Красно Солнышко

Так что, перекинувшись парой слов сугубо по делу, когда передавали своих небольших степных мохнатых лошадок коноводам медвежьей Слободы, да на кухне, поблагодарив за сытный ужин, отроки с важным видом настоящих дружинников проследовали на сеновал, где и зарылись в душистую сухую траву. И вроде и путь был не тяжёлым, просто длинным, но уснули вновь оба мгновенно, провалившись в сон без сновидений.

Разбудили их опять затемно. Быстрый плотный завтрак, где нужно было съесть всё до крошки, чтобы не прогневить Божью Ладонь, проверить своих лошадей, всё ли у них в порядке. Заглянуть в мешки – не требуется ли переложить укладку, чтобы коню было легче и удобнее. Приторочить по мешочку с провизией на дорогу к сёдлам. Кроме пищи обоим выдали по большой медвежьей шубе. Не хотели было брать знак принадлежности к чужому Роду оба волчонка, но хватило одного сурового взгляда крепкого воина средних лет, который ходил в помощниках князя, как весь гонор ушёл мгновенно, и плотно скатанные в тючки тулупы заняли своё место среди поклажи. Впрочем такие же точно подарки получили все воины дружины, и ни один из них даже не подумал отказаться. А ещё у мальчишек забрали их самострелы, заменив подобными же, но более ухватистыми. Новое оружие было немного легче родового, хотя, как заверили, по силе боя и точности ничуть не уступающими волчьим. Князь снова подал команду, и отряд так же молча, как и прежде, двинулся дальше с первыми лучами солнышка… Уже вечером отроки смогли оценить подарок, когда остановились на ночёвку прямо на льду реки. Огня не разводили, просто нахлобучили на головы коней торбы с отборным зерном, спутали передние ноги, а сами улеглись прямо на снегу, закутавшись в дареные шубы. Старшие воины стерегли по очереди. Отроков к делу пока не приставляли. И хотя утром вставать было тяжко, как-никак, третий день в седле, тем не менее, мальчишки держались бодро. Завтракали уже на ходу, грызя сушёное мясо и ржаные сухари, запивая холодной речной водой, набранной в берестяные фляги из пробитой мимоходом кем-то из воев проруби. Вода была вкусна, хоть и немного поламывало зубы. Ну а когда в желудок попала пережёванная пища, юноши и вовсе повеселели, тем паче, что один из воев, обгоняя их, бросил, что ночевать будут во граде Лисиц. Племя родное, подумаешь, Род другой. Ничего страшного. Да и стоять будут аж целых два дня – коням отдохнуть надо, а воинам баньку принять. Уж целую седьмицу в пути…В племени отроков девятидневную неделю не признавали, жили по семидневной. Так и вышло. Ко второй четверти после полудня показался град. За покрытыми снегом верхушками тына виднелись высокие крыши, украшенные турьими рогами. Глубокий ров опоясывал поселение, над надвратными башнями курились слабым дымком костры стражи. Хоть и неслыханно, чтобы вороги нападали на славянские грады по снегу, но всё когда-нибудь бывает в первый раз, так что службу в поселении знали… Оказавшись на площади, князь отдал приказ спешиться, и зашагал к выстроившимся перед ним старшинам града. Брячислава встречали хлебом-солью, как и положено дорогого гостя. Затем увели в родовую избу. Уважение всё же. Прочих воев так же определили по домам. Мальчишек забрала с собой одна из вдовушек. Пожилая, но крепкая ещё тётка в длинной оленьей дохе. Дом у неё был не пустой, Слава и Храбра встретили четыре пары глаз. Двое девичьих, двое – мальчишеских. Что дочери у вдовы, что сыновья – близняшки. Да так похожи, что не зная, не различишь. Усадив гостей в красный угол, женщины захлопотали. Младшие смотрели на парнишек восхищёнными глазами – как же, в дружине воинской отроки! Значит – бойцы! Да и девчонки от младших братьев не отставали, стреляя глазками в сторону степенно сидевших на лавке отроков, когда носились по избе туда-сюда, выставляя угощение. Коней забрали на общинный двор ещё ранее. Наконец хозяйка пригласила гостей к столу, и ребята принялись за трапезу. Младшие дети уже вовсю сновали по двору, таская дрова в баню, над которой уже в полную силу курился столбом дымок каменки. Ели степенно. Опять же молча. Не принято у славян за столом пустые разговоры вести. Закончив, поблагодарили щедрую хозяйку. Та поклонилась в ответ, дочки тоже. Сыновья её баней занимались в это время. Как стол прибрали, да посуду помыли, так и речи держать стали. Говорили, в ожидании, пока истопится Чистота Души, о жизни в граде, о том, как уродился хлебушек в этом году. О пути похода и цели его даже ни заикались, ни хозяева, ни гости. Поведали о родичах своих, оказались, что чуть ли родственники – кузнец Рода Волков намедни сноху в этом граде взял, своему сыну жену. Отроков по осени, согласно укладу, на седьмицу домой отпускали, так что новости они градские своего рода знали. Да и так, когда родовичи продукты привозили в Слободу, тоже щедро вестями из дому делились… Словом, за речами и время пролетело, а там и банька поспела. Воздух горячий, сухой. Да парку поддать ещё! Жар костей не ломит! А потом, горячие, распаренные, да в сугроб, и снова на полок!.. Пока парились, хозяйки порты да рубахи выстирали со щёлоком, под коньком подвесили в избе. К утру высохнет. А разомлевшие отроки, облачившись в чистую смену, вновь уселись на скамьи за Божью Ладонь, наслаждаются взваром травяным, душистым. Словно вновь лето вернулось, так пахнет вкусно сбор, запаренный крутым кипятком, да и медок липовый, светлый на столе, свой аромат вносит в общую лепту. Благодать. Правда, лепота недолго была. Стукнули в деверь, на пороге незнакомый отрок. Окинул взглядом разомлевших, распаренных мальчишек, значок княжеский показал, передал на словах – отдыхать завтра. В путь - через день поедут. Должны ещё гости пожаловать. Вот с ними и двинутся. Поблагодарствовали гонца. Снова за взвар принялись, с заедками сладкими подоспевшими. Дочери хозяюшкины подсели к столу, угощают, пересмеиваются, шуточками перешучиваются. А взгляды как друг дружки перехватят – так и девчонки, и ребята краской заливаются. Да дар речи невесть куда теряется. Но шутки шутками, а дело – делом. Остыв после бани, оделись в верхнее отроки. Кликнули мальцов, попросили их на общинную конюшню проводить. Те и счастливы безмерно: ещё бы, ведь их воины попросили помочь! Для четырёхлеток то ребята четырнадцати вёсен отроду - уже взрослые! Провели. Показали. Что Слав, что Храбр - своих лошадок осмотрели тщательно, заглянули в кормушки, проверили воду, что налита коням была, не холодна ли? Не застудят кони боевые нутро себе? Затем сбруей занялись – всё ли в порядке? Ремни, пряжки-застёжки не потянулись ли? Не появилось ли надрывов на подпруге, или ещё чего? Попоны высохли ли? Коней хорошо почистили? Спины целые у лошадок мохноногих? По горбушке, щедро солью посыпанной, скормили. А кони ласково тыкались в ладони мальчишек тёплыми губами, жарко дышали ноздрями, довольно всхрапывая при виде хозяев, пусть и юных…

