Кот-Скиталец

Они не стояли по краям мостовой в приветственных шеренгах, как мои спецорганизованные рутенские соплеменники, и даже не очень на нас глазели: самое большее – провожали взглядом Артханга, что восседал на переднем сиденье первой колесанки с грудью, гордо перетянутой ремнем безопасности. Им было велено жить обычной жизнью; и все-таки в линиях любопытствующих спин ощущалось напряжение, в жестикуляции – некая нарочитость, да и нарядились они, пожалуй, немного напоказ. Старались они почти что напрасно: я и мои дети не проявляли в ответ ни интеллигентской непосредственности, ни неколебимого достоинства и невозмутимости истинных дикарей.

– Откормленное простонародье, – прокомментировал Шушанк. – Жители окраинных стеклобашен.

– Что вы имеете в виду?

– Здесь районы тех, кто работает с техникой, изготовляет вещи и поставляет услуги. Мы, аристо, напоказ не одеваемся – вы это уж поняли – и живем не столь кучно. Любим старые, даже порою ветхие дома с фамильной памятью, а не новостройки, и не даем их сносить. Поэтому столица отстраивается в основном по окраинам. Исключение – Замок и Храм. Они с самого начала стояли на отшибе, хотя археологи утверждают, что некогда то были исторические центры двух исчезнувших городов: светского и священного, жреческого.

– Такие старые?

– Вернее, такие странные. Вы увидите.

Однако осмотр достопримечательностей был отложен до завтра. Сегодня нас поселили в трехэтажной гостинице, на мой взгляд, довольно милой и безусловно «ведомственной». Под потолком, тихо гудя, гнали свежий воздух лопасти наподобие вертолетных. Кроватей из белого металла, под шелковым пологом, оказалось числом ровно две; поэтому наш Артик сразу начал возникать, что его не учли. Хотя, с другой стороны, где ж это видано, чтобы кхонд, природный кхонд, доверял свой покой пружинной раме на шатких жеребячьих ногах? А с третьей: у кого бы из двух дам в ножках свернуться, будто льстивому манкатту? Еле успокоили: да ты на пол ложись, вон и мама говорит, что лучше на циновке выспится. Тут они в великомункскую ладонь толщиной и тростниковые, а может быть, из дорогой водоросли. Вот вымоемся и…

Ага, вымылись. Водопровод в номере был, разумеется, но умывальник в виде большой чаши с краном и затычкой на западноевропейский манер показался нам неудобен: лицо, плечи и ноги еще кой-как ополоснешь, а всему не залезть никак. Даже Бэсу было бы тесновато. Душа не было явно. И что делать с пробкой, посуду, что ли, по первому разу ополаскивать? Полотенце также подвело – размером в государственный флаг, но одно на всех.

Кое-как вымылись по-своему, под бегущей струей, и попитались. Сходили в ретирадное помещение: устроено оно было безыскусно, в виде каменного лотка и дырки в полу, так что и мозги напрягать не пришлось.

Обслуживали нас молодые мужчины, почти подростки. Затем заперлись, мы с дочкой переоделись в ночное, чтобы не мять платьев, старательно пошитых мункскими мастерицами, и…

Я как в воду глядела, что взяла блохогонное. Маты кишмя-кишели и щекотались совершенно безмозглыми бескрылыми насекомыми. Кормиться за наш счет они постеснялись, но вот чтобы удалиться – того не понимали позарез. Пришлось намекнуть: я не джайн и не буддист, но неприятно все-таки спать на чужих мертвых телах!

С непривычки меня слегка раздражало и вездесущее ночное сверкание, и я подхватила легкую бессонницу. Помню, такое случалось всякий раз, когда мы приезжали на городскую квартиру из дачи. Молодежь-то спала без задних ног, хотя, по-моему, Серена в конце ночи тоже перебралась на пол, как лунатик, а утром вернулась на место.

На следующее утро автомобильчики помчали нас по городу – знакомиться прямо с колес. Мы потеснились, чтобы и Серена с Артом устроились рядом с нами. Шофер был новый, куда более словоохотливый и подкованный по части отечественной славы, чем Шушанк. Наряжен он был в элегантный лайковый комбинезон, а собранные в пучок изжелта-белые волосы засунуты под замшевый шлем с отогнутыми наушниками.

