Кот и крысы
Шрифт:
Госпожа Тарантеева после чумного поста провалилась в эти бурные страсти с головой, и Дунька только диву давалась да взмокала от суеты - к одному сбегай с записочкой, от другого принеси письмецо, третьего впусти черным ходом, чтобы не видел четвертый, пятому подай из окна знак, а шестого запри до ночи в своей горенке, да знай не перепутай!
Кончилось же сие не хуже, чем во французской комедии. Дунька, переодетая в платье госпожи Тарантеевой и соответственно причесанная и размалеванная, надвинув шляпу так, чтобы тень падала на лицо, в ее карете отправилась по лавкам, чтобы все видели и могли подтвердить - актриса безгрешно болталась по Москве и тратила деньги. Сама же Маланья Григорьевна отправилась на некое тайное совещание чьих-то непонятных сторонников, где рассчитывала встретиться с молодым своим любовником и после увезти его домой. Однако покровитель по какому-то несуразному
Покровитель Гаврила Павлович был весьма опытен - он начал карьеру еще при дворе покойной государыни Екатерины, вдовы Петра Великого, был пажом, после ее смерти оказался в разудалой компании, сопровождавшей нового фаворита - любимчика Петра Второго, Ивана Долгорукого. Тут ему удивительно повезло - он во время охоты, свалившись с лошади, сломал ногу и пару ребер впридачу. Таким образом он провел в постели все время очередной смены власти - когда юный Петр умер, а на престол взошла его двоюродная тетка Анна Иоанновна. Долгоруких отправили в ссылку, их приверженцы затаились, а шестнадцатилетнего Гаврюшку Захарова, к счастью, попросту забыли. Родня тут же определила его в армию, от греха подальше, и он, выздоровев, несколько лет прослужил, успев побывать с фельдмаршалом господином Минихом в Крыму, а затем под Очаковым. Бывши ранен, он испросил себе отпуск и появился в Санкт-Петербурге, где тут же обрел покровительство нескольких придворных дам, помнивших его еще пажом. И, счастливый, был передаваем дамами из рук в руки, совсем потерял голову от амурных восторгов, женился на племяннице одной из своих пассий, вышел в отставку, и, продвигаясь вверх по чиновной лестнице, продолжал шалить - пока не дошалился до недовольства государыни Екатерины Алексеевны. Собственно, он и без недовольства уже хотел покидать Санкт-Петербург - двор был молод, другие красавчики, юные вертопрахи, привлекали внимание дам, другие молодые дворяне рвались поймать случай и сделать карьеру при помощи прелестниц. Гаврила Павлович рассудил - в Петербурге он уже траченый молью товар, а в Москве еще погуляет, опять же - и там есть театры, есть актерки. И там можно быть счастливым и беспечным, почитывая Вольтера и «Нескромные сокровища» господина Дидро.
По свежести тела и повадке старый проказник догадался, что не с тридцатилетней своей подружкой имеет дело, но, усмехаясь, не подал виду, позволил себя обмануть, заморочить себе голову, и искренне наслаждался пикантным положением. Затем он велел везти себя на квартиру к актрисе. Предупредить госпожу Тарантееву никак не удавалось, и Дунька из преданности хозяйке, едва войдя с покровителем в дом, тут же и продолжила забавы в гостиной, не подпуская его к спальне.
Такая лихая бабья отвага горничной ему несказанно понравилась. Опять же, не зря Марфа тратила время на ее обучение - как не зря тратил время на обучение совсем юной Марфушки многоопытный по бабьей части Ванька Каин.
Были еще похождения, смешные и жуткие, а завершились они тем, что госпожа Тарантеева получила отставку. Дунька же была вознесена столь высоко, что актрисе и не снилось. Хорошую квартиру снял для нее сожитель, одел в лучшие парижские платья, обвешал украшениями, а взамен просил лишь одного - проказ, на которые она была мастерица. Да еще нравилось покровителю, как бойкая Дунька передразнивает стихотворные монологи из русских пьес, безбожно их перевирая.
Дунька тут же призвала на помощь Марфу и под ее незримым руководством стала одной из самых модных мартон Москвы, создав гостиную, куда почтенный проказник мог приглашать своих приятелей на вольготные пирушки. Марфа знала о ней все и кормилась из ее рук, как в свое время сама Дунька кормилась из Марфиных рук. И это шло обеим на пользу: как в свое время заметила Марфа, есть вещи, которые под силу только молодой красавице, есть вещи, с которыми управится только много в жизни повидавшая старуха, но вот если они объединят усилия - то не найдется преграды, способной их остановить!
И вот сейчас Дунька по привычке примчалась в Зарядье похвастаться новым приключением. Она знала, что обер-полицмейстер чем-то приглянулся Марфе, и была уверена, что услышит похвалу - не зря же тогда, в зачумленной Москве, в ночь пожара в Головинском дворце, Марфа сама, своей рукой подвела ее, самую юную и красивую, к
хмурому преображенцу и велела угодить.Но о своем подвиге она рассказала не сразу - по извечному бабьему лукавству сперва хотела выслушать о подвигах Марфы, чтобы потом сразить ее наповал.
