Красно Солнышко

– Надо себе такую поискать будет…

Ушёл жрец, а князь велел жёнкам девушку помыть, благо баня подоспела. Те кивнули, Брячислав тростиночку на руки подхватил, а она приникла к нему так доверчиво, голову на грудь положила. Жёнки даже руками от умиления всплеснули. Сам понёс. И кажется ему, что всегда деву лесную так и носил. Прежде когда то. Настолько всё… Знакомо, что ли… Или просто нечто забытое вспоминается… Да и у неё, похоже, такие же ощущения… Потом ждал, пока её отмоют. Там, правда, без драки не обошлось, ну да славянки – девки крепкие. Как меднокожая не царапалась – отмыли, отскребли, и кожа даже светлее стала. Чуть-чуть, правда. Натянули на неё рубаху белую. Позвали князя – забирай своё чудо лесное. Та на лавке сидит, смотрит злобно на женщин, едва не шипит, как змей подколодный. Но Брячислава увидела, сразу отошла, успокоилась. Он её опять на руках наверх отнёс, вновь на ложе уложил, полостью медвежьей прикрыл. А тут уже и Гостомысл с Эпикой, и Путята вернулся с белой глиной. Первым любопытно, кого там брат и деверь в лесу нашёл. А жрец лечить явился. Ногу надо обездвижить, а перед тем косточки сложить. Пока жрец свою глину особую мешал в ведёрке крохотном, деву напоили отваром маковым. Она и глаза закрыла. Слегла. Сняли лубки временные, что князь наложил, жрец свои стал накладывать. Но прежде на ощупь кости правил. Потому и усыпили меднокожую, чтобы больно не было. И воин сильный, бывало, криком кричит от такого… Но сложили. Путята глину наложил, устроил на ложе князь девицу поудобней. Двери закрыл в опочивальню, в горницу вышел. Брат глянул на него, Эпика, вздохнули, пошли на свою половину.

– Эй, вы чего?

Опешил Брячислав. А брат смеётся:

– Когда у человека такое лицо – разговаривать с ним бесполезно.

Сообразил старший, о чём ему тот говорит, смущённо улыбнулся:

– Что, так заметно?

Эпика кивнула. Тогда Брячислав облегчённо вздохнул:

– И ничего больше не скажете?

Но ему только рукой махнули в ответ…

Глава 17.

