Красноармеец Горшечников
Шрифт:
– Ясно, - протянул Горшечников, утирая пот с чумазой щеки. Вечер стоял душный.
– Не «ясно», а «так точно, товарищ комиссар»!
– Так точно, товарищ комиссар, - повторил парень, не отрывая ненавидящего взгляда от выбритого до синевы подбородка комиссара
– Почему рожа в саже? Патлы свои пригладь. Что, на селе масла не нашлось?
– Так точно, товарищ комиссар. Всё на вас извели, - буркнул Горшечников.
Лютиков засмеялся.
Комиссар не обратил на издёвку внимания.
– Уже неделю тут канителимся, а Шмелёва все нет. Поезжай-ка ты,
– Меня!
– выглянула из хаты Георгина.
– Зачем она такая неугомонная?
– спросил Снейп у Лютикова.
– А? Чего ей неймётся?
– Революционная сознательность, - объяснила Георгина.
– Ладно, Грамматикова, езжай. Убьют тебя - назад не возвращайся. И за Горшечниковым приглядывай, уж очень он до старушечьего добра жадный.
Снейп тряхнул отросшими волосами (Гарька считал их политически вредными, потому что они делали комиссара похожим на батьку Махно, то ли дело - комиссар Котовский!), развернулся на каблуках, вскочил в седло и поскакал вниз по улице. Чёрная бурка Снейпа, как демоновы крылья, летела по ветру.
– У, жидовская морда, - в сердцах выдохнул Гарька.
– Он, между прочим, немец, а не еврей, - Георгина убрала непослушные прядки волос под косынку, не отрывая взгляда от чёрной фигурки, едва видной уже в клубах пыли.
– Всё равно нехристь! И чуждый элемент!
– не сдавался Гарька.
О том, что Снейп был офицером в царской армии и даже получил крест за отвагу, знали многие.
– Север прав. Не надо было отбирать сахарные головы у старухи.
– Ну да, как чай с сахаром пить - тут никто не рыпается! Снейп - тот вообще стрескал этого сахара больше всех! Да и забрал-то я у неё меньше половины.
– Пошли в хату, там самовар сейчас закипит, - примирительно сказала Георгина.
– Попьем чайку на дорогу.
– Небось, для Севера самоварчик ставила, - поддел её Горшечников.
– Вздор городишь!
– ощетинилась подруга.
После памятного боя под Чаплыжным комиссар, как похмельный, выполз к полудню из своего закутка и с тех пор на Георгину только косился и норовил отослать подальше от себя.
– Куда это комиссар полетел?
– подкатился Ромка Улизин.
Георгина сдвинула брови.
– Нам, друг, его пути безразличны, - проговорил повеселевший Гарька.
– Идём в разведку. Будем Шмелёва искать.
Георгина пошла собираться.
– Она с нами, - сказал Горшечников.
Улизин приосанился.
– Мириться хочет, - сказал он важно.
– Сразу, понятно, не прощу. Надо своё главенство показать, чтоб неповадно было.
Гарька не стал смеяться над другом и даже улыбку спрятал, отворотившись.
Георгина на Ромку теперь смотреть перестала. Прошла любовь, завяли незабудки. Сунулся он было к ней - вышибла из хаты прикладом, да так, что долго ещё перед глазами у Ромки кружили жёлтые птички.
– Не пойдёт Шмелёв через Темнолесское, - сказал Горшечников, как выехали за околицу.
– Это почему?
– спросила Георгина.
– Зачем крюк делать? Я так думаю, он через Кущевку двинется.
– Комиссар
сказал…– А тебе бы всё комиссару в рот заглядывать! Или куда ты там ему заглядываешь… - Ромка повернул коня вслед за Гарькой.
Георгина отстала.
– Ромка, придержи язык, - предупредил Горшечников.
– Георгина мне друг.
– А я не друг?
– обиделся Улизин.
– Друг, - согласился Гарька.
– Но слов таких больше не говори.
Георгина, красная, как маков цвет, нагнала их на повороте.
Спустилась тьма - не видать дороги. Решили заночевать, а утром продолжить путь. Прихлестнули коней к тополю, развели костерок, пожевали хлеба и легли спать. Георгина устроилась по одну сторону костерка, парни - по другую.
Зажглись звезды, выкатился блестящий, похожий на начищенную медаль, месяц. Гарька поднял тяжёлую голову с седла.
– Я стерегу, стерегу, - пробубнил сонный Ромка.
– Ага. Я сейчас.
Не станешь же рядом с Георгиной нужду справлять - отошёл подальше, за кусточки.
Только успел он расстегнуть порты да заворотить рубаху, как застучали копыта; смутная тень вороном пролетела по еле розовому закатному краю.
«Бес», - подумал Гарька спросонья, но вмиг опомнился и выругал себя за предрассудки.
Всадник повернул к зарослям.
Гарька решил, что кричать «Стой! Кто идет? Стрелять буду!», когда выстрелить он может только из того, что промеж ног, - дело неразумное.
Он вернулся к костерку, схватил наган и пихнул Ромку в бок.
– Принесло кого-то.
Улизин схватился за винтовку. Георгина спала, завернувшись в попону.
– Шуму лишнего не подавай, - Гарька подтянул штаны и нырнул в бурьян.
Добежали до леска, выглянули.
– Комиссар!
Горшечников зажал Ромке рот ладонью, прижал к земле.
– Гляди, с кем он! Это же Злоклятов.
Лица было не разглядеть, но Гарька ни с какой другой не спутал бы эту фигуру в чёрной черкеске. Газыри блестели в свете луны, блестел серебряный желудь на темляке терской шашки.
– Он в банде Безносого, вместе с сыночком своим, - шептал Горшечников, наливаясь свинцовой ненавистью.
– А комиссар-то, шкура, продать нас решил.
Улизин захрипел, спихнул с себя Гарьку.
– Чуть не задушил, чертяка.
Злоклятов договорил со Снейпом и огляделся, поигрывая нагайкой, будто примерялся, кого бы хлобыстнуть. Не нашёл, вскочил в седло.
Комиссар проводил его взглядом.
– Я затвор потерял, - сказал Ромка.
Гарька, скользя потными пальцами по рукояти нагана, выломился из кустов.
– Горшечников?
– удивился комиссар.
– Ты здесь откуда? Я вас к Темнолесскому посылал.
– Безносому продался!
– Гарька кинулся на Снейпа.
Ромка бросил искать затвор и навалился на Севера тоже. Еле одолели: комиссар вертелся, как салом намазанный, тыкал кулаками в самые больнючие места. Стрелять, однако, не стал. Наконец заломили ему руки, захлестнули ремнем. Гарька размахнулся и со всей пролетарской злости ударил предателя.
– Дурак, - Север плюнул кровью.
– Спросил бы сначала…