Красно Солнышко

…Выпил студёной воды, принесённой намедни Эпикой, живущей в его доме на правах невестки. Вот кому тоже тяжко. Она уже знает решение, принятое братом. И ничего хорошего ей оно не сулит. Обратно, конечно, никто её не отправит. Слишком мало женщин в дружине. Достанется кому-нибудь. Кто согласится взять такую… Потому что не затяжелела она тогда, в Лондиниуме. Не повезло. А из Арконы привезёт Гостомысл законную супругу. Та, конечно, наложницы не потерпит… Жалко девку. Хорошей бы подругой брату была. Откуда что умеет только! И ткать, и готовить, и дома прибраться…

Вышел на крыльцо. Присел на ступеньку. Задумался. Что их ждёт? И вдруг схватился за нож на боку – крик дозорного раздался с вышки:

– Враг! Враг со стороны леса!

Щёлкнуло – отлетела от стального доспеха стрела. Упала прямо перед вышкой. Брячислав молнией в дом, доспех, оружие со стены сорвал, сунувшейся было помочь Эпике, выскочившей в одной рубашке, рявкнул:

– Иди к себе, дура! Не муж я тебе!

Вытолкнул, ругаясь про себя, что отвлекаться приходится. Наконец облачился полностью. К стене побежал. Взлетел наверх, к тыну, и охнул – целая туча народу в одеждах невиданных с факелами вокруг града собралась. И огней столько, что ночь исчезла. Не меньше тысячи врагов подступило к граду. А те, увидев, что их обнаружили, вдруг завопили так, как никогда прежде славяне и не слыхивали. Длинно, переливчато…

Глава 14.

…Последние дни перед отправлением каравана Храбр сбился ног, столько дел на него навалил князь: провизию для людей проверить, фураж для скота и саму скотину. Погрузили ли инструмент для мастеров-знатоков рудничного и каменного дела. Кузни походные ли собраны? Имущество тех, кто едет жить на новые земли уложено, и всё ли? Не обижен ли кто на то, как разместили его на лодье? Словом, тысячи больших и мелких хлопот, когда собирается столь большая группа людей вместе. Да и притом, что караван снаряжался не в Арконе Благословенной, а совсем в другом месте – на берегу того самого озера, откуда в первый поход уходили… И так народ в шатрах жил, разбитых в целый град, некоторые по целому месяцу под полотняными крышами провели, благо Цветень-Березозол [38] неожиданно тёплым выдался. Тогда народ начал со всех краёв славянской земли съезжаться в град святой. Отбирали народ вновь со всех Родов. Парней и девушек. Тогда же и женили перед выездом из родных мест в неурочный час. Откуда по пять семей приехало молодых, откуда – десять. Уже с имуществом, общиной выделенным, чтобы поднимать жизнь на новом месте. Скотину Храм предоставил. Как и говорил Гостомысл – немного. Только чтобы на расплод. Девять кобыл жеребых да жеребца. Все – разных пород. Тягловые – пахотные лошадки, степные мелкие, зато выносливые на диво. И боевой породы, гиганты, выше прочих на добрую голову. Так же и коров с быком могучей полудикой славянской породы. От туров свой род ведущих. Коров опять же девять стельных в подруги к быку. Ну и овечек отборных: пять мясных, да пять тех, что шерсть дают тонкую на диво, с бараном каждой породы. Коз так же столько же вместе с козлом. Курочек десяток с петухом красавцем, да гусей столько же. Ещё – по одному волкодаву славянской породы, по пояс воину спиной, с шерстью кудлатой, в косы свивающейся. Что в одиночку не то что волка одного – стаю разогнать могут без натуги. Единым взмахом челюстей хребет зверю перекусят. И все, что собрались, да кого пригнали – есть хотят. Пить. Каждого обустроить надо, посадить на лодью. Или погрузить. За скотиной – назначить тех, кто ухаживать в пути будет. Словом, голова кругом идёт. До града Храбр уже, наверное, тропу протоптал, едва ли не каждый день туда-обратно мотаясь на вороном жеребце. Сросся уже с лошадью. Но вроде пока всё шло нормально, устраивалось и обустраивалось. И с каждым днём порядка с лагере становилось всё больше и больше. Единственное – смотрел Храбр на прибывающую молодёжь с завистью: женаты уже мужчины. Женщины в платках ходят, знак семейственности показывающих. А тот десяток сироток из храма… Ни к одной душа не лежит. Равнодушен. Бабка-ведьма помогла. Избавился юноша от наваждения, франкской девкой насланного. Перестала ему являться перед глазами. Спать начал спокойно. Да и от дел непрерывных некогда дурным мыслям в голову лезть. Занят юноша дальше некуда. Иной раз и поспать то не удаётся… Впрочем, не ему одному. Все дружинники в трудах и заботах. Всем поручения розданы. Никто не сидит праздно. Да и то – не бывало ещё подобного на Родовой земле: отправляют славяне не тысячу, как жрецы поначалу говорили. А целых две тысячи человек осваивать новые земли. Поровну мужей и жёнок. Самый цвет Родов. Лучших из лучших. И корабли выделил Храм Святовидов от щедрот своих на такую задумку наилучшие: лодьи набойные, нового фасона, что совсем недавно стали у славянских гостей появляться. Целых сорок штук. По пятьдесят человек на каждой из них. Да в трюмы по тринадцать тысяч пудов груза можно взять, не считая того, что на палубе. Расходы для Храма невиданные. Но богатства в нём не для того лежат, чтобы мёртвым грузом сгнить. На дела великие собраны всеми людьми языка и крови славянской. Вот как раз такое дело и делается сейчас, и не экономят жрецы на снаряжении поселенцев. Кроме поселенцев да ремесленников и жрецы едут. Так же молодые, как и прочие. Да не простые жрецы, а знатцы. Кто хвори лечит, кто языкам обучен многим, кто - какому-либо ремеслу или знанию. Они с собой тайные книги везут, где вся мудрость славян с момента появления их на земле этой и окончания войн с атлантами записана. И день уже назначен отплытия. И народ уже ждёт, когда в путь двинутся. Гадают, что их ждёт на новом месте…