Вот и зима пала белым покровом. Отдыхает земля, к лету готовится, силу копит, чтобы по весне дружно всходы поднялись, леса вновь зазеленели, и трава сочная, скотине на радость, поднялась. И люди отдыхают. Как наступит весна да лето – не до того будет. Сутками в поле. Все. А поскольку град новый особый, то и уклад там жизненный по новому устроен. Прежде всего – кроме хозяйства ещё и воинские науки. Как издавна заведено – бои кулачные на рву замёрзшем. Девы иннуитские поначалу пугались, как мужчины их, сойдясь стенка на стенку, кулаками машут, друг дружку метеля без жалости. Всё старались дознаться, из-за чего мужья, как седьмой день месяца настаёт, так драки устраивают. Потом сообразили – уж явно не для того, чтобы обиды выместить друг на друге, да и объяснили им славянки приезжие, благо первые жёны уже на языке новом говорили прилично, что наука это такая. Приучает воинов к порядку, дисциплине, плечо друга в строю чувствовать. Законы честные соблюдать: лежачего не бить, ниже пояса подлые удары не наносить, да много чего ещё в запрете на таких стычках. Ведь не драка это пьяная, а именно – бой. Едва ли не с большой буквы. А поначалу пугались девки, ой, как боялись. Дальше – больше. Что славянки, что иннуитки язык общий нашли, хотя поначалу косились друг на дружку. Наши – что иноплеменницы неумёхи. Ни урожай собрать толком, ни еду нормальную приготовить. Ни рубаху правильно сшить. Нет, иголкой то чудинки работать умеют на диво. Да как сядут шить – так вместо поневы кухлянка получается. А вместо штанов - вообще не пойми что. А северянки диву даются, как это можно снег один от другого не отличить [46] , от холода страдать, да ещё и, не дай Боги, от голода помереть, когда изобилие вокруг такое. Рыба в Озере не переводится. Бей себе лунки, да лови. Каждая, почитай, утром на лёд выскочит, дырку пешней пробьёт, постоит минут пятнадцать – двадцать, и, глядишь, тащит рыбину с себя величиной. Но всё же договорились. Что между собой враждовать? Ведь теперь одного рода-племени – Новоземельские славы. Осталось где-то там деление на Рода да племена. В прошлом, уже таким далёком кажущемся. Новый народ рождается на новом месте. Пришли сюда росавичи и кривичи, припятичи и лютичи, славы и русы. Название разные у родов, да племя единое, славянское. Язык один, порядки одни, обычаи. Так чего делится? Есть и другие народы: Брендан-ирландец, Йолла-тугаринка, Эпика-гречанка, да Кими-гуронка. Так жену князя старшего молодую зовут. Тайна, на славянский говор если перевести. Поначалу то подивились, кого вдруг Брячислав себе в жёны выбрал, привёз же из лесу себе чудо невиданное. Да в такие дела чужому заказано нос свой длинный совать. Потом удивлялись, когда князь её собственноручно на руках из дома выносил, в меха укутанную, усаживал в саночки, полостью медвежьей накрывал, да вёз по граду, выгуливал. Кумушки быстро донесли, что хотя и калеченая девица, да красы неописуемой. Жалели даже. Брячислав же на свою супругу надышаться не мог, сам ухаживал, кормил, на руках всегда носил, даже в отхожее место. Посмеивались люди. Ведь толком то и не видел никто девицу. Коли на улицу выходит пара, так меднокожая в меха закутана так, что лишь глаза карие блестят из-под волоса. Дивились на картины невиданные, кое-кто и завидовал. По-хорошему, естественно. По плохому - не принято среди славян. По зиме же и свадебки новые сыграли – все десять сирот замуж в мгновенье ока выскочили. Одна за бывшего монаха вышла, а тот теперь со жрецами опытами занимается. Да механику, как по-гречески наука сия обзывается, делает вместе с кузнецами. Сделали махину тягловую из железа. Тяжёлая получилась, конечно, но мощная. Шестерней зубчатых добавили. Валов. Вместо людей теперь колесо толкать бычки будут. Или лошади. Поначалу так думали. Да измыслили жрецы новое диво, оказывается: там, где рудник заложен, ручей быстрый течёт. Решили на нём колесо водяное поставить, многими допрежь и невиданное. Готовили под него детали, тесали из дерева, опять же, вал специальный, на которое колесо приводное насадят, ковали. Ещё и ещё раз вымеряли детали будущей лодьи двухкорпусной. Убедились разумники, что на чудо случайно наткнулись, улучшить пытались, чтобы потом, по теплу, сразу строить и на воду спустить. Как лютень [47] отшумит метелями, падёт на землю праздник Масленицы [48] , так и заложат корабль невиданный. Ну да до того дня дожить надо. Но жили весело, трудясь дружно, и не бедствуя. А на Коляду снова чуду дивились – вместе с нашими славянскими девками да парнями по дворам и прочие родовичи ходили. Сам Брендан частушки пел, Эпика голосом высоким колядки выводила, да ещё одна ей подтягивала, под личиной расписной укрытая, отплясывала лихо. Ну и прочие ряженые тоже. Знак Ярилов несущие, на гудках славянских, да барабанах иннуитских играющие. Прижился как то круглый бубен среди народа. Понравился. Лишь когда колядки делить стали, по дворам собранные, тогда увидели, что девица незнакомая под личиной крашеной - жена князя старшего. Да и он сам рядышком, медведем обряженный. Изумила дева всех не на шутку, а потом и вовсе… Вынес князь блюдо невиданное – круглые диски цвета непонятного. Каждый сам разбивал колотушкой деревянной, народ угощал. С опаской поначалу брали, да потом за уши не оттащить было. И не мёд, а сладко! В сбитень кидали, распуская в воде горячей – понравилось. Поведал Брячислав, что супружница его научила сие яство готовить из сока кленового. Собирали его по осени, пока лист держался. Знаками его упросила дева. Едва голову не сломал, пока сообразил, что ей нужно. Потом во дворе в тайне на костре выпаривали, чтобы загустел в миске вылитой. Словом, новая радость людям. Пояснил князь, и что тогда меднолобые на второй раз оставили – называлось то пеммикан. Мясо вяленое, после чего его в жире долго варят, прессованное между досками, орехи лесные тёртые, ягоды сушёные проложены. Сверху так же жиром залито всё турьим. Хранится сие в шкуру промасленную завёрнутую, и готовить его не надо, так едят. Зато сытно до невозможности, кусочек крохотный сил больше сала даёт раза в четыре, а то и в пять. И болезни не вызывает, поскольку в нём всё нужное для человека есть. Ну, а чтобы оскомину не набивал, да не приедался, можно вкусы разные делать. Да и мясо разное брать. Порадовались и этому рецепту – ведь можно теперь на лодьи запас еды по весу меньше брать в несколько раз! А освободившееся место - под грузы полезные! Кими показала, как готовить пеммикан нужно. Попробовали – получилось не хуже. Да наши девки сразу мудрить начали – капусту сушёную, репу такую же добавлять начали. А что – съедобно ведь! Нарядили горожане готовить запасы – как лёд в море стает, вновь лодьи поплывут в родные земли. Туда – меха невиданные, сведения о новом знании, травы пользительные. Оттуда – вновь людей. Народ здесь, как воздух нужен… После дня Морозова [49] снова крик новорожденного раздался. Родила жёнка одного из прибывших, уже беременной сюда приплывшей, а потом и пошло, поехало: что не седьмица – прибавление в граде. Да и не одно. Иннуитки, так те вообще – в неделю все шесть десятков разродились. Бабы с ног сбились, роды принимаючи. А князья не нарадуются – прирастает град жителями! А Анкана у Слава уже и второго ждёт, расцвела на диво… Так, в хлопотах и работах, вторая зима пролетела, снег стаял, да его почти и не было в этом году. Заложили двулодник, и к началу разноцвета уже тот на водах озёрных качался, пробные плавания совершал. Громадина! Но парусу и рулю послушный на диво, и на волне устойчивый! А вместимостью – как три набойные лодьи сразу! Порадовались, опять же! Он теперь во главе флота славянского пойдёт домой. Поведёт лодьи в Славянские земли, назад грузы нужные