…Ночевали все вместе, и отроки, и сыновья хозяйкины, на полу, расстелив даренные намедни шубы. В избе воздух чистый, тёплый, отдохнули хорошо. А по утру и прочие гости пожаловали – ещё воины. Почти пять десятков матёрых, в самом соку мужчин, одетых справно и снаряжённых. Вёл их второй князь, Гостомысл. Родной брат Брячислава. С ними тоже отроков двое. Только из Рода Куниц, но племени одного, словенского. А ещё с ними жрец ехал. Тоже молодой, немногим старше Храбра и Слава. Ну, весны на две. Но уважением пользовался нешуточным среди воинов. Правда, и не задавался положением своим, вёл себя, как и все. Равный среди равных. Хотя увидев отроков из рода Волка, полоснул таким взглядом, словно ножом взрезал. Но в следующий миг глаза потеплели, и по обоим мальчишкам словно мягкой варежкой прошлись… И, как и было уговорено, на третий день в путь двинулись. Все вместе. Куницы с волчатами подружились. Делить то им нечего было. Одного племени, одного языка, одного уклада люди. Дружно жили, вели себя вежливо, к старшим с уважением. Так и шли от града к граду, от Слободы к Слободе. Ночевали, как правило, под крышей. Хотя и в лесу приходилось, и в поле чистом. Жрец Путята вечерами с отроками беседовал, никого из них особо не выделяя. Рассказывал, как прежде словенские племена жили, о древних землях, о Богах Славянских, о правилах воинских. К костерку молодших иногда подсаживался кто-то из старших воев. Слушал так же, иногда по усатому лицу проскальзывали и эмоции, смотря о чём речь шла. Потом воин уходил, а отроки спать ложились. Ну а с утра снова на коней, и в путь…