У Марфы же, как на грех, ничего нового в жизни не объявилось. Выставив наскучившего ей Никодимку, она поозиралась по сторонам, ничего достойного себя в Зарядье не обнаружила и затосковала. То есть, женихи-то были - она считалась невестой с приданым, но какие-то скучные. А Марфе вдруг захотелось кавалера возвышенного до такой степени, чтобы говорил умные речи - а она в них ничего разобрать не могла!
И нечто в этом роде она-таки высмотрела.
Архаров с первых месяцев своего полицмейстерства повадился присылать к ней архаровцев с вопросами, вздумав отчего-то, будто никто лучше нее Москвы не знает. Она и впрямь не раз сообщала сведения, которые немало пригодились, а взамен полиция смотрела сквозь пальцы на ее проказы: она продолжала давать деньги под ручной заклад - всякую мягкую рухлядь, золотые и серебряные побрякушки, - выставляя безбожный процент. С того и кормилась, не трогая драгоценностей, оставленных ей незабвенным Иваном Ивановичем.
Она знала в лицо чуть ли не все Рязанское подворье, но чуть ли не год спустя выяснилось, что один человек как-то избежал знакомства с Марфой. Это был Клаварош.
Марфа встретила его на улице с кем-то из архаровцев и пленилась его высоким ростом и живым смуглым лицом. Стала выяснять, кто таков, и вдруг ее осенило: для полноты счастья ей непременно нужен живой, природный француз!
Кто-то ей сказал, что Клаварош прежде, чем попасть в полицию, служил гувернером, и Марфа умилилась - человек, которому знатные бояре доверяют своизх недорослей школить, непременно должен быть умен! Про кучерское прошлое Клавароша она узнала уже потом, когда требования к уму были позабыты.
Положив глаз на француза, Марфа выстроила хитрый план. Были у нее приятельницы на той же Ильинке, и за простенькое позолоченное колечко, вовремя не выкупленное, она получила бумажку, неведомо кем написанную по-французски. С этой бумажкой она заявилась на Лубянку. Растолковала, что приняла-де в заклад письменный прибор (у нее действительно имелся один такой, на подставке из малахита), за прибором никто не является, и ей это странно - мужчина, его сдавший, был из приличной публики и обещал, что придет с деньгами через неделю, не позднее. Она, забеспокоившись, потому что сбыть с рук такое сокровище будет трудновато по причине его старомодности, захотела сыскать закладчика. А в приборе есть пенал для перьев, а в пенале нашлась бумажонка - так нельзя ли по ней сообразить, кто хозяин.
Как Марфа и рассчитывала, ее отвели к Клаварошу.
Клаварош прочитал про себя написанное и поглядел на Марфу с некоторым удивлением. Осведомился, не письмо ли это, ею полученное. Сказал, что понимает - женщина должна быть скромной и стыдливой, потому и придумывает, будто письмо найдено Бог весть где. Марфа, искусно засмущавшись, призналась: да, получено от молодого кавалера, который хотел, как видно, ей угодить, и не нашел способа получше. Тогда Клаварош, хмыкая и крякая, стал ей переводить вслух - и Марфа прокляла день, когда пошла покупать это непотребство на Ильинку.
Письмецо было написано некой беспутной француженке молодым вертопрахом, к сожалению, довольно знавшим французский, чтобы, благодаря ее за прекрасную ночь, на всяких случай подробно перечислить все имевшие место утехи.
Не то чтобы Марфа этих утех не знала - благодаря Ваньке Каину она любую француженку на сем поприще бы запросто обставила, но для первого знакомства сюжет был уж чересчур вольный. Да еще Клаварош добавил пикантности - архаровцы, имея темное понятие о словах, принятых в высшем обществе, обучили его словечкам совсем иным. И, понятное дело, не предупредили, что их не во всякой компании брякнуть можно.
В конце концов Клаварош, мужчина догадливый, понял - с этим письмецом что-то не так. И преспокойно позволил Марфе провести все необходимые бабьи маневры, в результате коих угодил в розовое гнездышко.
Историю с Клаварошем Дунька знала - сама же Марфа пересказывала ей похабное письмо, для пущего ужаса немилосердно привирая. И эта история, к Дунькиному удивлению, длилась по сей день - о чем на Лубянке, кстати говоря, многие не подозревали. Так что амурных новостей она не услышала - а только всякие сплетни про соседей. Этим добром Марфа охотно снабжала подопечную - та, хоть и, подобно вороне из поговорки, залетела в высокие хоромы, менее всего интересовалась жизнью светского общества, а желала знать, кто в Зарядье к кому сватался да кто от кого ребеночка понес. Но и сплетни иссякли.