повезёт… Собирали князья людей, чтобы домой отправить за новыми поселенцами, снаряжали корабли по новой. Зимовку те перенесли на диво хорошо, да и то сказать – тёплая была на диво, быстро прошла. И поля новые успели распахать, в четверо больше прежних! И посеять так же. Когда меднолобые назад к озерам придут, уже поднимется море пшеничное и ржаное. Правда, переживают князья, что вновь воевать придётся. Но надеются на лучшее – пленников отпустили восвояси? Отпустили! Толмач у них теперь имеется, чтобы речи вести – Кими-гуронка. Она уже бойко на славянском языке разговаривает. Нравом добра, улыбчива – всем по сердцу пришлась. Скотина приплод дала обильный – жеребята, бычки да коровки, овцы ягнятся, птица домашняя плодится сказочно, да то, что здесь нашли - туры дикие подрастают, уже не дичатся, к человеку привыкли. Слушаются. Чуд лесной щипаться перестал. Только фырчит недовольно, когда к нему в загон входят, зато зерно трескает, лишь шум стоит! Один бычок за Славом, как собачка бегает, послушен на диво. Вымахал уже здоровый, а к славянину прикипел! Тот между делом ради шутки сбрую придумал, оседлал чудовище здоровое, и как на лошади на нём разъезжает. Брячислав увидел – долго подбородок чесал задумчиво. Знать, опять что-то задумал… Огороды зеленеют, поля колосом наливаются, тур явился. Значит, и меднолобые тоже прикочевали. Ждали долго – оружные вновь ходили. Но тихо на этот раз. Воевать не стали. Снова радость, и надежда на лучшее. Ещё ушёл караван в земли родные, с подарками невиданными, Храбр его повёл, вновь оставил молодую супругу тосковать одну… Ну не тащить её через моря с пузиком? Кими цветёт, животик уже большой, тоже скоро, со дня на день родит. Брячислав ходит довольный, в усы улыбается. Так и Грозник [50] прошёл. Озимые опять поспели рано. Собрали урожай ещё больше прежнего. Ну, да тут и поля больше гораздо, чем в первый раз распахали, да и земля, похоже, к злаку новому привыкла. Волос турий по лесу люди собирают, промывают и расчёсывают: будет чем зимой жёнам славянским заниматься… Грибы, ягоды собирают, рыбу в озере ловят, вялят и солят. Благо до океана пробежаться, воду морскую выпарить нетрудно… Так и в этот раз послали лодью на добычу, ждут, когда вернётся. Рудники работают. Новые места уже разведали. Эх, людей бы побольше, вздыхают князья… Словом, мир и спокойствие, словно Ирий с небес на землю сошёл… Даже не по себе как то становится. Словно чует князь Брячислав, что если где-то на свете так хорошо, то в другом – напротив, нечто страшное надвигается. И – словно в воду смотрел Вещий, как его уже за глаза называть начали, в отличие от брата – к тому прозвище Ухватистый прилипло. За то что всякое дело в руках словно горит… Пришли вести с первыми с рудников северных. Явились лодьи с грузом, а на них – посол. Старый знакомец. Старик-оленевод с Зелёной Земли. А поскольку теперь у славян теперь переводчиков шесть десятков народу, то и переговоры куда как легче прошли. Тот прибыл с предложением – хотят иннуиты торговать с народом добрых чучунаа, гигантов стальных. Предлагают зуб рыбий драгоценный, меха зверя морского, плёнку непромокаемую из кишок того же зверя, девок молодых, и слёзы Солнца. Про последнее, правда, сначала не поняли, потом уже, когда иннуит на стол груду самородков золотых высыпал, сообразили… О чём речь идёт. Взамен просит старик наконечники для стрел, ножи, топоры, котлы, да верёвки из шерсти тура лесного. Ибо те куда как прочнее и легче кожаных. Вся рухлядь, естественно, из стали. Готов платить чем угодно, но нужно много, поскольку дедок не только от лица оленеводов-иннуитов приехал, но и как представитель народа соседнего, что живёт через пролив малый, который зимой замерзает, на другом материке. И народ тот прозывается луораветланы, и довольно велик для тех мест. Не одну тысячу воинов насчитывает. До того, как чучунаа пришли, иннуитов тоже много было, только поубавили. Луораны, как сразу их сократили, на такое дело посмотрели, с шаманами посоветовались на большом сходе, и порешили войны не начинать. Особливо, когда с ножами познакомились. Зато, поскольку головы у них не только горячие, но и умные, решили себе новые пастбища отвоевать для своих оленей. А поскольку большими ножами, как у чучунаа, пользоваться не получилось, за неимением, то постановили переоснастить более привычное оружие – луки со стрелами, да копья. Ну а топоры и котлы – для хозяйства. Князья со жрецами долго совещались, взвешивали все «за» и «против», потом всё же решились: секрета стали всё-равно не вызнать этим новоявленым луораветланам [51] . Так что порадовали старика доброй вестью. Отобрали товары нужные, благо всё славянам требуется, что дедушка привёз, и девок попросили побольше. Но только самых страшных, каких найдут у себя в племени. Дали ему образцы товаров, что готовы на торговлю давать, отправили обратно со следующим караваном, за рудой идущим. Оттуда старик сам доберётся. Тот обрадовался удаче, долго благодарил, потом убыл, обещал по первому снегу явиться за добром. Благо цены согласовали сразу. Чтобы потом шума да ссор не было. Уехал иннуит, а народ затылки чешет – это что за ещё одна земля такая объявилась?! Чей мир? Кому принадлежит? Решили получше разузнать, когда гости торговые приедут. А дружинники холостые, коих ещё больше полутора сотен насчитывается, радуются – скоро невесты приедут! Уж больно иннуитки им по нраву пришлись: и добрые, и ласковые, и послушные, а главное - работящие. И личики у них симпатичные, глаз радуют. Те, что первые появились, уже совсем своими стали, и молвой, и одеждой, и ухватками. Так что народ ждёт, да ещё с нетерпением. Ну а пока князья себе нервы жгут, думу думают. А ближе к осени, когда опять уже караван с родной земли прибыть должен был, новое лихо случилось. Из лесу выбежал мальчишка меднокожий, весь в крови, от собак убегающий, кои своё дело делали, охрану угодья несли. Но не псы-волкодавы того мальца подрали – а злые люди. Ослабли рода, из которых Кими, жена Брячислава, родом была. И пришли с юга другие племена, напали на стойбища родовые, стали мужчин убивать, женщин мучать да сильничать [52] , отбирать еду заготовленную на зиму, да прочее имущество. Почти всех под корень свели. Осталось гуронов может двести человек, может – и того менее. Война то началась ещё прошлой осенью, когда оставшиеся пришли на родовые пастбища, где туры кочевые зимовали. Много там племён собирается, но вот принят там закон особый, всеми племенами Лесов и Равнин одобренный, в честь чего особые пояса-вампумы соткали и раздали по вождям племён. Какое племя идёт по осени в тёплые края – показывает всем свой пояс. Он у них что-то вроде значка жреческого, или охранного. Значит, с миром идём. А у этого племени пояс сей украли под покровом ночи. И не пустили их прочие племена на зимовку. Кое-как гуроны всё-таки зиму пережили, пошли обратно по теплу. А вороги – за ними… Вот и осталось от народа могучего и великого всего лишь горстка… Переводит Кими несвязную речь, а у самой губы трясутся. Хоть и оставило её племя по осени в лесу, согласно обычаю, а всё же кровь – не водица. Не разбавишь… Обнял её муж, прижал к себе бережно, по голове погладил ласково. Успокоил свою ладушку. Не колеблясь, отдал распоряжение – мальчишку перевязать, да в лагерь выживших отправить. Пусть гуроны идут к граду. Их не тронут, коли вредить не станут. С едой помогут. Жильё поставить тоже. Зиму переживёт племя под защитой гигантов. А коли сунуться чужаки к поселению славянскому… И меч на боку погладил многозначительно. Кими засияла, залопотала по своему. Мальчуган, а лет ему не более восьми-девяти, головой кивает. Понял всё. Передаст обязательно. Знал бы князь, что его ждёт, когда мир заключать будут…

