Кот-Скиталец

– Завидую я вам, ина Тати. Вы, кхондки, получаете власть от мужчины и владеете ею, хотя исконно ею не обладали. Мы, андрские аристо, имея власть по праву рождения, вынуждены ее ему отдавать. То же, что в супружестве, происходит и с детьми. Ваши дети вас почитают, а мой, так сказать, мужчина номер два испросит моего благословения, ручаюсь, не ранее, чем будет стоять под брачным балдахином.

(«И, чего доброго, еще до того, как получит формальное согласие невесты, – подумала я. – В символике не смыслит ни черта, равно как и в приличии. Коли уж перстень присвоил, станется с него и под корону силком подвести.»)

Может быть, я фантазирую? Да, пожалуй. Растрогать ее Мартину удалось, но взнуздать и оседлать – совсем другое дело, куда более долгое и трудоемкое.

– В мире существует нечто предначертанное и неотвратимое, только мы не всегда умеем выделить его из шелухи случайностей, – ответила я нарочито резонерски. – Лично я довольствовалась положением важной кхондской мамушки, примиряюсь с картинным бременем нынешней моей власти и не так уж расположена перейти в следующий по чину ранг: потенциальной королевской бабки. А вас, госпожа Эрмина, не пугает подобное развитие событий?

– Пугает, в том-то вся и соль, – призналась она отважно. – Можно сказать даже так: я предпочла бы иметь в невестках огнедышащую гору. Легче держать в узде вулкан, чем эту девочку со светлой кожей и чистыми глазами, этот непонятный «залог связи миров». Но Мартин не хочет понять, вернее, – нарочно отстраняет от себя понимание. Однако не будем торопить события и подстегивать время. Впереди полгода ее гостевания, и мой сын намеревается обучить ее каллиграфии, танцам, фехтованию и верховой езде. Одно из его прозваний, кстати, «Укротитель Кобылиц». А ее необычайность он просто взял и отставил в сторону, туда, где находятся все андрские сказочки о браках королевичей с феями, аристократов с эльфами, крестьян с женщинами-змеями и внешне подобными андрам волчицами, проникающими в чужие мысли. Он не так безрассуден, как храбр, и даже не столько храбр, сколько верит в фатум. И собственную неуязвимость вплоть до исполнения того, чему долженствует быть исполненным…

М-да, с упоминанием снежнаков наша абстрактно-теоретическая беседа приняла страшноватое направление. Хотя все мы, сотворенные из праха аниму, смертны!

– Что поделаешь, госпожа Эрмина, выбираем нынче не мы, а через нас. Через нашу голову, как говорят рутены. Поэтому и нам с вами не лишнее стать фаталистами.

– И остается еще надежда на сводного брата нашей милой Софии и его собственные полгода.

– Вот как? – я не вмиг поняла, о ком это, хотя, безусловно, имелся в виду Владетель Эрбис. Значит, королева благосклонна к сюзерену и родичу. Вообще или только в том смысле, что он сможет принять на себя тяжесть неугодного ей и страшащего ее брака? Я давно поняла, что нейтралитет Леса – только первая и самая малая ставка в затевающейся игре. Если живой ключ к миру и нейтралитету «Сердца Бытия» окажется в руках вассала, какого рода независимость от своего господина он почувствует и реально обретет? И желает ли королева сыну такой власти? Я никак не могла нащупать ее истинных мыслей через наслоения непривычных мне запахов и смыслов, океан ощущений, внушаемых ею и внушенных ей. Впрочем, даже и не мысли были главным, ибо нечто прорезалось из этого хаоса и блистало, точно узкий прямой меч.

– Необычное притягивается к необычайному, так, кажется, у вас говорят? – спросила я. – По крайней мере, я слышала такое от короля-отшельника. И о земле Нэсин я слыхала от него и прочих много удивительного.

И почему-то после этого вывода напряжение спало, будто мы выложили друг другу все свои сознательные и несознательные, осознанные и полуосознанные тревоги. Мы очень мило, весело и без претензий поболтали, разбирая по косточкам лесные свычаи и обычаи, андрские великосветские манеры и мункские народные костюмы, инсанскую сакральную архитектуру и гражданское строительство. Движения ее были от природы стремительны, а заинтересованность – неподдельной. И, Боже мой, лицо ее вне регламента показалось мне уж совсем девчачьим! Покойник Филандр явно не успел ее поизносить. А поскольку наша беседа то прямо, то обиняками вертелась вокруг сватовства, умыкания, венчания, пропивания и устройства брачных чертогов, то мне вспомнилась и стала как бы сама переводиться на андрский и проговариваться некая лесная «Песнь Песней», любовная антология, которую распевают в гонное время и после него, когда идет самый загул и разгул. Выходило, пожалуй, убого, без учета волкопсовых одоризмов и афоризмов, но зато я специально не сделала скидки на принадлежность моей высокородной слушательницы к иному биологическому виду, чтобы подбавить остроты в пресное блюдо.

