Кот и крысы

– Захар!
– позвал Архаров подчиненного, заведомо сидевшего снаружи у дверей.

Захар Иванов тут же оказался перед ним.

– Зайди-ка, дельце есть.

И уже в кабинете Архаров сказал так:

– На Ильинке есть лавка Терезы Виллье. Сдается, что туда захаживают наши голубчики и оставляют друг для друга записки или что на словах передать. Тучков там был, но побоялся чересчур решительно приступать. Отправляйся, погляди, кто ту лавку навещает, да товара не берет…

Архарову в жизни приходилось врать, без этого нельзя. Но никогда еще вранье не давалось ему столь тяжко.

– Я по-французски не знаю.

– И не надо. Ты только проследи, кто таковы, куда уходят, приметы запомни. Как тебя Шварц учил.

– Больше приказаний не будет?

– Пока не будет, ступай с Богом. Да! Спустись к Шварцу, он тебя переоденет ну хоть разносчиком.

Оказалось - Шварца нет, куда подался - неведомо. Но никому ничего не сказал, выходит - немец где-то неподалеку. Если вспомнить, что он с рассвета до заката пропадает в подвалах, то и ругаться грешно - имеет право подышать после сырости свежим воздухом. Неподалеку? Что ж у нас тут достойного неподалеку? Ага…

Архаров вспомнил Ивановский монастырь и Шварца с нелепым узелком, откуда торчало бутылочное горлышко.

Людоедка все еще была жива, сидела под строгим солдатским караулом и не являла ни малейшего раскаяния. Она смирилась с волей государыни, которая выставила ее на позорище в саване, с табличкой на груди, и ввергла в узилище. Но почему государыня поступила так, а не иначе, Людоедка не ведала и вины своей никак осознать не могла - следовательно, и раскаяние ей не давалось.

И Архаров подумал, что воля Божья иной раз свершается через совершенно неожиданных людей. Черная душа совершила то, что и на ум бы не пришло куда более светлым душам. Шварц уберег жизнь Людоедки - а точнее, продлил ее бессмысленное существование во имя всемогущего порядка, хотя за порядком земным, вероятно, угадывал порядок небесный. Руками Шварца Бог послал Людоедке возможность и время для осознания своих грехов. А уж на какие мысли она это время употребила - другой вопрос, вне компетенции и Шварца, и самого Архарова.

Сказывали, кто-то совсем отчаянный к ней туда забрался и обрюхатил. И ведь не побоялся же многолетней грязи! Архарова даже передернуло, хотя он сроду не был брезглив.

И вот теперь Шварц - очевидно, в чем-то усомнившись, или же просто устав считать себя необходимым для Москвы пугалом, - пошел пешочком постоять у стен Ивановской обители. Убедиться, что справедливость все же есть. Ну, сие ненадолго, скоро вернется.

До вечера дел хватило - и пожары, и воровство. Москва знать не желала, что обер-полицмейстеру охота бросить все силы на поимку шулерской шайки. Она все преподносила да преподносила свои подарочки.

Поздно вечером он, вымотавшись беспредельно, прибыл домой, прихватив с собой Тимофея и Клавароша, и тут же Никодимка, видя его состояние, засуетился, чуть ли не в сенях принялся его раздевать. Поднял гвалт, всполошил весь дом, крикнул, чтобы подавали горячий самовар, и сам за ним помчался. Наконец он уложил хозяина в постель и сам заботливо подоткнул одеяло.

– Спокойной ночки, ваши милости Николаи Петровичи! Вы господина Тучкова не ждите, они в гостях, а ложитесь и спите, спите, я сам за вас Богу помолюсь!

Лицо не врало - Никодимка действительно был намерен вычитать вечерние молитвы и за себя, и за Архарова.

Может, и вычитал - Архаров так никогда этого и не узнал. Утром не до того было.

Равным образом он не узнал, в котором часу ночи разбудил его преданный камердинер. Были у него часы стеновые большие, боевые, немецкие, в китайском корпусе с картинками, но врали немилосердно, и за то были сосланы в пустую комнату третьего жилья. Хорошие стоячие часы обер-полицмейстер так и не удосужился приобрести, ни в спальню, ни в кабинет, а малые карманные остались в кармане кафтана - кстати, незаведенные. В таких случаях он рассчитывал на часы Меркурия Ивановича, который ухаживал за ними со всем тщанием старого холостяка и даже никогда не терял ключика.

Возможно, это было уже раннее утро. По крайней мере, мрак за окном несколько поредел.

Коли судить по шуму - архаровский особняк брали штурмом турки. Среди голосов особенно звонок был Никодимкин. Архаров резко приподнялся на локте и тут же спустил ноги на пол, зашарил в поисках пантуфлей.

– Батюшка Николай Петрович!
– возопил, влетая в спальню, заполошный Никодимка.
– Привезли! С курьерами! Денег дать надо! Умаялись! Уж заносят! Михайлы Никитичи велели сразу сюда тащить!

– Какие курьеры, чего тащить?
– спокойно спросил Архаров.

– Из Санкт-Петербурга вашим милостям посталь!

– Посталь? У Клавароша нахватался? Переимчивый какой… - запахнув шлафрок и перетянувшись золотым шнуром, Архаров пошлепал в пантуфлях вниз - разбираться.

В сенях уже стоял ящик, привезенный из Санкт-Петербурга. Возле него обер-полицмейстер обнаружил архаровцев - Клаварош и Тимофей первыми прибежали на подозрительный шум, Клаварош - с пистолетом, Тимофей - с кистенем, который он в сложных обстоятельствах обычно имел при себе, но начальству старался лишний раз не показывать.

– И это чудище на верховой лошади доставили?
– глядя на ящик даже с некоторым уважением, недоверчиво спросил Архаров.

– Пробовали поперек седла везти, одна морока, ваша милость, - доложил измотанный курьер.
– Тут же поняли, что понапрасну лошади спину собьем. А велено спешно, без замедления. Ну, как быть? Догнали карету, офицер барышню увез, скакали в Москву венчаться, очень спешили. Мы сговорились - офицер армейский, лишних денег у него нет, так что будьте любезны… А мы ему со сменными лошадьми помогли, сами рядом скакали, оберегали…

– Из казенных можно, - подсказал ошалевший от события Никодимка.

– Пошел к черту. Сколько вы там офицеру пообещали?

– Тридцать рублей!
– выпалил курьер.

Честные круглые глаза, вытаращившись от усердия, меж тем сообщили Архарову: вдвое меньше! Однако надо же и курьерам что-то с этого дела поиметь?

– Тридцать, говоришь? Ладно, быстрота того стоит. Никодимка, тащи из кабинета черную шкатулку. Стой, дурак! И в спальне часы мои возьми! В кармане!

Ключ от шкатулки с деньгами висел на часовой цепочке вместе с золотым часовым ключиком.

Пока Никодимка бегал, Архаров велел истопнику Михею вскрыть ящик. Внутри оказалось нечто, завернутое в рогожу. Михей с Сенькой извлекли это вместе с рогожей, и тогда обнаружился второй слой - мягкая байка в четыре сложения. Отмотали и байку, вынули прилагаемый к «посталю» мешок - и московский обер-полицмейстер Николай Архаров впервые в жизни увидел изобретение парижского обер-полицмейстера Габриэля де Сартина.

Перед ним стояла на полу большая чаша из отполированного красного дерева, изнутри по ее стенке шел круг из черно-красных кусочков, по наружному краю круга были вразнобой вставлены цифры.