46

в северных языках снег обозначается 46(!) словами, причём каждое - совершенно разный снег

47

февраль

48

23 апреля

49

1 января

50

июль

51

речь идёт о чукчах. Луораветлан – самоназвание народа

52

насиловать (старославянс.)

Жрецы паренька осмотрели, раны перевязали, постановили – доберётся. Это со стороны страшно смотреть, а так - отделался отрок царапинами. С мальчуганом отправили десяток конных. И посланца вести доброй тоже усадили за спину одного из воинов. Поехали окольчуженные, в полной броне. Самых сильных коней взяли, самых злых. Потом рассказывали: когда из кустов выехали, всё племя на колени повалилось, головы прикрыло, своему Богу молиться начали. Да парнишка спас положение – вскочил на седло и звонким голосом речь говорить начал, поведал, что ему супруга Брячиславова передать велела, волю мужа своего. Очнулись меднокожие от страха неописуемого, забегали, собирать свои шатры начали кожаные начали торопливо. А парнишка с двумя воинами переговорил, что с топорами железными за поясами были, знать из пленников прошлогодних, и показывает, что, мол, что-то там, поблизости. Один из мужчин тех подошёл, на славянской, правда, ломаной речи молвил: «враги». «Много». «Там». Рукой указал. Знать, кой чего выучил за лето работы. Конные воины быстро вперёд прошли, приготовились к сече. Да не рискнули лиходеи из леса высунуться из-за коней, никогда ими не виденных. Потому меднолобые быстро лагерь свернули, да вперёд побежали с места прежней стоянки. Воины и мальчишка дорогу показывают, в середине женщины волокуши с добром тащат, и дети с ними. С десяток стариков покрепче, да подростков столько же, племя с боков охраняют. Ну а славяне железнобокие – тыл стерегут. Потом один вперёд проскакал, чтобы собак от спасаемых отвести. Не ровен час… Добрались до града без потерь. Только парень тот, гонец, поскольку пораненый всё же прежде был, сомлел. Пришлось его опять на коня посадить, да так и привезти. Меднокожих уже встречали. Выделили им место под шатры, на краю града, возле воды. Так спокойнее. Поделились едой. Кто ранен был, помощь оказали. Дали псам, да волкам обнюхать, объяснили, что свои. Не трогайте. Ну а зверь что? Он умный. Иному человеку таким бы головастым быть. Поняли и те, и другие. Тем паче, что у нескольких сук, что привезли, уже потомство народилось. Лобастое, с мощными челюстями, в папаш-волков… Чужинцы-лиходеи было сунулись из лесу толпой, да когда из ворот града выехала конная сотня, и вслед железная стена выстроилась, копьями да секирами ощетинившаяся – дали дёру, только пятки сверкали. Ну и, похоже, ушли после этого восвояси. Ибо уже и тур дикий тронулся с места в тёплые края. К князю пришли два старика от племени, поклонились, поблагодарили. Клятву принесли мира. Потом непонятную трубку достали, набили чашки на конце сушёной травой, той самой коричнево-жёлтой, уголёк попросили. Подожгли. Дымок пошёл ароматный, но едкий. Каждый из стариков тот дым вдохнул по разу, князю трубку протянули. Кими в бок толкнула – делай так же. Вдохнул князь… Каким чудом удержался, чтобы не раскашляться – непонятно. Глаза на лоб полезли, слёзы из глаз, горло, словно песком продрало. Вернул трубу ту с поклоном чадящую. Старики довольны остались. По бёдрам себя пару раз хлопнули. Одобрение выказали. Поклонились, ушли. А Брячислав сидит, сам чуть ли не зелёный. Нутро мутит, голова кружится. Хорошо, что супруга сразу окна распахнула, да помогла ему к воздуху подойти. Отдышался князь, в себя пришёл. А Кими поясняет – обычай такой. Трубка Мира называется. Хочешь – не хочешь, а надо. Иначе – война… Через неделю, как и ожидали, караван пришёл из родных мест с поселенцами новыми. Опять две с лишком тысячи. Только вот народ другой прибыл. Не те молодые, да справно снаряжённые, что в первый раз прибыли. И старики были, и старухи, а остальные дети. Мал, мала, меньше. Но одно общее было у всех: глаза, словно у мертвецов. Пустые, бездонные… И речи вели страшные – вышли ромеи из своих каменных стен, начали славян огнём и мечом сечь, не щадят никого. Жгут городки и сёла, в Трёхликую веру обращают калёным железом. Брендан как услышал такое – темнее ночи стал. Сидел на завалинке с женой своей славянской, молчал тяжело. Потом рассказал, что ромеи с его народом раньше творили – как бы не хуже… Снова с юностью столкнулся… Страшной. Лютой. Правда, остановили византийцев. Кровью большой, но остановили. Собрались рода, да наняли ещё помощников из северных диких племён, в лютой сече перемололи силу страшную Проклятого Богами. Мало кто домой ушёл из врагов. Но и славянам досталось. Многие пали. Многие осиротели. Вот жрецы таких и собирали по всем градам, да в новые земли отправляли… Слушает народ градский вести чёрные. У мужчин кулаки сжимаются, у женщин – слёзы на глазах. У всех. Без исключения. Эпика сына малого на руках держит, тетешкает, а у самой губы трясутся от услышанного. Потом поднялась, во всеуслышание отреклась от рода своего прежнего, от племени греческого. Попросила её славянкой считать. И груза мало привезли сюда. Почитай, ничего и не было. Лишь льна нечёсаного, да немного пшеницы на посев. Не знали посланцы, что здесь урожай невиданный, на всех хватит… И меднокожие своих выборных на общий Собор прислали, Кими им переводила негромко услышанное. Те головами качали, но тоже видно – сопереживали услышанному. Гуронка пояснила, что подобной лютости здесь никто не выказывал. Правда, говорят, что где то на Полдень, очень далеко от этих мест, за Великими Равнинами Диких Туров есть племя, что людей вместо мяса ест. Но столь далеко, что такое за сказку считают… Разбирали сирот по семьям, Что детей, что старух со стариками – всех определили. Никого не бросили. Помогли потери близких и родных пережить, обогрели души замёрзшие добротой и лаской. Пожилым – словом добрым, да уважением. Поначалу то тяжело новеньким пришлось, много пугались. Боялись людей меднокожих, зверей невиданных, да чудов лесных. Потом привыкли. Оттаяли. Дело и детям нашлось, и старикам. Молодёжь по лесу бродит, грибы-ягоды, да орехи собирает. Старики – что посильно. Кто ложки режет, да прочие нужные вещи, кто оружие поправляет – перебирает кольчуги поизносившиеся, стрелы насаживает, оперяет. Их много нужно. Никогда в достатке не бывает, сколь не наделай. Старухи с меньшими тетешкаются, собрали грудников да тех, кто ходить ещё не может, в единой большой избе, и бабки за ними ухаживают, а матери на работах общинных не отвлекаются. Прибежит такая, грудь достанет, накормит дитятко. Коли молока у иной не достаёт – товарки помогут. Не жалко. Род один. Племя одно. Чего делить? Нечего…