38

апрель

…- Всё готово, княже. Завтра утром снимаемся, как и порешили.

Гостомысл отвернулся от открытого по теплу окна терема, где внизу бродили куры, роясь в тёплой уже земле, взглянул на молодого парня, стоящего перед ним:

– Как то упустил я, Храбр, спросить тебя – а ты себе любушку в граде родном не завёл за время побывки?

Тот пожал плечами, облитыми плотно лёгкой кольчугой, отрицательно качнул головой из стороны в сторону:

– Да как то не нашлось девицы, что моё сердце тронула. А с постылой жить – не по мне. Да и с той, что равнодушна к мужу своему тако же.

Брови князя удивлённо приподнялись:

– И среди тех, кто за море плывёт, не присмотрел ладу?

– Прости, княже – среди незамужних, никого не выбрал. А на жёнок мужних заглядываться - грех великий.

– Тоже верно. Да только сам знаешь – с жонками у нас туго там. Чудинки давно замуж повыходили, поверь. Меня – Эпика ждёт. Наши дружинники, пока зима стояла, тоже обзавелись семьями. Один ты остался, почитай, из всех воинов, неженатый. Не дело это. Посему – найди себе жонку до отхода кораблей. Вот тебе мой приказ!

Парень едва не сел на пол деревянный от изумления:

– Княже… Да где ж я до утра себе такое найду?!

Тот усмехнулся в усы, подошёл к столу, откинул крышку ларца квадратного, прямоугольного, тонким рисунком изукрашенного, запустил в него руку, вытащил на свет божий кошель увесистый, кожаный. Положил на стол, указал пальцем:

– Вот тебе двадцать ромейских золотых статеров [39] . На такие деньги лодью снарядить можно…

Юноша согласно кивнул. За время сборов он научился и узнал очень многое…

39

Статер, Статир (др.-греч. — коромысло весов, весы) — античная монета, имевшая хождение в Древней Греции и Лидии в период примерно с начала V века до н. э. до середины I века н. э., также имела большое значение для кельтских племён. С V в. до н. э. более ходовыми монетами стали тетрадрахмы и драхмы.

