Красная королева

Со стороны герцогских домов были предприняты не одна и не две попытки подсунуть в мою постель старших и младших сыновей, всевозможных кузенов и прочих троюродных родственников. Такие персонажи вычислялись графом Тауффе на раз: все они были излишне смазливы, пользовались успехом у дам и, как правило, имели личные долги. Таких историй я избегала весьма тщательно, понимая, в какое болото это может привести.

Вильгельма я знала давно. Выбрала его не только сердцем, но и разумом. И именно за него готова была воевать со всем светом.

Глава 24

К концу лета, когда все члены моей семьи съехались во дворец, я поняла, что разговор о моей личной жизни неизбежен. Подозреваю, что и сын, и дочь не раз слышали придворные сплетни, но заговаривать со мной об этом пока не рисковали. Тем не менее я заметила, что Алехандро стал излишне молчалив, а Элиссон как бы затаилась, стараясь свести наши девичьи посиделки к некоторой формальности.

С Софи все оказалось достаточно просто: мы вообще не обсуждали эту тему. Просто вскоре после возвращения из путешествия она однажды сказала мне, глядя в глаза:

— Элен, я прекрасно понимаю и ни капли не осуждаю вас. Просто прошу, будьте осторожнее, моя королева. И если вам нужна будет помощь, вы знаете, к кому обратиться.

С мадам Менуаш, которая давно и привычно стала для меня Жанной, разговор сложился даже чуть более деловой. Я попросила о помощи, и она ежедневно варила для меня какую-то травяную микстуру, честно предупредив, что никакой гарантии дать не может:

— Это хорошо помогает, но… Ваше королевское величество, довольно часто только Господь может решить, посылать ли женщине беременность.

Поскольку ни она, ни Софи не были религиозными фанатичками и не морщили брезгливо носы оттого, что у королевы появилась личная жизнь, то можно сказать, что эта новость не подорвала наши отношения. А вот с детьми мне предстоял весьма серьезный разговор. Надо было только тщательно выбрать время.

Однако все получилось совсем не так, как я планировала. Я думала вывести детей на пикник и там, когда они отдохнут и нагуляются, сесть и спокойно поговорить, объяснив им все как есть. Мне было немного страшно, я опасалась детской категоричности и непонимания. Однако все получилось одновременно и болезненней для них, и доходчивей.

В последнее время я раньше «отходила ко сну». Мне необходимо было немного свободного времени для себя. Я зашла к Элиссон пожелать ей спокойной ночи и застала у нее Алехандро. Они о чем-то шушукались и весьма нервно отреагировали на мое появление. Я видела, что Элиссон успокаивает брата. При этом и сама она не выглядела слишком уж веселой. В общем-то, я понимала, о чем разговаривают дет, и решила больше не тянуть с беседой.

По примеру моих апартаментов, в комнате Элиссон в неглубоком эркере был устроен маленький уютный уголок, где она могла посидеть, например, с Эмили, болтая обо всем, но не давая возможности фрейлинам, гувернанткам и горничным подслушать. Сейчас дети сидели там, в этом самом эркере, настороженно глядя на меня. Я остро почувствовала, что откладывать беседу больше не стоит, и громко распорядилась:

— Дамы, оставьте нас одних! — фрейлины, шурша юбками, торопливо кланялись и покидали комнату. Сын встал, уступая мне место, и я попросила: — Алехандро, принеси, пожалуйста, стул для себя.

Некоторое время мы сидели молча, не глядя друг на друга. Первой, как я и ожидала, не выдержала дочь:

— Мама… Сегодня я слышала разговор… Это отвратительно! Как они смеют?!

— Такие сплетни, моя девочка, действительно отвратительны.

— Значит, все это вранье?! — на лице Элиссон проступило четко видимое облегчение. Она выглядела как человек, скинувший с плеч неподъемную ношу.

На секунду возникла пауза: я поняла, что дала дочери ложную надежду, и сейчас не знала, как подойти к теме беседы. Меня практически спас Алехандр, который, заулыбавшись, выпалил:

— Вот видишь! Все это просто дурацкие сплетни, наша мама совсем не такая. И ты это отлично знаешь! Она регент королевства и чтит память отца. Наш отец был великим человеком, все об этом знают!

Проводить с девочкой-подростком и двенадцатилетним мальчишкой беседы на тему морали — штука безумно сложная. Мне стало страшно, что я не смогу объяснить, что чувствую и понимаю сама. Однако ждать, пока дворцовые сплетники сделают за меня работу, не забыв дать оценку моему поведению, я тоже не могла.

— Элиссон, детка, ты гораздо старше брата. Расскажи мне, пожалуйста, что ты помнишь об отце.

Минуты текли, а растерянное выражение с лица дочери все не сходило. Алехандро, первое время ждавший от сестры каких-то слов и интересных рассказов, вдруг тоже задумался и затих. А я терпеливо ждала, не желая влиять на их оценку и подправлять воспоминания.

— Отец… король, он был очень высокого роста, — неуверенно проговорила, наконец, Элиссон и растерянно посмотрела на меня.

Похоже, до сих пор она не озадачивалась подобным вопросом и просто помнила, что ее отец умер и он был королем.

— Девочка моя, тебе скоро семнадцать. Его королевское величество Ангердо скончался, когда тебе было восемь с половиной. Ты была уже достаточно большая для того, чтобы помнить не тольтко его рост.

— Я и помню! Он был очень большой и высокий… и вокруг всегда было много людей… и…

— Какие-то разговоры короля с тобой, подарки, совместные поездки? — подсказала я направление.

Подождав еще несколько минут и поняв, что ничего другого Элиссон не скажет, я обратилась с тем же вопросом к Алехандро.

— Малыш, а что ты помнишь про отца?

Сын заговорил медленно, старательно подбирая слова и складывая воедино крохи воспоминаний:

— Король… Я помню, как он держит меня на руках… И мне немного страшно: он делает мне больно. Не специально, нет, не подумай так — просто слишком крепко держит. Он обещает какой-то подарок, и все вокруг улыбаются мне и много говорят… Еще я помню, как он приезжал в школу и посадил меня на коня перед собой. Это было так здорово! И все вокруг радовались! И целый строй учеников смотрел на нас. Все нас приветствовали и смотрели на папу и отдавали честь королю. А еще он дарил мне разное. Один раз, помнишь, мама, маленькую саблю. Кстати, а где она сейчас?

— Тебе было всего пять лет, Алекс. А сабля была из хорошей стали и острая, хоть и крошечная. Как ты понимаешь, оставлять такую игрушку маленькому ребенку нельзя. Ты два или три дня носил ножны от нее на поясе, потом запнулся за них и упал. Больше не захотел носить. И ее отправили в сокровищницу.

— О! Я вспомнил, вспомнил! Какой же тогда я был маленький! И еще я разбил тогда коленку…

— Да, тогда ты разбил коленку.

Снова воцарилась пауза, и я с интересом рассматривала детей, понимая, как натужно они пытаются вспомнить хоть что-то еще об отце. Дождавшись, пока под моим взглядом Элиссон неуверенно пожмет плечами, показывая, что все ее воспоминания исчерпаны, я заговорила: