Красивые, двадцатилетние

— Цирк, — сказал Малишевский. — С девушкой. Теперь понятно?

— Ясно, — проговорил пан Генек и встал; в душе его сверкнула надежда. Оживившись, он спросил: — Красивая?

— Красивая и молодая, — сказал Малишевский. — Говорю, работа там кипит. — И вдруг заторопился: — Идете или не идете?

— Дохлый номер, — сказал пан Генек — Пока дойдем, они кончат. Дохлый номер, ручаюсь.

— Им-то не за пятьдесят, как вам, — сказал Малишевский. — Они долго могут. Я, когда был молодой, мог часами. Серьезно. Зайдем за моим шурином, и вперед. Ну как? Он-то наверняка составит нам компанию, если вернулся с работы. Да вот и он сам!

Действительно, по улице шел здоровенный малый. Рукава рубашки засучены, в зубах зажата травинка. Глаза под тяжелыми веками сонные и насмешливые.

— Хенек, — закричал Малишевский, — можно тебя на минуточку?

Хенек подошел, привалился к забору. Лоб у него взмок от пота.

— Привет, — сказал он. — Как дела, пан Генек?

— Хенек, — сказал Малишевский, — пошли с нами.

— Жарко, — сказал Хенек, облизал губы и вздохнул. — Дышать нечем. В такую жарищу и у святого не встанет. Куда намылились?

— Я был на огородах, — сказал Малишевский. — Там парень с девушкой.

— Шлюха? — спросил Хенек. Выплюнул травинку, потом сорвал новую и прикусил крепкими зубами.

— Хрен-то, — сказал Малишевский. — Говорю тебе: молодая и красивая.

— Давай сходим, — сказал Хенек. — Ты меня знаешь: люблю поглядеть на жизнь. А окажется страхолюдина, — обратился он к Малишевскому, — сегодня же нам поставишь.

Без лишних разговоров быстро пошли огородами. Местные жители приходили туда после работы, возились со своей картошкой, морковью и помидорами. Сейчас, однако, на участках было пусто: влажная духота всех сморила — люди сидели дома.

— Духотища, — сказал Хенек. — Ничего не могу в такую погоду делать. Голова трещит с утра до ночи.

— Тем тоже небось жарко, — сказал пан Генек.

— Надо думать, — сказал Малишевский. — Мы их остудим. Верно, Хенек?

— В том году, — сказал Хенек, — сюда тоже ходил один с девушкой. Целое лето.

— И что?

— Ничего. Хаты, видать, не было.

— Поженились? — с усилием спросил Генек; он мечтал о кружке холодного горьковатого пива.

— Не знаю. Может, и поженились. Тоже красивая была девушка.

— Блондинка? — снова спросил Генек; ему это было совершенно безразлично. Он по-прежнему ощущал внутри мучительную пустоту и омерзение.

— Брюнетка, — сказал Хенек — Как сейчас помню. А мужик белобрысый. Я все не мог понять, зачем красивой девке такой мозгляк.

— Кто их разберет, — пробормотал пан Генек и сплюнул густую слюну. Он был зол на Хенека — тот напомнил ему, что у него самого некрасивая и недалекая жена. — Небось шлюха, — сказал он.

— Возможно… А теперь тихо, — сказал Малишевский. И пошел первым; Хенек и пан Генек медленно следовали за ним, стараясь не шуметь. Вокруг посерело: солнце спряталось, на траву упали голубоватые тени. Малишевский вдруг повернул голову и тихо позвал: — Сюда!

Они прошли крадучись несколько шагов и увидели в траве парня и девушку. Девушка положила голову пареньку на плечо, прижалась к нему всем телом. Они лежали, утомленные любовью и жарой, оба молодые и красивые — две головы: темная и светлая. Платье девушки задралось; у нее были длинные и сильные загорелые ноги.

— Красивая, — сказал Хенек. — Очень даже.

— А я что говорил, — шепнул Малишевский.

Постояли молча; пан Генек снова облизал губы и подумал о своей жене с внезапной дрожью отвращения. Малишевский глуповато усмехался. Хенек совсем опустил тяжелые веки и переминался с ноги на ногу. Вдруг он спросил раздраженно:

— Что будем делать?

— Давай ты, — сказал Малишевский. — Отколи чего-нибудь, чтоб они животики надорвали со смеху. Ты это умеешь.

— Хенусь, — сказал пан Генек, — самое милое дело — их напугать. — Он прищелкнул пальцами: — Жуть какая красивая. Давно таких не видал. Совсем еще пацанка. Рано им этим заниматься. — И нетерпеливо сказал Хенеку: — Ну чего же вы, валяйте, не то я им вставлю фитиль.

— Погодите, — сказал Хенек. — Уж лучше я.

С минуту он смотрел на загорелые бедра девушки и лицо его страдальчески кривилось. Потом вышел из-за дерева, подошел поближе и сказал, прищурясь:

— В папу-маму играете? Приятного аппетита!

Малишевский и пан Генек расхохотались. Паренек вскочил и пробормотал:

— Что вам нужно?

— Ничего, — медленно процедил Хенек. Он стоял перед ним, слегка покачиваясь, по-прежнему покусывая травинку и сплевывая зеленоватую слюну. Потом сказал: — Ты не особо спеши, дружок. Я специально пришел тебя предупредить. Главное — не торопиться.

Малишевский вышел из-за дерева и встал рядом с Хенеком.

— Красивая девушка, — сказал он, сверля ее своими смурыми глазками. — Я бы сам с такой познакомился. Познакомимся, если не возражаете?

— Идиот, — сказала девушка.

Она стояла у паренька за спиной, раскрасневшаяся и взволнованная; пан Генек смотрел, как дрожат ее худенькие плечи, и опять с отвращением подумал о своей некрасивой, толстой и рыхлой жене.

— Эй ты, шлюха, — сказал Малишевский; глаза его от злости налились кровью. И продолжал торопливо, сдавленным голосом: — Блядь ты обыкновенная, понятно? У меня дочка старше тебя, ты, потаскуха.

— Уходите, — сказал паренек, просительно заглядывая ему в глаза. — Я вас прошу, уйдите. Мы вам ничего не сделали. Очень вас прошу.

— Кого ты просишь, Янек? — сказала девушка. — Этого старого дурака?

— Заткни своей бабе пасть, — сказал Хенек, — не то я заткну. И не выступай. Говорю тебе, заткни ей пасть.

— Сам заткнись, — сказала девушка, глядя на него с презрением. Она чуть не плакала, но попыталась язвительно рассмеяться. — Скотина, — выдавила и разрыдалась.

— Эй, ты, — сказал Хенек и дернул ее за руку. — Кого оскорбляешь? Таскаешься сюда с мужиками и еще вякаешь?