Первоначально название использовалось в Афинах для монет, равных по ценности тетрадрахме (четырём драхмам), хотя впоследствии в других местах статером называли и дидрахму (монету в две драхмы).

Существовал также золотой статер, однако чеканили его лишь в некоторых местах. Его ценность находилась, в зависимости от конкретных обстоятельств, в диапазоне от 20 до 28 драхм, в Афинах, например — 20 драхм. Причина такого соотношения заключалась в том, что вес золотого статера был равен приблизительно 8,5 граммам, то есть весу двух серебряных драхм, в то время как соотношение стоимости серебра к золоту, после некоторых колебаний, установилась как один к десяти.

Золотой статер (др.-греч. ) — электровая (первоначально - минерал, разновидность самородного золота, впоследствии - сплав золота с серебром) или золотая монета, Равнялся 10 серебряным статерам.

Существовал так же двойной золотой статер, равнявшийся, соответственно, двум золотым статерам

Оба использовались и в Восточной Римской Империи (Византии)

– Где искать – твоё дело. Но, как твой князь, заранее даю тебе согласие и одобрение. Кого приведёшь – ту и возьму с собой.

Вновь усмехнулся:

– А заодно и проверим. Дружинники говорят, что для тебя невозможного нет. Что князь прикажет – умрёт, но сделает. Вот тебе мой приказ, Храбр – найди себе девицу до утра, что с тобой поплывёт. Исполнишь – награжу. Нет -…

Мгновенно посуровел:

– …здесь оставлю. Слово моё крепкое. Ты знаешь. К утру должен вдвоём у лодей быть. Нет – значит, и не появляйся. Всё-равно оставлю.

Храбра словно ножом в сердце ударило: да как же так?! Мыслимое ли князь требует?! За день неполный, да ночь единую найти деву, с которой за море-океан плыть? Какой же отец или другой родственник её отдаст то? Поверит? Прям хоть на рынок рабский иди… Рынок… Рабский… Поднял опущенную было голову, взглянул в глаза Гостомысла:

– А коли мало денег будет, или слово твоё понадобиться, княже – дашь?

– Дам. Обещаю.

Едва заметно дёрнул парень щекой в почти незаметной улыбке:

– Тогда – жди поутру. Привезу себе девку. Только…

Зависло в воздухе недосказанное, но князь понял, что хотел сказать ему воин рода Волка – от слов своих не откажись потом. Кивнул парню в ответ…

…Едва из светлицы парень вышел, сразу махом в седло запрыгнул, коня с места сорвал. Галопом бешеным по улице промчался, распугивая прохожих видом суровым: воин в кольчуге травленой краской вороной, конь громадный, такой же масти. Да плащ цвета ночи глубокой осенней, лишь светлые усы да брови на лике выделяются. Словно ночь воин выглядит. И жеребец под ним лютый, видно, зубы скалит, да глазом налитым косит на скаку бешеном…