«Каждый шаг твой – песня в полнолуньеПред лицом Владычицы Приливов,И земля покорно принимаетЦарственную поступь лап упругих.Запахи твои слепят, как солнцеВ сердцевине налитого полдня,И хвоста благое мановенье —Точно луг цветущий, многотравный.Очи – жизнетворные озера,Шерсть – как будто в звездах тьма ночная;Ряд сосцов молочное сияньеКаравана, что сквозь небо протянулся.В сладости таинственного лона —Бездна предначертанных рождений.Дай и мне в нем к жизни воплотиться,О сокрытых помыслов ведунья!»

Несмотря на различие в анатомических подробностях, Эрмина безошибочно поняла скрытый подтекст хвалы и была сим едва ли не растрогана. Привычных мне – благодаря контакту с андрской обслугой и конвоем – глуповатых вопросов, разумеется, не было. То, что кхонды не суть обыкновенные волки и умеют жестикулировать хвостом, комментария не потребовало; также ничуть не волновало ее то, что ряд сосков у наших женщин двойной, ведь и ночной Караван Белых Верблюдиц не вытянут в тонкую линию, а пролегает широкой звездной дорогой. Вот спросила почему-то:

– А чем пахнут звезды? Молоком?

Видимо, Эрмина интуитивно поняла, что в типично триадных стихах должна быть соблюдена гармония значения со звучанием и ароматами, внутренней формы со внешней.

– Нет.

Я вспомнила сухой, более обыкновенного едкий и чистый запах зверя, что исходил от меха моего Багира после прогулок в самые крещенские морозы, облачко тумана, которое окутывало Арта, когда он вваливался в дом после утренней беготни по жесткой от инея траве… Да, тем и пахли звезды – зимой. Зимой великой и вечной.

– Звезды пахнут горами, Эрмина. Горным снегом и горней чистотой.

– Так вот как вы понимаете любовь и брак, Тати. Как чистоту. Как постоянное рождение и вечное обновление в темной бездне, – задумчиво произнесла она.

– Да, мы верим, что мужчина всякий раз после соития становится иным, новым и в то же время более самим собой, чем раньше.

– А женщина?

– Она утверждается в себе, зачастую – себе неведомой.

– Ибо не умрете, если заново родитесь в Деве-Духе, – медленно процитировала она стих, похожий на евангельский. – Андры полагают, что цель и символ единства двоих – плотское дитя, что соединило в себе их черты.

– А мы, кхонды, считаем плодом и целью любви саму любовь. Только она должна подниматься над собой и поднимать обоих внутри себя.

– У вас высокие понятия, и выражаетесь вы изысканно, а мои придворные – такой народ приземленный, что тоска берет. Жаль, что вы не можете стать моим воздыхателем, – пошутила она в самом конце беседы.

– Но я задаю им всем тон, моя королева, – улыбнулась я, вставая с кресла.

– Знаете, наверное, как тут говорят. Лоно, что принимало короля и рождало для него, закрыто для мужчин более низкого рода, – хладнокровно ответила Эрмина. – Нисходить запрещено.

Жемчужина втянулась в створки, раковина захлопнулась.

Бедная! По мне, уж лучше рожать без передыху, как прочие знатные дамы, чем эдак на корню сохнуть.

Вот так, значит, мы легализовались. О чем ее величество толковало с Сереной и были ли ей посланы такие же предостережения, как и мне, я не интересовалась: созреет – выскажет сама.

Поселились мы все внутри Замка, причем не во внешней стене, а там, где королева и Мартин. Покои куда более одряхлевшие и неудобные, чем в гостинице, и полны призраков – но я не возражаю, пусть лучше это, чем блеск и нищета здешних гостевых покоев. Шуршание мышей в тростниковой подстилке и сверчков на печи меня не будит, силуэты на гобеленах, колышимых ветерком, относятся с приязнью, видя во мне старую знакомую из мира сновидений, а прохлада и отсутствие вредных излучений с лихвой возмещают отсутствие водопровода и канализации. Ко мне хотели приставить служанку – пока отказалась: хватит с меня коридорного, который чистит ботинки и выносит плотно закрытые ночные (и дневные) вазы. Я же не такая фанатка мытья, чтобы разок в день не пройтись с питьевым кувшином по галерее до внешней стены. Как говорит Бэсик, вымытая шея – вовсе не единственное мерило цивилизованности. Опять же, чужие чистые уши твоих грязных хуже. Гляделки – тоже.