Крамола. Книга 2
Шрифт:
— Если жутко одному идти — садись, назад увезу.
Человек промолчал, тоскливо поглядывая то в одну сторону, то в другую. Было ему лет тридцать, но воспаленные от бессонницы глаза, обветренная кожа на лице и неухоженная, разросшаяся по щекам бородка старили его, придавая вид усталого, измученного болезнью человека. Одет он был по-барски, в тройку и легкое пальто из дорогого сукна, но и тут все портила несвежая, с серым воротом, сорочка.
— Что же вы сразу не сказали? — укоризненно спросил он. — Мы же договаривались до села!
— Ты уж уволь меня, гражданин, — виновато сказал возница. — Ты-то один, а у меня ребятишек полна изба, и все на моей шее. Подумать, дак ноне одному
— Нет-нет, вы не поняли! — заторопился человек. — Я родственников ищу. И могилу отца. Мне сказали, будто он в Березине схоронен. Мы бы с вами сходили, и если нет никого — сразу назад.
— А куда ж я коня с бричкой дену? — обескуражился возница.
— Оставим… привяжем здесь…
— Ну и сказанул! — засмеялся тот. — Пока мы ходим туда-сюда, от коня моего след простынет. Вы, часом, не больной ли?
— Нет, я здоров… Я сам доктор… В таком случае, подождите меня здесь! — нашелся доктор. — Если я найду кого-нибудь — обязательно дам вам знать. И заплачу!
Возница слез на землю и стал распрягать коня. Доктор подскочил к вознице, приобнял за широкие, покатые плечи:
— Благодарю вас, дорогой вы мой… голубчик! Я скоро! Бегом побегу!
Похоже, засеку на дороге делали зимой: хвоя еще не успела пожелтеть, хотя пни и сколы уже посерели, вымокнув в талом снегу. Нагромождение елей и сосен поднималось вверх на высоту сажени, а влево и вправо от дороги просматривалась широкая просека и неровный, изломанный завал леса, уходящий в глубь тайги.
Что-то пугающее и безумное было в этом зрелище. Веяло древностью, глубокой стариной времен татаро-монгольского нашествия, когда на пути конниц ставили лесные засеки. Теперь же неестественный этот рубеж, казалось, сотворен здесь не для защиты, а для разделения времен, и стоит перейти его, как окажешься в другом веке или даже тысячелетии.
Приехавший на бричке доктор несколько минут стоял у засеки в неловком оцепенении, затем вспомнил, что следует спешить, и стал карабкаться через завал. Он взобрался на его вершину, сел верхом на толстую сосну и хотел уже перебросить ногу, но заметил в хвое туго натянутую веревку. Отчего-то озноб побежал по спине. Доктор осмотрелся и отпрянул назад, за сосну. Огромный кедр, накрененный к дороге, удерживался этой веревкой с помощью деревянных распорок, замаскированных в ветвях. Перебарывая холодящий страх, доктор спустился вниз и пошел вдоль засеки. Лезть в завал теперь было опасно, чудилось, будто подпиленные столетние сосны вот-вот рухнут, стоит лишь тронуть сучок или шевельнуть ногой хвою. Больше пугало то, что засека была свежей, и представлялось, как люди совсем еще недавно подваливали здесь деревья, настораживали ловушки — и не для зверя, нет! — на людей! Что же заставляло их, что двигало? Почему они решили отгородиться рубежом и от кого?
— Зачем это? Зачем?.. — шептал доктор, глядя на хаотичное сооружение слезящимися глазами. Он ушел уже достаточно далеко от дороги, но засека не кончалась, и приходило ощущение, будто она тянется бесконечно, как китайская стена. Он загадал: если сейчас поднимется на взгорок и не увидит конца завалу, то повернет назад, ибо бессмысленно идти дальше, как бессмысленно обходить реку. Повернет или попробует рискнуть перейти рубеж. Не может быть, чтобы по всей необъятной длине засеки наставлены западни.
