Ковчег. Гибель титана

Происхождение и организация “Стаи Эмер’Каат” были скрыты в тумане тайны. Не единый корабль, и не один флот. Это был весьма своеобразный каперский конгломерат, сформировавшийся из отверженных кланов Королевства Эриш, дезертиров из флота Хур-Таара, технокультистов из развалившегося нейтрального союза Ладир-Ко, а также одного бывшего адмирала Федерации Нубар, ныне известного только как Глубокий Рез.

Их организация напоминала стаю ночных хищников: каждая “стака”, единица из двух–четырёх кораблей, действует автономно, но следует общему стратегическому курсу. Координация между стаями происходит через периодически меняющийся узел управления, защищённый квантовой анонимизацией. Командует всей структурой матриарх Кааль-Марэ, слепая креатка, когда-то – капитан ритуального храма-корабля, ныне – самопровозглашённая “Мать пустоты”. А её корабль “Бледная Пасть” – флагман стаек. "Бледная Пасть" – не просто судно. Это перестроенный древний фрегат Ха’лиан, покрытый органическим панцирем, растущим вокруг его корпуса. От него исходят гравитационные искажения, которые сбивают прицелы, а часть вражеских ИИ на борту пытаются самоликвидироваться при попытке просчитать его траекторию. Коридоры внутри – живые. Пульсирующие. Пахнущие железом и дыханием. Каждый отсек – модуль, созданный из сплетения биомассы и сплавов, реагирующий на боль, на шаги, на страх.

“Бледная Пасть” никогда не выходит на прямой контакт. Он манипулирует. Управляет. Отдаёт приказы. И исчезает, стоит ему только выполнить миссию. Но в отличие от обычных каперов, “Стаи Эмер’Каат” никогда не действуют ради наживы. Их налёты – символические, продуманные, многоуровневые. Уничтожение архивов и культурных хранилищ, чтобы стереть память народа. Захват живых командиров для последующего выпуска… С ментальной травмой, как "письмо страха", Атаки на научные и медицинские центры, чтобы отбросить прогресс врага. Разрушение сельскохозяйственных дронов и контейнеров с семенами, вызывающее гибель экосистем на колониях. Они не просто крадут. Они ставят врагов на колени.

У них есть свои ритуалы и кодекс. Каждая операция предваряется определённым ритуалом. На борт корабля приносят чёрный шар из стекловолокна, символизирующий “глаз без неба”. Он разбивается в момент атаки. С этого момента, по их кодексу, “даже звёзды не видят происходящего”. Перед возвращением на базу, стая обязана оставить послание – гравировку, вспышку, фрагмент сигнала, иногда даже мёртвое тело с вырезанным символом. Это – подпись. Это – вызов. Это – признание ответственности. Их девиз: “Коготь не требует оправданий.”

Реакция государств на их деятельность была самой разной. Федерация Нубар несколько раз пыталась использовать стаи Эмер’Каат в своих операциях. Но ни одна попытка не завершилась успешно. Часть их агентов просто бесследно исчезла. Часть вернулась без памяти. Однажды на дипломатическом терминале всплыло сообщение: “Не предлагайте клыку быть ошейником.”

Империя Аграф признала группу угрозой высшего уровня. В хранилищах Памяти Хрустальных Домов на Элион-Ре имеется целый зал, посвящённый тактике борьбы со стаями, но ни один из применённых сценариев не привёл к полноценной победе.

Хур-Таар объявил кровную месть всем участникам группы. Один из кланов даже отправил ритуальную экспедицию, чтобы настигнуть “Бледную Пасть”. Через две недели в системе Аргарон появились останки флагманского корабля. На его обшивке было выжжено: “Мы помним запах вашей ярости. Нам он нравится.”

Говорят, что внутри “Пасти” есть зал с подвешенными мозгами врагов, поддерживаемыми в псевдожизни, чтобы они "беседовали между собой и мечтали о пощаде". Некоторые утверждают, что "Стаи" – это не просто люди и креаты, а модифицированные сущности, хранящие в себе осколки древнего сознания давно погибшего Великого Древнего .Есть даже безумная теория о том, что Кааль-Марэ – не жива, а управляет кораблём как цифровое эхо, пересевшее в биомозг “Пасти” после смерти.