Незаметно в пути и весна пришла. Снег набух, влагой начал сочиться. Появились проталины. Князья, посовещавшись, остановились в одном из градов. Решили обождать, пока земля не подсохнет – не уродовать же лошадей? Конь – он друг верный. Так что его жалеть и беречь надобно. А пока землица влагой талой напоена без меры – учёба воинская отрокам: и мечами помахать, и из луков, самострелов стрелы по мишеням пускать. И побегать с ношей тяжкой по оврагам-буераками. Вечерами – снова Путята беседы ведёт. Просвещает. Но теперь – не каждый вечер, как ранее. В другие – кто-либо из воев юношей учит: как повязку правильно наложить, как стороны света определить, раны обиходить, как ухаживать за конями, за оружием, за одеждой. Иногда ухватки хитрые боевые показывает. Словом, скучать некогда… Две недели незаметно прошло – грохот по реке, возле града протекающей. Лёд вскрылся! Двое суток льдины по воде непрерывно плыли. Потом вроде как очистилось. Правда, бурлила и кипела река, но братья князья вместе с Путятой жертву принесли, петуха зарезали. Потом жрец дружинный берегинь вопрошал, с русалками беседовал ночью, до самого Водяного, хозяина реки добрался. Вернулся к князьям, дал добро на продолжение похода. И с утра вся дружина в лес потянулась. Рубили дубы, ясени, берёзы. Чистили от веток, свозили в град, укладывали в высокие поленницы. Взамен старшины дали сухой лес, из которого связали плоты, завели на них коней, спутав, уложили на брёвна. Затем воины и отроки взошли. Оттолкнулись шестами, выправили на середину, и потекли неспешно берега назад… Так проплыли по реке неделю. Выбрались на широкую гладь огромного озера. Таких больших допрежь мальчишки никогда и не видели даже! И мечтать о подобном не могли. Стоят на плотах, рты разинув от изумления, а воины, глядя на них, улыбаются. Ну а по выходе из реки град стоит. Великий. Тоже раньше не виданный. Славянские родовые городки перед ним – что хутор извергов перед градом. И лодьи, лодьи перед причалами длинными… На берегу дружину встречали жрецы. Показали князьям значок хитрый, и гордецы склонили головы, проследовали с убелёнными сединами стариками молча, куда те повели, велев на днёвку становится. Разожгли костры, стали кашу варить, обед ладить. Наелись все, отроки котлы отмыли-отчистили, как молодшие, только тогда вернулись князья. Задумчивые правда, но вроде как всё нормально прошло. Вскоре подошли к берегу, где дружина стояла, две больших лодьи. Завели на них лошадей, спустили в трюм. Воины следом взошли. Корабельщики паруса, увенчанные знаком Святовидовым вздели на мачты, и поплыли корабли по озёрной глади… Из озера в море вышли. Дале – напрямую, в солёные воды ушли. И вскоре показался остров сизой полоской вдали. Как корабельщик об этом прокричал народу с мачты, так оба князя на палубы вышли, взяли каждый по петуху, принесли в жертву. Потом о чём-то молча молились. Прочим – неведомо. Про себя молились. Слова сердцем складывали, вслух не говорили. Но и такая молитва Богам Славянским угодна, ибо не храмах-капищах истинные славяне молятся, а на воле. И лес ли, степь, озеро или море-океан – неважно. Ибо Боги – повсюду. Вместе с людьми от рождения до смерти, да и после неё тоже. Старшие Братья славянские Боги людям. Не господа. Не хозяева. Просто Старшие…

…Бухта, где пристали, была большой. И вся буквально забита лодьями. Стояли в ней корабли самые разные – богато изукрашенные резьбой по дощатым бортам, простые, с палубами и открытыми скамьями для гребцов. Были и иноземные – носатые униремы, на вёслах которых сидели лохматые, грязные, закованные в тяжёлые бронзовые цепи существа, напоминающие людей. Широкие, из узких досок гостей с жарких берегов далёкой Аравии. Даже простые деревянные долблёные челны северных племён. И разноязыкий говор, висевший над пристанями, складывающийся в один сплошной монотонный гул. Храбру даже не по себе стало, и, заметив растерянность мальчишки, Путята прикрикнул:

– Не потеряйся!

Князь сурово взглянул на раскрывшего от изумления рот юношу, и тот, спохватившись, стиснул крепко рот:

– Что, решил воронье гнездо свить?

