Красиво разводятся только мосты

Ирка тоже уткнулась в телефон, пока Аврора говорила.

— И создал Сатана родительские чаты и искусил слабоумных и блаженных писать в них, — покачала головой, листая переписку, а потом развернула к Авроре экран: — Предвосхищая твои вопросы, — прокомментировала она.

— Да ладно, — выдохнула Аврора, с трудом узнавая в высоком, статном парне в чёрной шинели морского офицера Петюню. Простите, Петра Северова, спортивного, подтянутого, в белых перчатках и фуражке, с кортиком на боку. — Мама, роди меня обратно.

Ирка усмехнулась, убрала телефон.

— Ир, а может, ну её ту Зайцеву, — сделала Аврора движение пальцами, когда в море отгоняешь от себя какую-нибудь плывущую гадость. — И Воскресенского этого, — сказала она тихо сквозь зубы и прикрыла рукой рот, словно слова вылетели без спроса. — Тихоокеанский военно-морской флот это тебе не какие-то там компьютерные программы. Это, чёрт побери, серьёзно.

— Пей свою воду, Самойлова, — открыла Ирка бутылку. И пока официант наполнял вином её бокал, налила Авроре минералку. — Давай уже чокнемся, что ли, за встречу. Чтобы не последняя.

Они просидели почти до закрытия. Вспоминали школу, слушали музыкантов — двух бардов, мужчину и женщину с гитарами на маленькой сцене, делились новостями. Смеялись, плакали, злословили. Пересказывали сплетни, обсуждали мужиков, хвастались удачными покупками.

В общем, чудесно посидели, как всегда. Как в старые добрые времена. И собрались по домам.

Вызвали такси. Ждали на улице, зябко ёжась от холода: после тепла ресторана ночной город освежал.

— Подожди-ка, — показала Аврора на вывеску алкомаркета.

— Куда ты? — окликнула её Ирка.

— Сказала же, подожди, — отмахнулась Аврора.

Она вышла из магазина с бутылкой шампанского в руках.

— Это тебе, — торжественно вручила подруге нарядный флакон «МОЁТ». Та нахмурилась, явно не понимая за какие заслуги. — Я проспорила, — пояснила Аврора.

— Э-э-э… Это же, погоди. В прошлый раз мы спорили... на твоей свадьбе, да? Ясно, — кивнула Ирка.

Её такси приехало первым. Аврора помахала подруге рукой и решила, что это знак.

Такси Авроры повезло её не домой.

Глава 27

— Заходи, — удивился Демьян, отступая в комнату.

И удивился бы ещё больше, когда Аврора с порога обняла его за шею, но не успел — ответил на её поцелуй, жадный, долгожданный, неожиданный.

Холодная, пропахшая жареным мясом и каким-то жутким освежителем, видимо, в такси, она целовала его в губы, а вызывала голодные боли в паху. Но уже не страдания неудовлетворённой плоти, его штаны оглашали манифест, оповещающий о важных событиях, намеченных на сейчас.

Аврора торопливо стягивала куртку, выворачивая рукава. Демьян расстёгивал брюки. Они медленно двигались к спальне, оставляя на полу вещи. И почти дошли, когда вдруг прозвучало:

— Алло! Демьян, ты здесь?

Они замерли как два преступника.

«Твою мать, телефон!» — скривился Демьян. Громкая связь. Жена.

— Ты там с кем?

— Э-э-э… Мы вроде закончили, или ты ещё что-то хотела? — спросил он отвратительно фальшивым голосом, открывая Авроре дверь в спальню.

— Я слышала женский голос.

Враньё. Ни черта она не слышала — Аврора не проронила ни звука, разве что на ухо ему прошептала: «Намекаю», и он понял намёк.

— Ну, что бы тебе ни показалось, — поднял Демьян со стола телефон, про который совершенно забыл, увидев в дверях женщину, которой грезил, — тебя это в принципе не касается.

— Ой, Кораблёв, прекрати, — засмеялась Полина. — Тебе не идёт этот недовольный тон, словно я тебе помешала. Ладно, трахай, кого ты там собрался трахать, я перезвоню.

Она отключилась. Аврора в спальне стояла в одном белье, Демьян стоял с телефоном в руках, у него в штанах тоже стоял, тот самый манифест, возвещая о готовности быть обнародованным — манифест в защиту свободной любви.

«Да к чёрту её!» — резюмировал он, имея в виду жену.

Швырнул телефон на диван. Аврора охнула, когда он подхватил её на руки. Кровать мягко прогнулась, когда Демьян положил на неё Аврору.

Их глаза встретились и замерли.

Хотел бы он знать, о чём сейчас думает эта женщина, всматриваясь в темноту его глаз. Но так ли уж это важно: привело её желание тела, желание любви или желание отомстить, если она здесь.

Так ли значимо, что было до: короткий сценарный ход или долгие хитросплетения сюжета, если, затаив дыхание, ждёшь продолжения?

Так ли существенно всё остальное, если движет людьми одно — инстинкт продолжения рода.

— Мне нужно твоё согласие, — сказал Демьян.

— На что-то особенное? — её расширенные от возбуждения, а может, от стыда, страха, сомнения, отчаянной безрассудной решимости зрачки стали ещё шире.

— Закрой глаза и доверься мне.

— Я постараюсь.

Её ресницы дрогнули, веки сомкнулись, она замерла, готовая слушать его голос, подчиняться его рукам, уступать его телу. И он собрался бессовестно этим воспользоваться.

Как же Демьян это любил, когда никто судорожно не стаскивал с него штаны — он мог не спеша снять их сам. Когда задавал темп, в котором ему комфортнее всего. Когда никуда не торопился — наслаждаясь женщиной, как изысканным горячим блюдом, а не глотая на ходу, как холодный чай.

Его пальцы заскользили по её коже. Сначала нежно, едва касаясь, сантиметр за сантиметром изучая её тело. Обрисовывали ключицы, ныряли в яремную впадинку. Гладили предплечья, поднимали дыбом волоски.

Затем настойчивее — по упругой поверхности бёдер, узким икрам, изящным ступням.

Сильнее, грубее, сминая кожу.

Демьян не любил обнажать всё сразу: грудь, лобок. Он обожал сначала играть с тем, что доступно. Пальцы ног, вздрагивающий от прикосновений живот, обворожительный пупочек, манящий глубиной. Он обводил его пальцем по краю, гладил ямку, ласкал складочку кожи. Потом поцеловал. И заскользил губами вниз. Оставляя влажный след, слегка покусывая, дразня.

Он заставил Аврору прогнуться, расстёгивая бюстгальтер. Её грудь уже налилась, напряглась так, что любое прикосновение вызывало стон. Едва слышный, невольный, но мучительно прекрасный. Когда он снял с неё трусики, они уже промокли насквозь.