Кот
Шрифт:
– Дальше не пойдем. Сломались.
И тут я начинаю соображать, что, действительно, шли очень медленно. А до моей базы ой-ой-ой сколько километров пешком!
И пришёл я часов через шесть, совершенно от злобы седой. Пришел, сел и написал им письмо в Мурманское пароходство, что, мол, безобразие, довезли только до Полярного и никто не извинился, не сообщил причину опоздания и не вернул мне деньги. По условиям контракта. Ведь у нас с вами контракт на перевозку меня до базы, о чем свидетельствует билет на три рубля семьдесят пять копеек.
И они мне ответили за подписью начальника пароходства товарища Неглинного М.Ф., что совершенно правильно высказано критическое замечание, на которое
И я им ответил, что совершенно удовлетворен предлагаемым объяснением причин замедления хода теплохода "Комета", произошедшего из-за несвоевременного обрастания крыльев вышеуказанными водорослями, и рад тому, что дело завершилось столь мирным образом, а еще сообщаю, что в результате убытия моего в длительную командировку, о чем прилагается обстоятельная справка, я не смогу получить деньги за билет и прошу это сделать начальника Мурманского пароходства товарища Неглинного М.Ф., то есть получить за меня три рубля (прописью) семьдесят пять копеек (цифрами) на пирсе № 15, для чего пересылаю доверенность на его имя, заверенную по установленной форме подписью должностного лица и печатью, и прошу его же передать эти деньги в существующий на подобные добровольные пожертвования "Фонд мира", а мне достаточно будет прислать квитанцию о том, что эти деньги туда посланы, о чем заранее благодарю всех членов пароходства от лица фонда.
Я старпому доверенность подсунул, и он ее заверил, не читая.
И мне ответили: "Хватит издеваться!" - и прислали по почте квитанцию.
А я потом старпому показал свою переписку и копию доверенности, которую он подмахнул, не глядя.
Вот он смеялся!
Кровь и Валера
Валера - командир пятого отсека. Наглый, нахальный, любопытный.
Он недавно на командира соседей наткнулся, наступил на него и чуть было не уронил, отстранился, наклонился к его нагрудной бирке - командир у соседей очень мелкий - прочитал вслух: "Ко-ман-дир!" - и потом только сказал: "Из-ви-ни-те!"
Если у него в отсеке что-либо происходит, Валера тут как тут: во все вмешивается - лезет, лезет, лезет.
Как-то наш доктор в море задумал аппендицит морячку резать - так Валера сейчас же оделся во все белое и к нему в амбулаторию:
– Музики! Я к вам на помось иду!..
Валера ростом с башню: один метр девяносто семь сантиметров - ерунды до двух метров не хватает, - и у него небольшой дефект дикции.
– Музики!..
А доктор всё у себя помыл и продезинфицировал - лампу два часа держал, - разложил, закрепил, приготовил и начал операцию (вниз проходим, сразу справа, если нет, то за печенью посмотреть), и теперь от напряжения только мелко подрагивает, словно среднеазиатская саранча перед перелетом, а мичман-санитар - рядом, в полной готовности подать ему, что попросит, - смотрит в глаза, как боевая собака.
– Слыште, музики! А музики! Слыште!.. И тут доктор - под руку ведь - задевает сосудик, и тот под давлением начинает фонтанировать кровью во все стороны, неуловимый. Всё сейчас же костенеет.
А Валера, как только увидел кровь, так и потерял сознание - пошатнулся и сначала медленно, а потом все быстрей повалился вбок. О стену головой - бряк!
– и сполз на пол.
Мичман чисто рефлекторно дернулся в его сторону, а доктор ему как заорет:
– Стоять!!! Стоять!!! Не трогать! Сам! Сам, сука,
уползёт!И - о, чудо!
– Валера пришел в себя и выполз.
Сам, сука.
Мерзость и циркуль
У морозовцев командир - дрянь. Его так и зовут: Наша Мерзость. Он любит расположиться в проходе и ноги на что-нибудь положить так, чтоб проход перегородить, а ты, если пробираешься, то должен у него спросить разрешения, а он не торопится, любит потомить, а то и вопрос тебе какой-нибудь задаст: из устава спросит.
А в специальности - жуткий дурак. Сколько из-за него горели: что-то включит, да не то, а потом сам же объявит тревогу и огнегаситель даст на неподготовленных людей.
А штурмана своего он постоянно в жопу колет. Циркулем.
Как штурман в штурманской своей над картой стоит - конечно, раком. Вот он подберется к нему сзади и уколет.
А тут их штурман заболел, и меня к ним прикомандировали на задачи в море идти.
Что такое задачи для штурмана? Это кошмар: ни сна, ни жизни.
И вот стою я после всплытия над картой раком, и тут вдруг сзади боль раздирает - до пищевода пронзает.
И я, чисто машинально зверею, хватаю еще один циркуль, разворачиваюсь - а там он, ухмыляющаяся рожа, - и я ему в бедро как всадил, вытащил и ещё, и ещё раз.
Он обалдел, кровища - а меня не остановить. Я кричу ему: "Прекратите! Прекратите!" - а сам все втыкаю в него циркуль и втыкаю.
Наконец он от меня побежал, да в дверь никак не попадает; попал - никак по трапу не спустится, а я за ним, догоняю и колю, догоняю и колю.
Он через переборку нырнул, дверь задраил и на болт закрыл, чтоб я не ворвался.
А я перед дверью стою, циркуль сжимаю, а сам ему говорю: "Товарищ командир, откройте, я хочу извиниться перед вами за свою несдержанность".
А он мне через дверь говорит: "Фигушки!"
И правильно. Вот только бы открыл, я б ему - и в глаз! И в глаз!
Икра
Мы с Вовкой Кочетовым при погрузке продуктов ящик красной икры свистнули.
Не с тем, конечно, Кочетовым, который мог в гальюне нассать от двери и до окна, а с другим, который был на нашем корабле военным медиком, и еще однажды он на лошади сдуру по поселку ездил: шел он росистым утром на службу, вдруг видит лошадь, он на нее, а она понесла - в общем, до обеда скакал, за что имеет взыскание от командира базы.
А тут погрузка - продукты идут струей, а в боковую струечку попался ящик. Открыли - икра.
А её уже спохватились, ищут.
Конечно, можно было сознаться: мол, совесть замучила и прочая ерунда, но тут нас "жаба задавила" - жадность замучила.
Тем более что интендант - жулик, и мы так решили: пусть ему сделают больно.
И потом он так рьяно ее искал - слюни до колена, что даже неприлично выглядел со стороны.
Ничего, решили мы, пусть хоть раз пострадает за дело.
А старпом уже розги для него приготовил, и мы этот свист с удовольствием икрой заедали, потому что приняли решение съесть ее до последнего зернышка.
Вовка меня каждый день уговаривал: "Ну, Васенька, ну еще капельку!" - а я ему говорил: "Уже не могу! Не лезет!" - но жрал.
А потом мы в ночи пустую банку мяли и сами в мусор зарывали - в этом деле никому нельзя доверять.
А интенданту выговор впаяли, что мы с Вовкой, который, пока ест, вечно всю рожу в икре вымажет, единогласно одобрили.
А икра, такая зараза, к гортани прилипает так, что ее только бургундским и можно смыть.
Но тут мы оказались жутко предусмотрительными и бургундского тоже наворовали.