Ковчег
Шрифт:
- Не дозволяю и всё тут!
- Завсегда у нас младенцев крестили, иначе грех великий.
- Вот ещё, поповские бредни, заболеет потом, – говорил он в ответ на мольбы жены.
– Даже думать забудь!
- Ну, Коля!
В его словах, конечно, присутствовала доля правды. Сашка родился слабеньким, в самый разгар лютых февральских морозов. Прошедшая зима выдалась до ужаса холодная и долгая. За иную ночь выпадало столько снега, что деревенским мужикам приходилось вылезать наружу через соломенные кровли хат и откапывать двери от снежных завалов. Иначе наружу не выйти, хотя по мудрой традиции предков,
- Николаю целых два раза пришлось вылазить через крышу.
– Улыбнулась она, вспомнив отчаянного мужа.
Вертихвостка - метель наметала такие горы снега, что маленькие, так меньше отапливать, дома выглядели по сравнению с ними хилыми младшими братьями... Всю злющую зиму Шура уговаривала мужа:
- Ну давай окрестим маленького!
- Подрастёт Сашка, станет пионером, затем комсомольцем, а ты говоришь крестить. – Недовольно бурчал в ответ Николай, доедая постные щи.
– Скажешь тоже...
- Жестокий ты Коля!
Вспоминая зиму, Шура зябко поёжилась. Даже сейчас, с проходом майского тепла, в душе оставалась зыбкая стылость и не ухоженность пережитого. Она почему-то с улыбкой подумала, что прошедшей зимой переходя заметённую улицу, приходилось нагибаться, чтобы не задевать электрические провода на столбах. Слой лежалого снега на несколько метров поднял уровень грунтовой дороги и провода висели на уровне груди.
- Но! Не балуй, - больше для вида, чем по злобе, Шурка прикрикнула на корову, начавшую вдруг сильно махать хвостом. Та, наверное, надумала потренироваться перед летним нашествием оводов и мух.
– Огрею больно!
Пеструшка сонно и понимающе посмотрела на молодую хозяйку. Уж она то знала наверняка, что никто и никогда не поднимет ни руку, ни тем более палку на кормилицу семьи. Мимолётно подумав об очевидном факте, она меланхолично отвернулась к яслям с сеном и продолжила жевать свою вечную жвачку...
- Ты смотри, какая балованная! – Шутя упрекнула корову опытная доярка.
– Сейчас мы тебя подоим, потерпи родная…
Упругие струи парного молока, сшибающего с ног сытным запахом, звучно ударили в стенки красивого, эмалированного ведра. Ведро и много другой хозяйственной утвари привезла из Германии угнанная туда на работы во время войны, старшая сестра Мария. Семья по праву гордилась таким ведром, во всём селе подобного не было.
И корова у нас больше всех даёт молока!
– Выдавив пальцами последние капли, Шура благодарно погладила впалый бок замычавшей любимицы и пошла в хату.
Мать за это время растопила большую, стоящую посередине хозяйской половины, шумную печь и жарила в ней, на большой чугунной сковородке, оладушки из отрубей. Увидав входящую дочь, она коротко, так как не любила много говорить, приказала:
- Собирайся быстрее!
- Успеваю вроде...
- Гришка-непоседа без тебя уедет.
- Не уедет, Николай договорился...
- Знаю я этого веховея, улетит без тебя!
Младшая дочь послушно подчинилась, но делая автоматически необходимые движения, не переставала думать об упорном нежелании мужа окрестить сына. Про себя она соглашалась с ним, признавая мужскую правоту Николая, которого сильно и искренне уважала. Всё-таки он окончил сельскохозяйственный институт, работал у них в колхозе агрономом.
- Куда мне до
него с моими семью классами?Сошлись они, когда Николая направили по распределению в их деревню и его назначили на постой к соседям Иванёнковых. Был он не местный, из другой, даже не соседней области. На завидного жениха сразу положили глаз несколько видных невест, он выбрал её.
Свадьбу сыграли полтора года назад, в сентябре. Всё прошло, как положено, с танцами, песнями, дракой. Словом всё, как у людей. Так по замысловатому рисунку судьбы Николай стал её мужем. Вечно недовольная, будто придавленная тяжестью прожитых лет, мать поставила на самодельный, крепко сбитый стол, миску с вкусно пахнущими оладьями и сказала:
- На, поешь, худющая ужас!
- Сашенька из меня последние соки вытягивает.
- Сегодня всё закончится, станет тихим...
Отполированный многократным субботним соскабливанием, дубовый стол принял чашку молока и драгоценные остатки вишнёвого варенья в небольшой, глубокой тарелке.
- Ешь, - мать гремела чугунками.
– Силы тебе сегодня понадобятся... Храни Господи!
- Как скажете мамо!
Шурка механически ела и вспоминала, как стали жить после свадьбы. Она тогда по-бабьи боялась, что не забеременеет. По деревенскому обычаю, молодуха рожала в первый же год. Иначе пойдут по деревне пересуды, а их Шура страшилась. Только через пару месяцев она вспомнила, как за несколько лет до встречи с Николаем, гадала с девками на святках. Ей в ту ночь привиделся в зеркале суженый, незнакомый парень, в светлой рубашке.
- Жених не наш, явно приезжий.
– Подумала она тогда и благополучно забыла.
Одной майской ночью молодая поняла, что это был Николай, в той самой рубашке, в которой они расписывались. Значит, он и есть её суженный! Она успокоилась, поцеловала мужа и через положенное время узнала, что забеременела... Пока она вспоминала, мать что-то говорила. Шура очнулась, только когда та положила на лавку небольшой отрез домотканой льняной ткани.
- Смотри, сделай всё как надо!
– Поучала суровая мать.
– Передашь матушке...
- А удобно будет? Она, небось, привыкла к фабричной…
- Делай, как говорят!
Дочка согласно кивнула, не отрываясь от нехитрого завтрака. Она не любила резкие звуки и предпочитала подумать в тишине.
- Как страшно было!
– Вспомнилось ей время, когда подошёл срок рожать. Дорога в ближайший городок, где находилась районная больница, оказалась полностью занесена снегом. Да и дороги как таковой, в общем-то не было. Так, неширокая просека в лесу. Гусеничный трактор с утра пробил недолговечный туннель, но снег всё шёл и шёл...
Вечером внезапно начались схватки, впопыхах собрались и выехали. Через пару километров, на дорогу выскочила стая диких кабанов. Секач, матка и с пяток маленьких поросят. Они долго бежали в свете фар машины не в силах перепрыгнуть стен из метрового снега.
- Не могла потерпеть с родами!
– Григорий, брат роженицы, управлявший фельдшерским УАЗиком, потом долго укорял её. Мол, не вовремя собралась рожать, так бы подавили свиней, было бы мясо. Стая ухитрилась свернуть, а машина, упёршись в возрождённые сугробы, встала намертво. Там Шурке, на тридцатиградусном морозе и довелось рожать. Утром их еле вытащили...