Доктор взобрался на невысокий холм и заметил вдалеке лесной прогал, как если бы там текла река. Просека достигала его и там обрывалась. Он прибавил шагу и скоро очутился на берегу узкого овражного истока, по которому журчал ручей. Придерживая полы пальто, он спустился вниз и напился, черпая воду ладонью. Выбившаяся из недр вода хранила земной
холод и чистоту, напоминая этим освященную крещенскую воду. Доктор вынул платок, промокнул усы, бородку и глянул вверх…Возле оставленного на берегу саквояжа стоял мужик с винтовкой наперевес и, жуя калач, купленный доктором в Есаульске, манил рукой. Доктор недоуменно замер с платком у рта.
— Иди сюда, — позвал мужик с набитым ртом. — Кто такой?
Доктор выбрался на берег, отряхнул руки, неопределенно пожал плечами.
— Человек…
— Вижу, что не птица, — мужик поставил винтовку, сунул калач в карман драного полушубка. — Куда шел?
— В Березино…
— Ремень есть? — деловито спросил мужик. — На чем штаны носишь?
Доктор прижал руки к пояснице, отрицательно мотнул головой.
— У меня подтяжки…
— Сымай, сгодятся.
Нетвердыми руками доктор отстегнул пуговицы, вытащил подтяжки из-под жилета. Мужик отставил винтовку, взял их и, приказав стоять смирно, начал вязать руки. Завязал крепко, со знанием дела, вложил в ладонь ручку саквояжа и крикнул в небо:
— Ленька-а!
Откуда-то сверху, наверное, с наклоненной сосны слетел парень, в длиннополой шинели без хлястика и с винтовкой со штыком, попросил:
— Дай калачика?
Мужик молча добыл из кармана кусок калача, подал Леньке.
— Проводи вот гражданина… Да, смотри, живого, не играйся.
Доктор вдруг опомнился, потянулся к мужику.
— Мне нужно спешить! Понимаете?.. Я обещал вознице, он ждет на дороге. Пожалуйста, не задерживайте меня.
— Как же тебя не задерживать, когда ты границу нарушил? — удивился мужик и откусил калача. — Топай давай, подождет твой возница.
— Какую границу? О чем вы?
— Чего прикинулся-то?.. — недобро заметил мужик. — Границу Партизанской Республики красных воинов нарушил. Какую…
— Ну, иди, грешный, — велел Ленька и поднял винтовку. — Ступай по бережку, да смотри не оглядывайся. Иди, будто на Суд Божий.
Доктор послушно двинулся вдоль оврага по едва заметной под прошлогодней листвой тропинке. Солнце высвободилось из тумана, светило в лицо, играла в его лучах свежая зелень, щебетали над головой птицы, и все — засека, люди с винтовками и связанные руки — казалось неприятным болезненным сном. Краем глаза доктор видел, как конвоир Ленька срывает медуницу и, не содрав кожицы, пихает в рот, чавкает, хрупает стебли вместе с цветами и покряхтывает от удовольствия. Так они прошли с полверсты, и доктор наконец решился заговорить.
— Куда же вы ведете меня, любезный? — спросил он, не оборачиваясь.
— Ишь ты! — удивился Ленька и перестал жевать. — Я его под ружьем веду, а он — любезный!.. Может, на небо веду, дак все равно любезный?
— Если на небо, так вы не просто любезный, — попытался пошутить доктор. — Вы — ангел.
— Ангел! — отчего-то возмутился Ленька. — Я давно уже не ангел, а архангел!
— Простите, архангел… — поправился доктор. — Куда же вы меня?..
Ленька забежал вперед и вдруг сунул в рот доктора мясистый стебель медуницы.
— Жуй! Жуй, говорю!
Пришлось съесть медуницу. Во рту стало терпко и сладко. Ленька удовлетворенно хмыкнул, взял винтовку на ремень.
— А ты не шпион? Не лазутчик?
— Нет, я доктор, лекарь, — пояснил доктор. — Шел в Березине Там жили мои родственники. Может быть, знаете, Березины?
— Березины? Как не знаю? Знаю! — засмеялся Ленька. — Токо я их всех уж прибрал да на небо отправил.
— То есть как? — насторожился доктор.
— Да так, сопроводил на тот свет да и все. Один токо и остался, ходит еще где-то, живет, — в голосе Леньки послышалось недовольство. — Как Бог кликнет, так и его доставлю.