Сегодня стаи Эмер’Каат не принадлежат ни одному государству. Их появление означает, что кто-то перешёл границу, которую лучше было не трогать. Они – голос Звёздной Мести, и если ты слышишь, как их голоса шепчут в твоих коммуникациях… Спасаться уже поздно.

В руки Серга даже попала полноценная глава, описывающая налёт Стаек Эмер’Каат на ключевой узел Федерации Нубар, глазами единственного выжившего – техника с шахтенного спутника НКС-92 «Висарий», расположенного в системе Хаг’Раан, на границе с нейтральной зоной. Имя: Тарен Жоал, инженер третьего класса, временно исполняющий обязанности координатора добычи. Запись №319 из личного журнала:

“Я не боюсь космоса. Я боюсь того, что в нём шепчет, когда гаснут огни. Но я – жив. И я помню.”

Кстати… Висарий – это один из стандартных добывающих спутников Федерации Нубар, не представлявший особого стратегического интереса. Скромный, защищённый слабым силовым куполом, с десятком маломощных лазерных пушек и полуавтономной системой обороны. Основное задание станции – сбор хелия-3, глубокий анализ магниевых жил астероида и передача данных в хаб Хаг’Раан-4. И до той ночи, если так можно говорить о времени в беззвёздном секторе, жизнь на станции была рутиной. Монотонной. Привычной. Но именно такая рутина стала наживкой.

Всего за сорок минут до атаки все зонды слежения стали передавать искажённые данные. Программы приняли это за помехи от протонов солнечной бури, даже несмотря на то, что звезда Хаг'Раан находилась в фазе затухания. А ещё через двенадцать минут начали отключаться дублирующие ИИ – сначала аварийные протоколы, потом система распределения энергии. Главный ИИ «Жала-Шесть» перешёл в режим полной изоляции, посчитав, что его атакуют вирусом изнутри системы. В этот момент потемнел купол станции. И – впервые – в эфире раздалось шипение. Не радиопомехи. Шёпот. Словно кто-то за стенкой читал молитву на обратной стороне языка.

На радарах не появилось ничего. Но в окно центрального ангарного отсека инженеры увидели, как из темноты выползает Нечто. Оно не двигалось быстро. Оно плыло, словно заранее знало о том, что у него нет причин торопиться. Тёмно-серый корпус этого громадного корабля напоминал вытянутую, изогнутую челюсть, усеянную тонкими антеннами, похожими на щупальца. Он не стрелял. Он даже не открывал шлюз. Он просто… Врос в тело Висария, словно паразит… Будто тело станции приняла его без боя.

Дальше – мрак. Молчание. И спустя девять минут раздался рёв. Не взрыв, не звук разрушения. А рёв живого организма, слышимый через металл, через стены. Сквозь разум.

Согласно аварийной телеметрии, внутренние замки начали самопроизвольно открываться, позволяя атмосфере частично покинуть станцию. Персонал впал в ступор или начал атаковать друг друга. Наблюдались аномалии восприятия. Так как некоторые разумные утверждали, что “видели себя” по ту сторону стекла, погибших товарищей в шлюзах, запах детства, шорох шагов давно умерших родителей. Один из техников застрелился, увидев на мониторе надвигающуюся “мать с пустыми глазами”. Потом в камеры вошли двое. Они не были похожи на пиратов. Тёмные доспехи, сложенные из гибких пластин, с вкраплениями биоткани. Их лица были скрыты под полупрозрачными масками, в которых вспыхивали всполохи необъяснимых бликов. Они не говорили. Они осматривали. Что-то искали. Один склонился над телом капитана станции, достал устройство, похожее на вытянутую кость, и коснулся головы мёртвого. Глаза капитана вспыхнули, и он завыл… Но как может выть мертвец? Странно… Было в этом описание что-то потустороннее.

Выживший в том безумии Тарен Жоал находился в резервной капсуле в блоке мониторинга. Он выжил только потому, что его закрыла от психоштурма плотная оболочка кабеля связи, и он находился в частично отключённой ячейке, не обновлявшей протоколы последние семьдесят восемь часов. Он видел, как одна из фигур подошла к терминалу, ввела символы неизвестной письменности, запись которых всё же сохранилась, и активировала видеообращение:

“Мы не забыли. Это – первый вдох. Следующий будет последним. Мать пустоты уже родила нам новое имя. Вы – его не выговорите.”