

– Молчал бы ты, князь!

– Да ведь уже ясно стало, что ничего нельзя спасти!

– Это теперь ты сделался добродетельным, слушать тошно! А коли ты добродетелен, как Грандисон, что же дозволил в своем доме вести игру? Или добродетель - сама по себе, деньги же - сами по себе?

– Это я слышу от господина, который ради двух побрякушек погубил хорошо поставленное дело, - теперь и голос князя прочертил сине-черную молнию.

Но даже ежели бы князь сейчас признался в злодеяниях, поджег лавку, оборотился рогатым чертом, Тереза не придала бы этому значения. Мишель лгал, лгал с первой минуты своего появления здесь… и, возможно, в ее жизни…

Она решительно вошла, чтобы сказать ему это.

Мужчины повернулись к ней.

– Мишель, я должна с тобой поговорить, - сказала она по-французски.

– Да, моя любовь, - ответил он, и ощущения цвета пропало, голос потерял смысл, потому что Тереза видела любимые светлые глаза, и эти глаза растворяли ее, словно кусочек сахара в кипятке.

– Извольте, сударыня, - произнес князь по-русски и посмотрел на нее, как ей показалось, сочувственно.
– Я благодарен вам от души, а сейчас позвольте откланяться.

– Не дурачься, князь. Уйдем вместе. Сейчас нам расставаться не след, - быстро сказал Мишель.
– Надобно скорее предупредить твоего любезного Генерала.

– Не хочешь отпускать меня?
– спросил князь.
– Боишься, что я в расстройстве чувств отправлюсь в полицейскую контору и кое-что поведаю про кавалера де Берни? Опамятуйся.

– Тереза, князь попал в беду, - опять по-французски заговорил Мишель.
– Несчастья его велики, а что самое ужасное - мы остались без денег. У нас на двоих и пяти рублей не будет. Я не могу более просить в долг у Перрена, я… мы оба ему должны. Я как человек порядочный обязан сопроводить князя и его друга в безопасное место. И тут же я вернусь! Тереза, дайте нам в долг сколько возможно!

– Если бы у нас были те деньги, что я отнесла по вашему приказу господину Архарову… - начала было она.

– Кабы вы были умны и сумели разумно поговорить с господином Архаровым, то мы, возможно, не оказались бы в столь бедственном положении…

– Так в ваших несчастиях я виновата?
– Тереза тут же бросилась к своему тайничку за печкой, который сама так заботливо обустроила, чтобы вынуть оттуда все содержимое и бросить на столик.

И тут в полной тишине раздался стук копыт.

Три лошади рысили по Ильинке - и вдруг остановились у дверей модной лавки.

– Покупатель, в такую рань?
– удивился князь.

– Тихо… - прошептал Мишель.
– Тереза, выгляни в окно.

Тереза чуть приподняла край занавески и ахнула.

– Что там?

– Архаровцы…

Князь и Мишель переглянулись.

– Они выследили нас?
– без голоса сказал князь.

– Невозможно… - так же отвечал Мишель.
– Тереза…

– Есть черный ход, - быстро произнесла она.
– Погодите…

И, повернувшись к мужчинам спиной, стала отворять тайничок.

Когда она несколько мгновений спустя выложила на стол два мешочка с монетами, ей показалось странным, что Мишель держит руку за пазухой, а князь открыл рот для каких-то слов, но онемел.