Красноармеец Горшечников

– Трибунал с тебя спросит. Двигай, гад.

Ворот комиссарской гимнастерки разорвался, обнажая костлявые ключицы. На горле - уродливый белый шрам от германского осколка.

«Сразу бы и сдох, контра», - подумал Гарька.

Георгина стояла над костерком с винтовкой наперевес. Увидала комиссара - глаза стали, как плошки. Тот неловко усмехнулся, отвёл взгляд.

– Вы сдурели?

– Он шпион! Предатель!
– закричали Ромка с Гарькой наперебой.
– С Злоклятовым сговорился!

Снейп - Георгине:

– Я не могу сказать, зачем. Так надо было.

– Кому?

– закричал Ромка, замахиваясь.
– Тебе? Безносому?

По лицу комиссара прошла судорога бешенства, но он сдержался и промолчал, лишь поглядел на Улизина так, что у того кулак сам собой разжался.

– Гарька, я ему верю, - пристала к Горшечникову Георгина.
– Надо разобраться…

– Ужо разберутся, - пообещал Улизин.
– И как он нас продал, и за сколько.

– Неправда!

– Ну, затрещала, - Ромка от злости перекусил цигарку.
– Поставим комиссара к стенке, тогда поговорим с тобой по-свойски.

Георгина вытерла слёзы и саданула Ромку по уху. Кудрявая папаха покатилась по земле. Гарька вздохнул.

– Ш-шалава, - Улизин отряхнул шапку, нахлобучил на запылавшие уши.

– Пристрелю, - выплюнула Георгина, вскочила в седло, поставила коня бок о бок с комиссарским.

– До чего вредная женщина, - сказал Ромка потерянно.
– Сама же с комиссаром того… этого, и я же ещё виноват.

Он посмотрел на друга в поисках сочувствия.

– Разбирайтесь сами, - уклонился Гарька.

* * *

В любовных делах он понимал слабо.

До села доехали молча.

Там решили не баламутить товарищей раньше времени, отвели комиссара в хату, закрыли в коморе. Георгина убежала за Лютиковым, напоследок обозвав Ромку с Гарькой обидно - «ишаками».

– Слово-то нашла, - Улизин свернул «козью ножку».
– Эх, бабы! Тяжко с ними. А без них вообще хоть в петлю.

– Это она за Лушку злится, - сказал проницательный Горшечников.

Он зашел в сени, напился ледяной воды из ковшика. Прислушался. Комиссар сидел тихо, не колотился.

На улице заговорили, застучали сапогами. Первым появился помполит, за ним шёл Чернецкий, потирая щетину длиннопалой ладонью и зевая так сладко, что Гарьке немедленно захотелось спать.

– Что вы там ещё натворили?
– спросил Лютиков.

Гарька рассказал всё, как было. Чернецкий длинно свистнул. Помполит прищурил глаза за стёклами пенсне:

– Смутьян ты, Горшечников.

– Снейп шпион!
– рубанул Гарька.

– Утром Шмелёв будет здесь - доложим.

– Подходят?
– обрадовался Гарька.

– Вас не дождались, отправили Долгодумова, - прохладно сказал Лютиков.
– У Темнолесского он встретил передовой отряд, час назад доложил.

Горшечников с Улизиным переглянулись.

– Мы тоже большое дело сделали, - сказал Ромка, оправдываясь.

– Утром разберутся, большое или по-большому, - усмехнулся Чернецкий.
– Пойдём, поговорим.

Они с Лютиковым зашли в комору, через минуту появились. Вид у обоих был смущённый.

– Что?
– подался навстречу Гарька.

– Не хочет объясняться. Говорит - ждите Шмелёва.

Чернецкий потеребил чуб.

– Слушай, - сказал он помполиту.
– А может, впрямь?..

Лютиков опустил глаза.

«Сомневается», - понял Гарька.

– Нам не верите, а ему верите, - пробурчал Ромка.
– Стакнулись, мабуть.

– «Мабуть»!
– передразнил Чернецкий.
– Геть отсюда, рыжий! И чтоб ни слова никому до поры.

– Никуда не уйдём, - сказал Горшечников.
– Караулить станем.

Лютиков с Чернецким махнули рукой, ушли.

Явилась Георгина, села на лавку напротив, жгла парней глазами. Ромка не выдержал, убежал курить на огород, да так и не возвратился. Гарька заслонился газеткой «Красный кавалерист» и георгинины взгляды выдерживал стойко. Так и уснули, каждый на своей лавке. Под окном храпел Ромка.

– Ай да сторожа!
– разбудил их Лютиков.
– Поднимайтесь, утро.

Гарька поднялся, хрустнул костьми. Над станицей стоял мерный гул - будто билась о берег тяжёлая морская волна.

– Шмелёв идёт, - подтвердил Лютиков.
– Ступайте, поглядите.

Горшечников оглянулся на запертую дверь.

– Иди, Горшечников, - велел помполит.
– Или не доверяешь?

Гарька вышел на улицу.

Заревое полотно во всю ширь растянулось по горизонту.

– Хороший денёк будет, - сказал Гарька.

– Кто вчера умер - пожалеет, - подтвердил Ромка.

Передовой отряд армии Шмелёва проходил по Вознесенке. Мерно качались широкие плечи и головы в папахах.

Мимо Горшечникова проехал начштаба Кондрат Засувка, бывший шахтёр, скулы отливают чернотой - угольная пыль навеки въелась в кожу.

В длинном пыльном автомобиле сидел командарм Шмелёв - осанистый, белый, как лунь, старик. Рядом на сиденье выпрямилась начальник канцелярии, старший политрук Мария Моголова.

Близ дома старосты, отведённого под штаб, всадники отпустили поводья и поспрыгивали с коней. Командарм вышел из машины. Чернецкий и Хмуров ожидали его у крыльца.

Гарька начал пробиваться к ним сквозь толпу станичников.

Вдруг из-под ног вылетел пёс в клочьях бешеной пены. Бабы с визгом раскатились, как горох из худого мешка. Бойцы похватались за револьверы.

Шмелёв, заложив руки за спину, внимательно смотрел на собаку.

Вокруг - щелчки предохранителей, крики:

– Товарищ командарм!.. Да уйдите же!.. Бешеная!

– Вовсе не бешеная, - взглядом Шмелев зацепил пса.

Тот замедлил бег, потом остановился - струйки слюны свисали из пасти. Тихо заскулил.

Шмелёв кивнул. Пёс подполз к нему, положил голову на сапог. Через хребет собаки тянулась длинная свежая зарубина - кто-то, балуясь, вытянул пса шашкой, попортил рыжую шкуру.

– Шалят бойцы, - заметил Шмелёв, поднимаясь по лестнице.
– И с людьми так же?

Пёс тащился за командармом, косясь на людей красным подозрительным глазом. Горшечников глядел на это дело, раскрыв рот.

Через час его вызвали в штаб.

Из своего отряда никого не было, в приёмной сидели чужие бойцы. Гарька поздоровался. Засувка впустил его в горницу.