Снова толпа людей и машин, только более редкая – днем не гуляют, а совершают короткие перебежки между домом и подземной железной дорогой (единственная выдумка нэсин, которая не вызывает здесь никаких нареканий), подземкой и работой, работой и магазинами; решетки вокруг деревьев, множество каурангов, довольно холеных, которые направляются за покупками в продуктовые и книжные лавки, покачивая сумкой, зажатой в зубах, несут поноску в министерство (у таких на боку была планшетка с цифровым замком, а на шее обруч с грозно торчащими наружу шипами), а то и сопровождают хозяина в качестве личного телохранителя. Дневные мужчины двигались куда целеустремленнее вечерних и были одеты чуть неряшливей, вернее – свободней. Дамы иногда были впряжены в повозочки с грудными андреятами. Жизнь, как объяснил нам шофер, тут почти что патриархальная: банки открываются с позднего утра, конторы в полдень, магазины – в пять вечера, а ночная жизнь захватывает только простых, причем молодых и недоразвитых.

Нам также рассказали, что столица расположена на семи холмах, таких пологих, что они почти не чувствуются. Самый высокий находится на западе, куда город почти не растет, и увенчан Замком, древней резиденцией владык. Отсюда его прозвище – Коронный, или Венчанный Холм. Храм же, напротив, лежит в низине, опираясь на высокую платформу, сложенную методом сухой кладки, и его «маяки» доминируют над местностью. Районы северо-востока заселены густо, но тамошняя застройка не очень высока и не так чтобы привлекательна.

– Что бы вы желали осмотреть вначале, Храм или Замок? – спросил шофер.

– Храм, – решительно сказала я. – В замок королевы-матери я надеюсь быть вскорости приглашена, тогда и разглядим сразу снаружи и внутри.

Мои спутники переглянулись, почти не повернув голов. Потом Шушанк нехотя сказал:

– Добиться аудиенции у ее величества – дело хлопотное.

– Ну, я ведь не собираюсь умереть завтра. Кстати, зачем было предлагать мне выбор, если вы за меня уже решили?

Мы с бассетом и его хозяином не переглядывались вовсе – и так было ясно: водитель хотел торжественно преподнести нам Замок, поэтому и поставил на нем логическое ударение. А дипломатическая чета, напротив, рекомендовала поспешить с осмотром сакральной территории.

И вот мы ринулись из парадной части города на окраины. Здесь кольцо стеклянных карандашей размыкалось, и плебейские новостройки бурно выплескивались из ограды наружу. Назвать их фавелами, трущобами, черемушками или Гарлемом язык не поворачивался, и все-таки они были всем этим вместе взятым: ручной, нарядной, неунывающей бедностью.

Посреди вселенского лоскутного одеяла голубых двухэтажек, белых коттеджиков, зеленых огородиков, красных оврагов и бурых пустырей полого вздымался бронзовеющий купол, округлый, как женская грудь, стремительно вздымающийся, подобно крылу большой птицы, весь погруженный в стихию тихого и неостановимого движения. Он повторял линии своего естественного влагалища и поэтому казался выемкой, впадиной в небесах. Из-за ряда сквозных то ли окон, то ли полукруглых продухов в его основании казалось, что его вздувает шквал, как парус или палатку кочевника. Он бы и взлетел, если бы не нижняя часть Храма, что контрастировала с верхней: платформа, точнее – оставленная мастерами глыба коренной породы рождала из себя массивные и совершенно гладкие стены, поставленные шестиугольником. Стены растекались многочисленными пристройками, возможно, более позднего происхождения и более примитивными по цвету. Все они вместе перевешивали купол и сделали бы его порыв эфемерным, если бы в ответ им из земли не проросли четыре стройных трости для письма на облаках, четыре стройных стрелы, едва заметных в темно-лазуритовом небе.

– Там внутри – голая скала, которая когда-то выступила из мягкой илистой почвы иссохшего или вылившегося через естественный сток озера, – говорил между тем Шушанк. – Когда смотришь на нее вблизи, кажется, что она прорвала насквозь самое платформу. Отсюда и пошло предание, что это «изначальный камень», вроде бы зародыш сего земного мира. Его избрал своей трибуной Учитель Справедливости…

– Добродетели и Праведности, – мягко поправил шофер.

– И с тех пор камень ждет своего часа, чтобы взорваться, изойти новой жизнью.

– Можно поближе и изнутри посмотреть?

– Позже, благородная госпожа, – возразил водитель. – Ни к чему туда приличным дамам ходить, тем более из доверенного круга. Там порядком запущено, работают ремесленники из немтырей.

– Немудрено, – проворчал бассет по-кхондски. – Ведь говорят, даже сама полетность купола – их рук дело. Как и те повозки, которые они оставляют на границе Леса и Андрии, чтобы не дразнить здешних высоколобых. И кто поручится, что они и сейчас не пользуются своей темной силой, а, госпожа моя?