Кот и крысы

Он распахнул дверь, и открывашися перед обер-полицмейстером вид был таков, что Архаров удивленно воскликнул:

– Да что там у них, предбанник, что ли?

Но это был отнюдь не предбанник. Когда сизый дым, плававший слоями в полутемном помещении, несколько разошелся, Архаров, Клаварош и Тимофей увидели комнату, которую в хороших домах называют диванной - вдоль всех стен стояли канапе и кушетки. Однако их оказалось мало - кое-кто из господ, пересидевших в этом странном помещении штурм притона, безмятежно дремал на диванчике, а кое-кто - и прямо на полу, на большом турецком ковре.

Клаварош, войдя, нашел и показал Архарову трубку с длинным чубуком.

– Извольте - опьяс… Дым как хмель, вреда меньше, радости больше.

– Вижу, - с неодобрением глядя на полуодетые и пребывающие в блаженстве тела, буркнул Архаров.
– Ну, эти никуда не денутся. Они, поди, и у тебя, черная душа, в подвале не скоро проспятся. Пошли, а то нанюхаемся дряни.

Когда Клаварош закрыл дверь и стук шагов сделался неуловимым, одно из обкурившихся тел подняло голову.

Это был князь Горелов-копыто, в одном камзоле, с головой, обмотанной полотенцем.

Он приподнялся на локте, долго прислушивался, наконец вскочил на ноги.

– Мишель, за мной, наверх, - приказал он.
– Оттуда через камин - только они нас и видели…

– Тебя признали, - сказал Мишель.

Это и впрямь был молодой граф Ховрин.

– Но тебя не признали.

Князь чуть приоткрыл дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, выскочил из опиумокурильни. Мишель, тоже в одном камзоле, последовал за ним.

Архаров, Шварц, Клаварош и де Ларжильер в это время смотрели, как умело Тимофей вскрывает главную дверцу изящного белого бюро-кабинета, расписанного сценами из китайской жизни.

– Этим занимался господин де Перрен, я лишь принимал гостей, я заботился об их удобствах, - повторял де Ларжильер, и так убедительно, что Архаров его и без Клавароша понял.

– Ага, блядей под них подкладывал, - отвечал он французу.
– Ну, что, Тимоша?

– Есть, ваша милость.

– Прав ты был, - обратился Архаров к Шварцу, - когда додумался взять мортусов в полицию. Кто бы еще так ловко дверцы отворил? И ведь ни царапинки не оставил!

Тимофей стал выкладывать на стол связки бумаг и разнообразные ларцы из бюро-кабинета.

– Приступим?
– сам себя спросил Архаров и открыл первый ларец. Сокровищ в нем не было, а лежали бумажки.

– Тимофей, посмотри в ящиках, - велел Шварц.

Тот кивнул - их было двенадцать, каждый заперт особо, возни бы хватило надолго.

– Мать честная, Богородица лесная, - пробормотал Архаров, добыв из первого же ларца неровную стопочку бумаг и на манер пасьянса раскладывая их по столу.
– Карл Иванович! Ты глянь - они же пол-Москвы в карты выиграли! Ты только глянь - какие фамилии…

Шварц склонился над векселями.

– Занятно было бы все это предъявить ко взысканию, - заметил он.

– Так ни один же суд не возьмет.

– У шулеров не возьмет. А коли бы эти векселя скупило третье лицо да перепродало, то весьма трудно было бы доказать, что деньги незаконным образом проиграны в карты. Года два-три спустя - тем более…

– Черная ты у нас душа, - беззлобно заметил Архаров, перебирая векселя и дивясь проигранным суммам.
– Все бы тебе козни строить… А по мне - весь этот позор надо кинуть в камин и поворошить кочергой, чтобы ни клочка не осталось.

– Так хорошо рассуждать лицу благородного звания из соображений охраны дворянской чести, - возразил Шварц, как всегда, заунывно-рассудительный.

– А по мне, кое-что следовало бы приберечь.

– На кой черт? Ты, Карл Иванович, и впрямь решил на этих векселях нажиться, что ли?
– сильно удивился Архаров и сделал строгое лицо. Всем видом он старался показать: векселям место в горящем камине!

– Можно и так выразиться, коли угодно, - отвечал невозмутимый Шварц.
– А можно иначе. Ваша милость в Москве не первый год обер-полицмейстером, пора делать то, что ранее было невозможно.

– Ты о чем?

– Вы, государь Николай Петрович, теперь осмотрелись, обжились, обнаружили многие трудности своего дела. Коли бы я год назад дал Вам сегодняшний совет, то вы, пожалуй, и слушать бы не пожелали. Теперь же вы меня выслушать готовы.

– Говори, Карл Иванович.

– Нам осведомители нужны. Архаровцев не так уж много и всюду сунуть нос они не в состоянии. К тому же, все их знакомцы низкого и подлого звания. А нам нужны люди из хорошего общества, которые при необходимости поделятся сведениями, так сказать, семейного характера. За вознаграждение, - Шварц приподнял за уголок один из векселей.
– Извольте прочитать, сию глупейшую бумагу подписал господин Вельяминов. По-вашему, ей место в горящем камине. А по-моему, нет. Коли ее показать богатой тетушке господина Вельяминова, вдове князя Хворостинина, эта сударыня сгоряча может сделать господину Вельяминову некоторую неприятность.

– Наследства лишить за дурость.

Шварц важно кивнул.

– Понял, - отвечал на кивок Архаров.
– Хочешь сделать из недоросля архаровца.

– Нет, сударь, архаровец из него не получится, кишка тонка, - неожиданно простонародно выразился Шварц.
– А, бывая в свете, может он иногда узнавать, что нам потребно. Коли не захочет это делать в вознаграждение за спасение от мазуриков, надобно припугнуть векселем. На мой взгляд, невелика наука. Кабы у нас сим летом в высшем свете имелись осведомители, мы бы сей вертеп разврата взяли куда раньше и с меньшими хлопотами.

Аххаров подумал и сгреб бумаги обратно в ларец.

– Забирай, держи у себя в подвале, - велел он Шварцу.
– Глаза б мои на всю эту дрянь не глядели.

– Благодарствую, - чинно молвил Шварц, принимая ларец в обе руки.
– Весьма разумное решение.

– Ваша милость, уж не эта ли табакерка у нас пропавшей вместе с госпожой Пуховой числится?
– спросил Тимофей.
– Алмаз больно хорош.

– Статочно, она, - полюбовавшись вещицей, сказал Архаров.
– Ишь, сколько тут побрякушек! Клаварош, Тимофей, сыщите-ка ну хоть наволочку, покидайте в нее все это добро - и ко мне в карету.

* * *

Продовольствие, которое было оставлено возле постели Вареньки, и сухари в Федькиных карманах кончились. Оба огарка приказали долго жить. В подвале сделалось душно, да и воняло.

Федька в полной темноте, встав на сложенное в несколько раз Варенькино одеяло, замотанное, чтобы не расползалось, в его мундир, наощупь пробивался сквозь потолок. Он уже вкопался довольно высоко, он уже выломал какие-то доски, повисая на них всем телом, и был уверен - осталось всего несколько вершков, вон уже пальцы путаются в корнях.