Князья, конечно, жалеют, что так получилось на Родине, только что уж тут? Ждали то мастеров, да мужчин крепких с жёнами, а вышло вот… Но это дело святое. Никто не ропщет. Тем более, что и от них толк есть. И не малый. Храбр князьям доложился, передал тайные вести, да поведал, что лучше бы им двулодники строить. Уж больно хорошо кораблик получился. Вызвался по весне с отрядом охотников спуститься через леса к морю синему, там пристань поставить, кораблик такой срубить. Но поразмыслив, порешили сделать иначе: вернуться назад, в замерзающий залив исполинский, обойти берега, да спуститься вдоль моря-океана до этих мест. А туда направить отряд воинский, с припасами. Двулодник уже опробован, проверку прошёл делом. А на новом месте из сырого дерева рубить – толку от такого корабля не будет. Лучше леса заготовить поболее. Чтобы через год-два - тогда построить хотя бы четыре - пять подобных. Йолла услышала, какие речи муж ведёт, которого два месяца не видела, разозлилась. Словно огнём вспыхнула. Мужчины посмеялись украдкой – будет охотнику-розмыслу дома на орехи. И верно – отлучила тугаринка супруга от ложа на неделю. Пока тот не взмолился, не пообещал с собой взять в путешествие неведомое. Тогда только отошла, простила. А там вскоре и снег пал, и в один из дней услыхали славяне звуки била оленеводческого – то гонцы от племён иннуитских да луораветванских едут, оленей погоняют. Везут товары договоренные, да девок, как договаривались – самых уродливых!..

Глава 18.

Снова зима идёт. Неспешно. Спокойно. День за днём, ночь за ночью. Отшумели праздники Колядок и Велесовы дни, миновала Мара и Кощеев день, Масленица пришла, пекли блины, круг Ярилин чествуя, первые капли увидели, с крыш падающие. Спокойно время прошло, на диво. Прибавилось ещё детишек в граде-поселении, повыходили замуж новые жительницы, которых на ножи, да топоры обменяли. У некоторых в семье по второму ребёнку появилось, а у кого ещё нет – то ждали. Смотрит Брячислав на это, и сердце радуется. Растёт град. Не по дням, по часам. Прибавляется в нём жителей. Уже чуть ли не вдвое против прежнего народу стало. И в основном – дети. Кто здесь родился, кто прошлый год с караваном прибыл. Сам второго дитя ждёт. И брат его тоже. Повело им. Редко кому в жизни так удача повернётся. Живут душа в душу. Кими добрая, ласковая. Эпика-сноха тоже такая же. И между собой молодки живут дружно, друг другу помогают. Мир да лад в семье. Благословили, Боги, видимо. Поначалу удивляло, что меднокожие из её племени кроме той Трубки Мира больше в тереме не появлялись, и с супругой его вообще не общались. Даже внимания не обращали, когда та на улице им навстречу попадалась. Потом узнал, что коли оставили её одну, судьбу Богу Маниту вручили – значит, нет её среди живых для них. Уже умерла, и обряд похоронный по ней справлен. Просто существует кто-то похожий на деву, её лик и душу себе взявший. Подивился – какие только чудеса на свете не случаются… Жрецы для детей привезённых устроили обучение. Собираются отроки и девы в старой дружинной землянке, что теперь ненужная стоит, и учат их грамоте, другим наукам. День целый занимаются. Потом по домам. А вечером смена ученикам приходит – отцы их, и матери, и даже из племени меднолобых, что со славянами зимует отроки и жёнки. Последние, правда, языку учатся. Благо, Кими по мере сил помогает. Путята-жрец сразу сказал, что каждый в граде должен грамоту знать, стар ли он, молод ли. Раз на новые земли пришли, значит, должны и уклад под себя создавать другой. Места другие, и жить по старинке не всегда хорошо. Качали многие, услышав эти слова, да победил жрец всех спорщиков одним доводом: мол, не будь нового, до сих пор бы в пещерах жили, сырое мясо ели, и как здешние с камнями да костью на охоту ходили. Если бы дожили. Пораскинули умом – согласились. Не жажди душа человечья знаний, так и сгинул бы народ славянский в веках. Постановили – быть по сему. Каждый житель града должен грамоту знать и счёт. Запечатлели сие на досках дубовых морёных, кои повесили в центре городка на столб высокий вместе с законами общины. Немного их, но каждый её член с молоком матери впитывает. Ибо говорят они одно – будь честен, совестлив, добр к своим. Живи для блага всех, и все будут счастливы, ибо каждый из общинников и для тебя живёт. Помогай соседу в делах его, и он тебе не откажет. Ну и ещё несколько таких вот законов вырезали, да к ним Правду Славянскую тоже добавили, древнюю. А чудесами рукотворным в другом месте занимаются, при Храме. Туда же отроков, да девиц, что умом быстры, тоже водить начали, науку не токмо грамоту да счёт, и иное преподавать стали, свойства трав да ягод лесных лечебных и прочих, какие каменья в земле имеются, и сколько пользы они принести могут. Ибо нет ничего на Земле-Матушке, что не может быть полезным для человека…

Ну а там и Ярило в силу вошёл, прогрел землю, снег растопил, высушил луга и леса, поля и долы, настала пора поля пахать, людей на прииски-рудники посылать. Поскольку времени до того, как Ледяное море, которым прозвали залив величественный, что в море-океан дорогу держит, очиститься от торосов и глыб из замёрзшей от холодов воды. Выгоняли впервые на пахоту быков подросших, из того стада, что в лесу в закрытой долине паслось. Приучили их подчиняться человеку всё же. Всякое испробовали, но смогли. Тянут могучие звери плуг составной, с острым лемехом. Режет тот землю, словно масло, отворачивает пласты жирные, ждущие, когда рука человека бросит в борозду зерно, жизнь дающее. Меднокожие, что в граде прижились уже совсем, даже насчёт изб стали поговаривать, диву дивятся, не могут понять, что бледные делают. Пояснили им. Через их же детей. Благо те, как ни странно, очень быстро выучились языку славянскому. На да так всегда бывает, коли малым человек попадает в чужую страну или град, учится речи намного быстрее взрослого. Да нравилось им среди белых жить. Никто их не обижает, угощают разными диковинками, в школе наравне со своими учат. А праздники? На санках кататься с горки, или на коньках стальных по льду Озера замёрзшего? Ну когда в больших санях, да на тройке с бубенчиками, по пение гудков да сопелок – и горят тёмные глаза восторгом, и смех звонкий сливается в один весёлый хор. Тем более, что незамужних девок, да вдов молодых среди меднокожих быстро холостые дружинники оприходовали. Взяли и с детьми, не больно чинясь. И разницы не было, что отец у дитя раньше гуроном был – теперь другой папаша его воспитывает, своё имя дав. Правда, опять на всех не хватило. Остались ещё не женатые среди градских. Иннуитов до снегов ждать не приходится. Те на торговлю девок почти не привезли. Видно, в первый раз всех отдали. Всего то двадцать доставили. Зато прочих товаров – полно! И плёнку лёгкую непромокаемую, коей трюмы затягивать на лодьях удобно, и зуб зверя морского, драгоценный. Китовый ус, шкуры, воды не боящиеся, слёзы солнца. Тех чуть ли сотню пудов привезли. Князья со жрецами подумав, решили половину в Аркону отправить, а вторую – здесь оставить. На всякий случай. Вдруг придётся торговать с кем, а что лучше золота к оплате подходит? По себе судили. Старыми привычками. На да ладно. А луовары уехали довольными, поскольку славяне тоже сполна обещание исполнили: повезли три тысячи наконечников стальных для стрел. Тысячу – для копий. Пятьсот ножей, да столько же топоров. Заодно договорились насчёт следующего торга, что тем и другим надобно. Расстались довольными друг другом, решив на будущее мир держать вечно…