Услышавшие немудрёную шутку дружинники рассмеялись. Но тут же вновь принялись за дело – нужно было свести застоявшихся за долгий путь коней на берег. Лошади недовольно ржали, фыркали, били копытами. Но крепкие руки хватали животных за уздцы и, не давая брыкаться, сводили на доски пристани. Перетаскивали и имущество: продукты, шкуры, оружие. Всё быстро перегружали на присланные из Храма Святовида, возвышавшегося над Арконой, телеги, на которых сидели служки.

– По коням!

Подал команду Гостомысл, и дружина ходко, распугивая зевак и приезжих, заспешила по улице в гору, на которой находился Храм. Храбр во все глаза таращился по сторонам – где ещё увидишь подобные чудеса? Спешит чёрный, словно дёготь человек в развевающихся одеждах. Или одетый в шкуры чужеземец яростно спорит о чём-то с закованным в панцирь непонятного вида, оставляющий голыми тонкие ноги, таким же чужестранцем. И все кричат, машут руками, жестикулируют… Спохватившись, поддал своей лошадке ногами под брюхо, и та, фыркнув недовольно, ускорила ход. Обоз не торопился, но князья не обращали внимания на отставших – они из Храма. Так что ничего не пропадёт. Нужно быстрее добраться до места, доложить Старшим Ведунам об исполненном деле, и действовать дальше…

… Слав изумлённо запрокинул голову, так что с головы чуть не слетела шапка – огромный четырёхликий идол возвышался над городом. Оказывается, он намного больше, чем показалось вначале снизу, от бухты… Вот и изгородь морёного дуба, за которой возвышаются дома. Не такие, как в их родном граде. Построены на иной манер. Только высокие крыши роднят с теми, что привычны его взору. Громадные створки ворот бесшумно распахнулись в стороны, и к князьям бросились отроки в белых одеждах, принимая лошадей. Брячислав нетерпеливо спрыгнул со своего вороного, обернулся к младшему брату:

– Гостомысл, определи всех. Потом приходи в верхнюю светлицу.

Тот кивнул, стал сыпать распоряжениями. Первым делом – кони. Потом – баня. Затем еда и отдых… С утра всех дружинников и отроков построили, и вдоль шеренги затаивших дыхание людей провели белоснежного коня. Тот был ухожен на диво. Его шкура просто лоснилась, а длинный хвост свисал до самой земли. Лошадь вели два жреца немалого ранга, как поняли отроки, внимательно следя за поведением животного.

– Конь Святовидов…

Прошептал в восхищении стоящий рядом с Храбром воин. Все дружинники были одеты в выданные после бани белые порты и рубахи. Точно такие же, как и у жрецов. Только без родовых знаков... Наконец провод коня закончился. Следом вдоль строя двинулись сами жрецы. Все – пожилые. Один так и вовсе… Таких старых людей отроки никогда не видели. Изрезанное глубокими морщинами лицо цвета каштана, чуть дрожащие руки, тем не менее, крепко сжимающие жреческий посох. И – удивительно светлые глаза, словно сияющие изнутри. Шли молча, казалось, служители даже не обращали ни малейшего внимания на почтительно застывших воинов. Прошли до конца шеренги, остановились. Передохнули немного, ушли внутрь Храма. Все ждали. Оба отрока-волчонка буквально лопались от нетерпения – ведь за полгода пути они так и не узнали, для чего отдал их Род в дружину князьям. И для чего они нужны братьям так и неизвестно. Но, похоже, сейчас разгадка самого главного секрета уже близка. И верно. Гулко ударило било. Раскрылись ворота, наружу вышли люди. Жрецы и братья-князья. Подошли к строю. Замерли напротив. Из их сопровождающих старших людей вышли двое плечистых молодцев. Остановились чуть позади всех. Чего то ждут. Народ напрягся. Занервничал. Кое-кто стал переглядываться. Снова било ударило. Вышел вперёд Гостомысл:

– Радожа, Пуст, Ольг – выйдите вперёд! Вольха, Прост – тоже выйдите!

Названые по имени шагнули, оказавшись сразу у всех на виду. Остальные ждут – к добру ли, к худу людей поименовали. Старший жрец посохом махнул:

– Уведите их на задний двор.

Князья кивком подтвердили, мол, слушайте, что велено. Ушли пятеро, понурив головы. А старший жрец вновь посохом махнул, зазвенели весело колечки бронзовые, в головку дерева врезанные:

– Братие! Дело вам поручено от Храма Святовидова, от народа славянского. И исполнить его надобно обязательно. Согласны ли вы на разлуку долгую с родной землёй, с домами отчими?

Хором прогудел ответ:

– Согласны!

– Доброй ли волей вы на дело сие идёте?

