Крамола. Книга 2

— Вас и надо, — протянул мужик и засмеялся. Андрей нащупал спинку сиденья и подтянулся, подымая голову. Юлия помогла ему сесть, но рук не отняла, приобняв за спину. Дрожки круто повернули на мшистый, неезженный проселок и понеслись, сминая молодую акацию.

— Ну, и что скажете? — равнодушно спросил Андрей, глядя на мертвую руку Тауринса, свисающую из дрожек.

— Велено поймать — поймали! — развеселился мужик во френче. — Чего еще сказать? Мы люди военные.

Андрей обнаружил, что рубаха его залита кровью и прилипает к телу. Если Тауринс лежал на нем, значит, это была его кровь…

— Кто велел? — спросил он.

— Ты нам допросов не устраивай, — отрезал мужик. — Здесь не имеешь права.

Но Андрей даже не услышал его. Кровь Тауринса, пролитая на грудь, остужала жгучую боль и освобождала дыхание. Может быть, это было не так, может быть, просто заканчивался сердечный припадок, но в то мгновение он не мог думать иначе. Подумал и устрашился! Тауринс, этот бессловесный человек, этот мечтатель, писатель и шпион до конца выполнил свое предназначение. Он закрыл Андрея своим телом…

«Господи! Что же это? — глядя на окровавленную рубаху, думал он. — Зачем — это? Как же это?..»

Новый кучер остановил коней и, спрыгнув с облучка, стал привязывать вожжи к дереву.

Андрей поднял глаза и увидел конных, тихо стоящих среди деревьев. Они смотрели со спокойным любопытством, лениво отмахиваясь от редких комаров. Один из всадников неторопливо подъехал к дрожкам и спешился. Был он одноруким; левый рукав кожана запрятан под ремень, на котором висел английский пистолет. На вид человеку наверняка перевалило за пятьдесят, чисто выбритое лицо, ухоженные волосы под солдатской фуражкой.

— Здравствуйте, Березин, — сдержанно сказал он, будто старому, но не очень близкому знакомому. — Это я вас побеспокоил. Откровенно сказать, ждал завтра, да вы что-то скоренько назад поехали.

— Кто вы? — глухо спросил Андрей.

— Не узнаете? — спокойно спросил человек. — Впрочем, мы с вами никогда не виделись. Но я вас таким и представлял. Говорили, что тогда у вас лицо было забинтовано. Вы будто в маске ходили.

— Я вас не знаю, — сказал Андрей.

— Соломатин, — представился тот.

— Соломатин? — боль вновь толкнулась в грудь.

— Точно так. Да, тот самый, которого вы так и не пустили в Есаульск, — Соломатин вздохнул. — Документов, к сожалению, не имею и подтвердить свое лицо не могу. Поверьте уж на слово. Вы и не чаяли встретить меня? Верно? Ну, если и хотели увидеть, то в камере ЧК.

— Да уж, не ожидал, — признался Андрей. — Старый известный бандит Соломатин… Почему-то вы мне представлялись другим.

— Разумеется, — согласился Соломатин. — Со звериной мордой и ножом в зубах… Вы напрасно не пустили меня в Есаульск. До сих пор не могу понять, кого вы защищали?

— Людей, — проронил Андрей негромко и заметил в оттопыренном кармане Юлии рукоятку браунинга: ее не обыскали.

— А я людей не трогал, и это вам известно, — отпарировал Соломатин. — Купцов бы потряс. Они старые мои должники, а долги полагается возвращать.

— Что же, купцы не люди?

— А вы на приисках не бывали? — в свою очередь спросил Соломатин. — Жаль, что не бывали. Однажды бы посмотрели, как людей в землю загоняют, не потянуло бы эту сволочь защищать. Все есаульские купцы акционерами были и некоторые — хозяевами приисков.

— Что же вы, благородный разбойник? — Андрей оттянул прилипшую рубаху на груди. — Робин Гуд?

— Я старый партизан, — обиделся Соломатин. — Боролся против эксплуататоров двадцать лет. И ни разу не тронул безвинного. А сколько вы погубили за три года?

Андрей дотянулся до руки Тауринса, поднял ее, показывая Соломатину:

— Он? Он в чем перед вами провинился?

— Он стрелял.

— Он защищался! И не себя защищал — меня! — крикнул Андрей и привстал, схватившись за грудь, захрипел.

Юлия усадила его, прижала голову к своему плечу. Андрей отдышался, грудь холодила чужая кровь.

— А вы кто нынче? — спросил Соломатин. — Ангел небесный? Дитя непорочное?

Он сдернул с седла колодку, зажав ее между колен, выхватил маузер, показал, держа за ствол:

— За что вручают такие игрушки?.. А я знаю за что! И знаю на что! Если мы вынуждены по тайге прятаться как звери, так, думаете, ничего не слышим и не видим?

— Простите, — отдышавшись, сказал Андрей. — Я плохо думал о вас. Простите… И о нем тоже думал…

Он поправил висящую руку Тауринса, прижал ее к телу.

Соломатин вложил маузер в колодку и, шагнув к дрожкам, подал Андрею. Андрей не взял. Тогда Соломатин положил оружие на пол и отступил назад.

— И вы меня простите, — проронил он, успокаиваясь. — Мы сейчас с вами оба в безвыходном положении. Тот, кто преподнес вам маузер, ждет, когда вы станете применять его. А вы начали распускать арестованных. Есаульские купцы вас предали, предадут и эти, кому вы служите. Центросибирь нуждалась во мне, когда колчаковцы развешивали большевиков по столбам. Даже орден посулили. Теперь я объявлен вне закона.

— Что же вы предлагаете? — спросил Андрей. — Пойти служить к вам?

— Я не возьму вас, — отрезал Соломатин. — Хотя вы хорошо защищали Есаульск.

— Так что же?

— Мне известно, что будет амнистия, — с расстановкой проговорил он. — Скажите, можно ли ей доверять? Не способ ли это выманить нас из тайги?

Андрей посмотрел на его пустой рукав, выбившийся из-под ремня, затем на маузер, лежащий под ногами, сказал определенно:

— Нельзя доверять. Вы Недоливко знаете? Доверились бы вы ему?

Соломатин посмотрел себе под ноги, заправил рукав, вздохнул.

— Понятно… Скажите, есть ли смысл вести переговоры с властями, чтобы разрешили пройти по дорогам в Монголию? Тайгой не пробьемся, с нами семьи, дети…

— Попробуйте, — сказал Андрей. — Но я не уверен, что вас выпустят за границу.

— Почему? Я пройду с оружием в обозе. Согласен, чтобы сопровождал конвой до рубежа. — Он помедлил и добавил: — Согласен на границе сдать девяносто процентов оружия.

Андрею вспомнилась карательная погоня за Олиферовым, мороз, горящие чумы, пирамида из обезумевших оленей…