…Закончился сев. Наступила вторая страда – скота много, нужно сено заготавливать. Да огороды, да лес, да стройка. И рудники… Не хватает рук, а тут ещё караван нужно в Аркону посылать, везти товары и золото, назад – поселенцев. Да ещё Храбр собирается вдоль берега земли новой пройти, спуститься дальше на Полдень… Хоть разорвись! Вот и ломай голову, кого куда нарядить? Сидят поздним вечером оба князя, думу думают. Не хотят людей обидеть. Вдруг воин вошёл, доложил, что хотят вожди меднокожих с ними встретиться по делу очень важному, и неотложному. Удивились братья, но позволение дали. Кликнули супружниц своих, поскольку явились опять старики. А они то ли речь новую не освоили, то ли не желают. Словом, толмач нужен. А Эпика – чтобы Кими не так страшно было. Уж больно боялась она бывших своих соплеменников. Явились молодки, поклонились по новому обычаю, уважение выказывая, сели, внимательно слушая. А те речи завели нелёгкие. Над коими размышлять нужно, ошибок не делая. И – быстро. Поскольку времени на долгие раздумья нет… Поведали вожди, что эти летом на Великих Равнинах, где зимой дикие туры гуляют, состоится Большой Совет [53] Вождей. Такой бывает раз в десять лет. И решаются там вопросы разные. Но явиться туда будет необходимо, поскольку если от какого племени никто не приходит, то считается это племя умершим, и из Пояса всех племён его убирают. А земли их и охотничьи угодья делят между остальными. Путь до места, где Совет будет – два месяца пешего пути. Но если гуроны не явятся – то земля вокруг Озёр Великих достанется кому то другому, как жребий укажет. И тогда… Снова воевать придётся.

53

Маленькая сноска по поводу Большого Совета. В описываемый период на территории Мезоамерики(доколумбовой) существовало, согласно последним данным, всего двенадцать больших племён. Скажем, те же гуроны впоследствии разделились на четыре племени. Не было очень многих народов и племён, существующих ныне или воспетых кинематографом. Более того, до одиннадцатого века нашей эры данный Совет действительно существовал в реальности, и самоликвидировался лишь после начала Большого Раскола.