– Доброй!

– Да будет так, братья!

Склонил голову перед всеми жрец, ушёл снова в Храм. Лишь князья остались. Переглянулись между собой, на сей раз Брячислав речь повёл:

– В поход идём, дружина! В дальний и долгий. Во славу земли Словенской, во имя Родов наших!

– Гой-да!

Грянул к небу синему крик дружинный…

…Потом всех отвели в дом дружинный. Длинное деревянное строение. Вдоль стен – лавки для спанья, шкурами укрытые. Велели по своим местам расходится. А где своё, кто знает? Храбр со Славом быстро сообразили – где мешки их, намедни обозным из Храма сданные, согласно приказа, лежат, там и место их. Так и оказалось. Снова молчаливой похвалы удостоились, и рады по уши. Да ещё сердце поёт – в поход идут! В дальний! Наравне со славными воинами! Значит, признали их достоинства, сочли за равных себе ветераны дружины… А вечером… И рты пооткрывали в изумлении все отроки. Дружно вчетвером. Двоих то отсеяли утром… Оказывается, и воины дружинные так же из разных родов, и в поход впервые идут! Не в том смысле, что вообще впервые, а что вместе! Со всех славянских Слобод воинских по приказу жрецов выделили князьям лучших дружинников. И теперь у них, у братьев рать доселе невиданная. Не родовая, а всего племени славянского! От всех родов здесь лучшие из лучших собрались! Словом, было чему дивиться, ибо не слыхано подобное ране было… Утром все на зарядку побежали. И взрослые, и отроки. Одной дружиной. В одном строю. Потом – в реке, через Аркону текущую, омовение. Дале – в оружейную храмовую. Там встречали каждого люди, по ухваткам и поведению видно – мастера… Да такие, что и лучшие перед ними – новички неопытные. Внимательно осматривали каждого, просили показать то одно, то другое. Когда воин делал, что сказано, быстро совещались, затем забирали старое оружие, выдавали другое. Что мечи, что ножи, что луки со стрелами, что броню… Храбра и Слава вновь экипировали заново. И долго вечером сидели отроки над полученной справою, рты открывши от изумления, ибо подобной работы даже представить себе не могли: доспех по рубахе железной, собранной из множества крошечных колечек. Рукавицы такие же, сверху чешуйками крохотными обшитыми. Вроде металл, а гнётся, как бы не легче, чем рукавицы-шубники зимние. На ноги – сапоги. Подошва толстая. Тоже металлом обшитая. Ну и прочее оружие… Теперь люди каждодневно, с утра до вечера в своей броне каждый и своим оружием бились. Не всерьёз, конечно. Для учёбы воинской. Чтобы рука и тело к новому снаряжению привыкли. Прочие занятия окромя ратной учёбы тоже были – и плавали в полном доспехе, и ныряли. И на разных хитрых снарядах бою учились: скажем, берут бревно, подвешивают его на верёвках. Потом двое начинают раскачивать того, кто на том бревне стоит. Тут и так удержаться сложно, так ещё и нужно либо из лука-самострела за сотню шагов стрелу в бычий глаз нарисованный положить без промаха, либо с таким же другом-соратником сразиться на мечах, секирах, ножах, а то и просто на кулачках. Словом, доставалось. Редко кто без синяков, да шишек ходил… К осени, однако, народ уже попривык, кое-чему научился. Но кто же по жёлтой листве в походы ходит? Так и продолжалась учёба воинская. Отроки за этот год вытянулись, раздались в плечах. Как-никак, по пятнадцать вёсен каждому минуло… Зиму встречали в Арконе. Опять же все вместе. Ребята уже пообтёрлись, ходили по граду, как местные. Задевать их опасались – на рубахах знаки Храмовые. Значит, Святовидовы они отроки. Обидь такого – самого Бога обидишь. Да и видели горожане, как по утрам они вместе с взрослыми дружинниками бегают, плавают, в стенке стоят в бою кулачном… Словом, уважали. Ровесники же вообще, как на живых Богов глядели, и близко подходить опасались тоже. А ну ненароком… Так и зима пролетела. Потекли сугробы, посерел снег, ручьи зазвенели по улицам града, брёвнами вымощенными. И едва потянуло с Моря Варяжского густым солёным ветром, закатили жрецы пир для дружинников, на добрую дорогу. А чтоб уверенности в добром исполнении задуманного больше было – жертву принесли. Жреца Чернобога, черноризца, пожелавшего свою веру рабскую среди Свободных людей исповедовать. Сожгли монаха. А прах – по ветру развеяли…