Красная Шапочка: новые грани истории

– Я пойду, Маш, – внезапно сказала соседка, отрываясь от окна и, легонько погладив меня по голове, направилась к двери. – У меня гуси ещё не кормлены. А ты, если хочешь, приходи вечерком, почаёвничаем.

Она вышла из дома, а я подошла к окну и проводила её недоумённым взглядом. Что это с ней? Она же всегда засиживается у меня почти до темноты. Да и гусей ещё кормить рано...

И тут на крыльце мелькнул знакомый силуэт. Сердце замерло, а потом резко ухнуло вниз. Сразу стало понятно, почему женщина так поспешно ушла.

Я перевела взгляд на дверной проём.

Влад...

Он вошёл тихо и стремительно. Как и тогда, в день нашего знакомства, замер на пороге и, прислонившись плечом к старому облупленному косяку, сложил на груди руки.

– Привет.

Я вздрогнула от звука его голоса.

Такой родной и такой... чужой. Я так скучала по нему.

– Привет.

Мой голос внезапно сорвался и охрип. Я сцепила пальцы за спиной и судорожно сглотнула, боясь, что он поймёт, как действует на меня, как мне больно видеть его так близко, чувствовать его аромат, смотреть в любимые светло-зелёные глаза.

Я так старательно пыталась забыть, как меня ведёт от его запаха, как кружится от него голова и подкашиваются ноги. Гнала прочь воспоминания о его ласковом и насмешливым взгляде, когда он вот так же смотрел на меня.

– Можно?..

Я пожала плечами и кивнула на табурет.

– Проходи.

О, чего мне стоил этот жест! Я ненавидела себя и давила чувства, которые меня сейчас разрывали. Обида, непонимание, злость и... непонятная слабость, желание подбежать к нему, обнять, прижаться настолько сильно, чтобы стать с ним единым целым.

Зачем он пришёл? Чего хочет?

Помучить меня? Напомнить, что он просто мой сосед? Я это помню и без того.

Сказать, что был дураком, и жить без меня не может? Ну да... Какой ещё бред придумает моя воспалённая фантазия?

Меня разрывало от противоречивых эмоций.

Нет, нет!

Нужно срочно взять себя в руки. Нельзя, чтобы он понял, как я задыхаюсь в одиночестве и пустоте, каждый день потихоньку сходя с ума и умирая без него.

"Мне плохо без тебя! Я так хочу быть с тобой! Я так тебя люблю! Если бы ты только знал..." – заплакало сердце, но губы спросили другое.

– Какими судьбами? – я скрестила на груди руки и присела на низкий подоконник.

Правильно, вот так – спиной к свету. Чтобы он не увидел судорожную боль и горькое отчаяние в глазах.

– Я завтра уезжаю.

Он смотрел прямо, улыбаясь только уголками губ.

– Я знаю. Счастливого пути, – я тоже улыбнулась, но губы скривились и улыбка сползла, став больше похожей на хищный оскал.

– Меня не будет две недели.

– Я в курсе.

Я бы хотела, чтобы он хотя бы вспылил, разозлился. Хоть как-то отреагировал. Сделал хоть что-то, что выдало бы его эмоции.

Но он только вздохнул.

– Я понимаю, что... обидел тебя и... мне жаль... Просто знай, что я... не хотел, чтобы так получилось...

Он провёл ладонью по волосам и опустил взгляд.

Опять... Той же наждачкой по тому же месту. Ну сколько можно? Неужели не понимает, что у меня ничего не зажило, мне больно, чёрт возьми! Больно! Меня корёжит и ломает, а он даже не изменил тон. Всё так же спокоен. Или даже нет. Равнодушен. Вот правильное слово. Ему плевать на мои чувства... Просто плевать.

– Ты повторяешься. Хватит уже. Я тебя ни в чём не виню.

– Маш...

Моё имя прозвучало внезапно нежно. Так привычно нежно, как получается только у него. Маша, Машуня, маленькая...

Кровь ударила по вискам, а сердце отчаянно сжалось.

Я замерла.

Но тут же одёрнула себя.

Получалось... Раньше... Когда он постоянно был рядом... Когда я ещё надеялась на что-то... Когда верила, что впереди нас ждёт всё только хорошее...

Я горько усмехнулась.

– Это всё, что ты хотел мне сказать? Тогда не смею задерживать. Тебе ещё ведь нужно собраться? Пока. Счастливой дороги!

Я встала и отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Сердце сжалось так сильно, что мне казалось, я задохнусь от этой боли. Пожалуйста, пожалуйста, уходи! Дай мне сделать вздох, иначе я умру...

Какое-то время он не двигался, а потом тяжело вздохнул и вышел.

...К тёте Тамаре на чай я не пошла.

Позвонив ей, сослалась на усталость, а сама схватила Ждана и, прижав к себе, полночи орошала слезами его тёплую рыжую шёрстку.

Бедный собакен промок насквозь, но стоически терпел завывания о несправедливости жизни в целом и моей несчастной женской доле в частности.

Под утро, на пике истерии, когда от рыданий уже дико болела голова, глаза опухли и почти не открывались, а голос сел настолько, что из груди вырывались только непонятные хрипы, я загадала желание. Идиотское, бредовое, детское, инфантильное.

Кто-то меня осудит, кто-то покрутит пальцем у виска, но я не претендую на звание мудреца. Это был жест отчаяния, и меня поймут только безответно влюблённые.

Едва рассвело, я засела на веранде с кружкой горячего чая, уставилась в окно и замерла.

Около шести часов утра Влад вышел на крыльцо и подошёл к своему танку.

Затаив дыхание, я крепче обхватила ледяными ладонями кружку с недопитым, давно остывшим чаем, и подалась вперёд.

— Оглянись, — прошептала одними губами, прожигая взглядом мужскую спину, — и я пойму, что ты мне врёшь, пойму, что нужна тебе.

Но он не оборачивался. Спокойно открыл багажник, закинул туда спортивную сумку, сел за руль и завел двигатель.

В утренней тишине раздался тихий рык его хищника.

А я всё ждала. Ждала и молила, с каждой секундой всхлипывая всё громче и отчаянно цепляясь за последнюю надежду:

– Ну же, Влад... Ну пожалуйста... Если ты сейчас не оглянешься, я уеду. Навсегда... Я прошу тебя... Прошу... Влад...

Открылись большие ворота, и машина двинулась с места.

Мир перевернулся и рухнул, рассыпавшись на тысячи мелких осколков, а вместе с ним рассыпалась и моя вера в чудо. Я тяжело откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и затряслась в молчаливых рыданиях.