…Сказали старцы, словно припечатали. Сидят, смотрят глазами немигающими, что им славяне скажут. Братья переспросили Кими, верно ли она перевела, та лишь подтвердила, что да, и вспомнила, что когда ещё дитём была, посылали великий отряд на такой Совет. Поскольку помимо всего племени ещё и доказать нужно, что достойно оно на Вампуме племён быть. Что сильны воины племени, что плодовиты женщины их, и можно такое племя считать могучим и уважаемым. Переглянулись князья – ведь если Совет порешит передать эти места другим меднокожим, то воевать по любому придётся. А ну как те, что придут, не станут так, как гуроны, честно драться, а начнут поля жечь да вытаптывать, из засад нападать, водоёмы травить? Что тогда? А вожди, угадав мысли их, снова слова произнесли. Короткое, но ясные: осталось от племени всего сорок человек. Остальные все в славяне ушли. Их род приняли. И им, оставшимся, даже не собрать достойное сопровождение. Скво [54] молодые в жёны к славам ушли, и довольны этим. Мужья новые их не обижают, в рабстве не держат. И женщины из племени мужей к ним тоже, как к равным относятся. И это - хорошо. Детей племени тоже так же приняли. Как своих. Разницы не делают между ними и своими. И это – тоже хорошо. Старикам и старухам племени славы помогают, почёт и уважение к возрасту и опыту выказывают. И это – очень хорошо. Не считают бесполезными, помогают во всём. И потому вожди, посовещавшись в своём вигваме, порешили просить славских вождей представить их на Большом Совете Племён, как единое племя. Послать своих воинов в Великие Равнины от лица и славов, и гуронов. Отряд должен составлять сто воинов и десять женщин. Первые должны быть могучими и умелыми. Вторые - красивыми и здоровыми. И теперь вожди хотят ответ услышать. Ибо времени до Совета совсем немного осталось… Переглянулись между собой братья, уж больно заманчивое дело предлагают им меднокожие: прими славов Совет, как племя – земля, ранее гуронам принадлежащая, бескровно под их руку перейдёт. Кроме того, посмотрят, кто живёт на этой стороне, узнают, сколько племён. Ну и торговлишку завязать можно. Опять же прибыток и граду, и Арконе… И уже внутренне всё решив для себя, согласие дали. Вожди обрадовались. Даже на их лицах недвижных прочесть можно было великое облегчение. Порешили завтра дружину требуемую собрать. С ней пойдёт сам Брячислав. Возьмёт с собой Храбра. Нечего ему двулодник гонять. Поначалу лучше разведать, что за народы здесь обитают. Так что разницы между походами не будет. Возьмут и всех холостых с собой. Их как раз сотня и наберётся. Все – на конях, естественно. Побратима Храброва, Слава, тоже возьмут. Благо тот тура своего выдрессировал так, что теперь мужчине молодому коня не нужно. А поскольку тур у здешних жителей, что посланник их Бога Маниту, то коли такой под славом ходит, значит, в любимцах Бога такое племя. Как то сразу, не обсуждая, порешили принять имя новому племени, данное меднокожими, и с нынешнего вечера град назвали Славом. А жителей его славами. Распрощались с вождями. Проводили до дверей лично. Уважение оказали к возрасту и статусу. А потом назад, и давай судить-рядить, кого из женщин послать. Ну да тут ясно, что Йолла, супруга Храброва, с ним поедет. Обещал ей он. А раз поход изменился, то пускай туда едет. Тем паче, что тугаринка в седле родилась, и если что, из лука любого ворога в ёжика превратит. Порешили ещё Кими взять. Толмач нужен. Куда же без него? Гостомысл на хозяйстве останется, а Крут с караваном пойдёт. А кого ещё? Ну, раз Слав идёт, так и жонку пусть с собой прихватывает, Анкану. Красива ликом, и добра, да и детей двое уже. Судили, думу думали долго, но к утру всё обговорили, да порешили. На том и покончили с делом важным… Едва Ярило небо осветил, собираться стали: выбрали лучших коней, доспехи, оружие. Собрали провизию. И после обеда двинулись. И Путята-жрец с ними. Он, пока гуроны славянский язык учили, их молву освоил. Ну да для того, кто помимо родной ещё два наречия ведает, латынь и ирландский говор, четвёртая речь не так и сложна. Во всяком случае, объясниться мог. Перевезли посланцев на ту сторону одного из Озёр, раньше в те места руки не доходили добраться, а теперь вот путь показали. Как приплыли, так и ахнули – прямо от воды начинаются те самые великие Равнины, о которых и речь шла. Вскинул всадник передний шест со шкурой телёнка бизона, в цвет мира выкрашенной, белый. Чуть ниже шкуры – пояс висит. Правда, не племенной вампум заговоренный, а княжий. Алого сафьяна, с бляшками золотыми и серебряными дивной работы. Ради такого Гостомысл свой с праздничного кафтана пожертвовал на благое дело. Вожди меднокожие, как подарок увидели, так и рты открыли нараспашку – чудо невиданное! Не ракушки да бусы, а металл непонятный. Прежде незнакомый… Позади всадника сам Брячислав едет. Возле – Слав-Волк на туре буйном. Рядом с ним – десяток воинов. Потом женщины. Йолла – с оружием. Изготовил кузнец ей оружие по руке, как подарок побратиму на свадьбу. Далее – опять воины и две телеги, на коих припасы дорожные, да подарки вождям племён и Богу Маниту. Замыкают колонну опять же воины. Доспехи пока не одевают. Лишь оружие на поясах да у сёдел. Едут в рубахах белых, вышитых узорами алыми, у всех знак Громовника на груди. Един знак – одно племя. Брячислав повелел пока латы скрывать. Ходко идут. Куда быстрее пешего. Телеги путь не сдерживают, быки шагают, веса не чуя. Лошадей никто не гонит. Идут привычным ходом. Псы и вовсе, взяли двоих – волка и волкодава, носятся кругами вокруг каравана великого, ранее в этих краях не виданного. Передвигаются от водоёма к водоёму. Становятся на ночёвку – варят кашу, благо топлива хватает, навоза от туров солнышко насушило много. Воистину, стада неисчислимые здесь пасутся… Чем дальше на Полдень, тем теплее становится. Трава гуще, но лесов зато нет. Впрочем, и без них дичи хватает. Главное – вода в достатке. А с умением и хваткой уж точно не оголодаешь. Так что идёт по Равнине Великой караван, Не бедствует. Примерно на полпути, через две недели стали встречать и попутчиков, в ту же сторону двигающихся. Такие же точно отряды по сотне воинов и десятку дев. Только вот пешие все. Хотя тоже несут знак мира и пояс на шесте. В одеждах праздничных, замшевых, узорами изукрашенных. Не ведают меднокожие лошадей. Нет их на Равнинах Великих. Не водятся. И потому застывают, изумлённые, краснокожие воины и девы, увидев людей со светлой кожей и такими же светлыми волосами, на зверях невиданных. А пуще того – при виде всадника на могучем туре, владыке Равнин, послушному своему повелителю, словно пёс. Да и собаки у чужаков тоже невиданные. Громадные, под стать самим людям, да ещё и волк с ними бежит послушный, ручной. Падают ниц при виде чужих белолицых людей меднокожие люди, вжимаются в землю, пока не проследует мимо караван… Долго ли, коротко ли, вышли посланцы племени славянского к реке огромной, широкой. Края не видать, воды неспешно несёт к морю дальнему та река. Пошли вверх по течению, как им рассказано было. И к вечеру второго дня пути явились в условленное место. Два дня до Совета Большого оставалось. Но занято оказалось то место, на котором хотели остановиться чужаки, хотя ранее принадлежало племени гуронов. Ибо заняли его сенеки, похваляющиеся, что теперь они хозяева земли, принадлежащей прежним владельцам. При виде ужасных зверей задрожали захватчики, но не стали белокожие ссориться или требовать чего-либо. Разбили лагерь посреди становища огромного, на свободном месте, не выказывая ни удивления, ни страха, ни любопытства. Спокойно, как полагается сильным людям. Сбежались меднолобые со всех краёв, смотрят на пришельцев невиданных, вполголоса обсуждают между собой зверей, на которых те явились, одежды из шкур невиданных белых, словно знак мира из телёнка турьего, необычного покроя, пояс-вампум, символ племени, тоже чудесный, оружие их. Углядели среди бляшек золотых символ гуронов, загомонили вдруг, всполошились. Переговариваются, глядя на стать воинскую – самый малый из чужих ростом выше любого из местных обитателей мира на голову. Самый высокий – на две. Вигвамы разбили чужаки неведомые тоже необычные – не островерхие шатры из шкур выделанных, а квадратные и прямоугольные из выделанного меха невиданного зверя величины неописуемой, ибо швов не видно. Цельные полотнища у них. Гигантский видимо, зверь, коли квадраты огромные, целиком вырезанные из животного. Знать сильны не по людски они. И – звери их, на коих те явились: большие, выше человека, с волосами длинными спереди и сзади, до травы сочной свисающими. Девы у них - кто так же светловолосы и ростом велики, но гибки в стане, будто ивы прибрежные. Кто – из племени северных пастухов, а кто и вовсе неведом – волос длинный, чёрный, словно у скво, а лицо светлое, как у прочих. И одна красавица из племён, здесь обитающих, с вождём их, похоже. Поскольку прочие слушаются того человека. Но самое главное – тот, кто ехал на могучем бизоне, Владыке Прерий… Пощупать бы их мешки, попробовать женщин, сравниться силой, да Знак Мира над ними висит, вместе с вампумом. Знают пришельцы обычаи Племён. Значит, надо ждать решение Совета. Что тот постановит. Благо всего два дня осталось до Полной Луны. Тогда соберутся Вожди в Круг, выкурят трубку мира, выслушают предзнаменования шаманов, начнут решать вопросы накопившиеся за десятилетие. А пока – только ждать, и смотреть…