Ряды, где рабов продавали, в граде были. И немалые. Да только по весне товар живого, почитай, и не было. Мало кто станет держать рабов зиму. Это же кормить надобно, одевать. Помрёт раб – убыток хозяину прямой. Да и не больно то жаловали славяне работорговцев. Если полон приводили – сбывали ромеям, али арабам, куда подальше. Редко, очень редко, продавали преступников им же. А сами старались не покупать. Не приветствовали славяне такое чёрное ремесло в своей земле. Лишь терпели. Но Храбр рассудил здраво – ни один отец из Арконы ему свою дочь не отдаст, какой выкуп не заплати. И брат так же с сестрой не поступит. Значит, одна ему дорога – купить. Рабыню, или холопку какую кабальную, что долга своего отработать до конца жизни не сможет. Храбру то всё-равно, кто будет. На новых землях каждому дано попытаться жизнь снова начать. Прошлым попрекать никто не станет… Когда на двор торговый въехал, жеребца своего остановил. Шагом поехал, внимательно всматриваясь в то, что предлагали немногие купцы. Мужчин проезжал не глядя. В девиц – всматривался, пытаясь характер угадать, умения определить. Да и было то их десяток может, у всех продавцов. Три старухи, едва ли не ровесницы его бабушки. Остальные тоже старше юноши, жизнью битые. Сердце сжалось, неужели придётся остаться на берегу? Не видать больше Слава-побратима, края новые, невиданные прежде? Замер конь, руки хозяина не чуя. Застыл молодой воин неподвижно. Не везёт ему… Да вдруг подошёл к нему одетый в шёлковую шубу заморский гость из жарких пустынь, на языке ломаном поинтересовался, что ищет юноша. А глаза у того гостя чёрные, пронзительные. В самую душу смотрят. Словно выворачивают. Не стал таить Храбр. Поведал без утайки – девка ему нужна. Купец снова на парня посмотрел, плечами пожал непонятно. Потом рукой за собой поманил. Парень с коня спрыгнул, пошёл следом. А конь его, словно собачка без всякой узды следом ступает. Зашли за помосты, где клетки стояли с товаром, ждущим своей очереди попасть на торги, араб к загородке славянина подвёл. Показал то, что предложить хотел. Глянул юноша, и вздрогнул – за оградой высокой люди лежат вповалку, верёвками без всякой пощады скрученные. Да не от жалости у Храбра сердце дрогнуло – от злобы лютой. По одежде кожаной, по сапогам с носками загнутыми признал он тех чужинцев, что родителей его извели. Бабка ему всё описала. На всю жизнь запомнила она, как кочевники выглядели, что истребили Род её… А гость заморский рассказывает, глядя, как лицо славянина едва ли не темнее одёжи его стало, что в низовьях Большой Реки напали на его корабли разбойники племени неведомого. Да не повезло лиходеям – охрана у купца знатная была. Почти всех посекли. Только вот этих взяли. Коли согласится воин – продаст ему вон ту, чуть в стороне лежащую на охапке гнилой соломы. Храбр вначале не понял – зачем ему юноша, да к тому враг родовой. Да и пораненый вдобавок. У того кочевника плечо тряпицами замотано, через которые пятна крови видны застарелые… Лишь потом сообразил, что не отрок то вовсе, а девица в мужской одёже. На голове – шапка кожаная. Да и вся остальная одёжа тоже. Руки спереди туго скручены верёвками. А ноги в колодки закованы.

– Посмотреть бы ближе.

Купчина согласился. Слуг крикнул, те внутрь клетки вошли, девку под руки ухватили, наружу вытащили, перед воином и хозяином поставили. Купчина её кафтан на груди рванул… Грудки небольшие. Аккуратные. В ореол розовый вокруг соска большого согнутым пальцем показал – девка, мол. Не рожала. А та краской залилась, попыталась араба пнуть, да куда там рана, видно, нелёгкая. Да кормёжка скудная. Только выругалась хазаринка, или кто там, да плюнула на сапоги славянину. Один из слуг осерчал, сбил с неё шапку, и едва не ахнул Храбр – волосы длинные, словно смоль, курчавые, по спине рассыпались, земли коснулись. И глаза карие, большие, с чёрными длинными ресницами… Как у той… Дочери Оттона… А араб смотрит на воина молодого, понять пытается: купит тот, или нет? Гостю что – пусть и девка нетронутая, да шрам у неё страшный останется на теле от меча кривого. Если вообще выживет. Поскольку и глазки у неё уже блестят. И румянец лихорадочный на щеках играет. Зараза в рану попала. Кровь отравила. Не жилец она. Ясно уже. Коли согласен славянин – готов за десять медных монет отдать. Дешевле некуда. Усмехнулся Храбр, совсем близко к кочевнице подошёл, поправил её одёжу, чтобы открытую взорам жадным похотливым грудь спрятать. В рану всмотрелся. Тронул возле пятна большого пальцем – та вскрикнула. Больно. Усмотрел и приметы зловещие. Смерть близкую предвещающие. Гниёт у неё рана. Сомнений нет. Да только не зря его бабка ведьмой была…