54

женщина

…Бум. Бум. Ба-ба-бум! Грохнули большие барабаны, отбивая ритм. Закружились в ритуальном танце шаманы племён, стуча колотушками в свои бубны, закричали дикими голосами, к Духам Предков взывая. От белокожих пришельцев в Круг Волшебства никто не вошёл. То ли не знает их колдун плясок ритуальных, то ли противно ему. Внимают вожди пляске, склоняют в ритм ударам больших барабанов головы в парадных узорах из орлиных перьев. Занял место, раздвинув молча двоих самых сильных вождей и белолицый Вождь плечами широкими. Зашипели было вожди, завращали глазами свирепо, пытаясь призвать наглеца к порядку, да тот просто взглянул на них очами светлыми, страшными, из которых сама Смерть наружу глянула, приглашая присоединиться смельчаков на Полях Охоты к её воинам, и мгновенно затихли вожди. Раздвинулись послушно. Исполнили древний закон, который требует мира. А шаманы уже диким стоном кричат, нечеловеческими голосами вещают зловещие пророчества. И ничего хорошего не обещают их слова никому: засухи, голод, мор. Хоть бы кто поведал приятное уху: мир, урожай, здоровье и счастье – нет, в один голос колдуны лишь плохое пророчат. Кончили шаманы свои пляски. Попадали на утоптанную их ногами площадку, лежат недвижно, лишь облитые потом обильным груди вздымаются. Бросились к ним воины племён, чтобы вынести прочь, пусть отдохнут великие волшебники, да вдруг вышел в центр шаман белоликих, в своей белой одежде, руки вскинул к небесам, и грянул вдруг гром из вышины, пронёсся вихрь над головами, срывая парадные уборы из окрашенных кровью перьев. Не бывало такого доселе. Никогда! Чтобы Ветер Маниту обиделся на детей своих?! А чужой шаман вновь руки воздел, и с неба бездонного хлынул ливень, мгновенно костры шаманов потушил, прибил пыль, ногами плясунов поднятую. И, по мановению руки белого шамана так же мгновенно утих. Лишь ещё белее стал шаман, показав свои чудеса, да на лбу пот крупный выступил, но на ногах стоит твёрдо. Не падает. Притихли все, ждут, что скажет пришелец. И скажет ли? Брячислав напрягся, смотрит вокруг, что теперь будет. Но лишь чёрные и коричневые глаза блестят в темноте внимательно, не мигая… И нечеловеческим голосом, не открывая рта изрёк могучий колдун свои слова. А говорил он неслыханное: что пришли сюда новые Боги, и будут они отныне править под этим небом. И в доказательство своего явления и показали сии чудеса. Но Боги эти не требуют всеобщего поклонения, ибо верить в них можно лишь по собственному желанию и повелению сердца. Не захотят люди поверить в них – Новые Боги уважают выбор племён, и никого не собираются наказывать за безверие. Только и помощи не окажут, ибо она входит в обязанности прежних Богов. Но Великий Маниту признал себя сыном нового Бога Войны, пришедшего на землю бизонов, и тот принял это с радостью. А коли не верят слушающие белого колдуна, то вот оно, подтверждение! Вновь вскинул руки к небесам колдун, и грянул гром вновь. Ударила вдруг молния с чистого неба, вспыхнул огонь, приготовленный для совета. И в пламени вдруг взревевшем с невиданной прежде силой явился лик огненный, невиданный прежде никем из собравшихся. Открыло рот то явление, и пали ниц Вожди, ибо нельзя было выдержать божественный голос обычному человеку. Видимо, поняло это Божество, и вновь исчезло, и пламя Костра успокоилось, продолжило гореть, как обычно. Только тогда ушёл из круга белый колдун. На своих ногах. Тишина воцарилась, а Вожди посмотрели друг на друга, потом самый старый из них, из племени черноногих, достал торжественно трубку-калюмет, набил табаком душистым, прикурил от уголька, Божественной силой зажжённого, сделал первый глоток дыма, передал стоящему слева от себя вождю ассинибойнов. Тот повторил – передал дальше. Так и шла трубка Мира от вождя к вождю, пока не добралась до белолицего чужака. Тот затянулся, но дальше не передал. Ибо стоял следующим за ним вождь сенеков. Когда потянулся тот за украшенным перьями белоголового орла калюметом, чужак, минуя его, протянул символ вождю племени н'де, стоящим за ним. Удивились все, но промолчали. Слишком много неслыханного уже произошло. Но уже вернулась священная трубка к старому вождю, первому начавшему ритуал, и все уселись на ряд укрытых шкурами брёвен, составивших кольцо вокруг костра. Поднялся старый Вождь, произнёс слово, обращаясь к бледнолицему:

– Кто ты, и почему сел на место гуронов?

Словно ниоткуда выросла вдруг за спиной пришельца скво, и ропот ветерком пронёсся вокруг огня – никогда женщины не имели права присутствовать на Совете Вождей. Но та открыла рот и произнесла громко и смело:

– Я – Кими, дочь Быстрого Орла, вождя Рода Совы племени гуронов. Я – его губы, его голос. Голос моего мужа, Могучей Руки из племени славов.

Замерли вожди – ни имя, ни название нового племени им неведомо… А чужак начал свою речь, и скво повторяла их на языке людей:

– Я, Брячислав Вещий, из племени славов. Народ мой называется славяне, и живёт на древней земле за Большой Солёной Водой. Два круга Солнца назад я привёл своё племя на эти земли. Основали мы стойбище, где живём в вигвамах и типи [55] из дерева. Возделываем землю, разводим животных разных, и желаем жить в мире со всеми…

Сделал тут чужак паузу, зорко всматриваясь в неподвижные лица вождей. Затем продолжил:

– По незнанию, мы основали становище на землях гуронов, и в первое лето нашего пребывания там, была великая битва, где множество воинов пало от нашей руки в честном бою. Многих мы взяли в плен, но отпустили после того, как прошло время искупления. Ибо таков наш обычай.

55

полуземлянка индейцев