Красноармеец Горшечников

Конвойный толкнул его к столу, где под яркой лампой над бумагами склонился офицер.

Снейп испытал облегчение, когда ему позволили опуститься на стул. Его волосы свисали грязными сосульками, нос был сломан, предыдущие восемь часов он провел на ногах в камере, где пол на вершок был залит холодной водой.

Офицер поднял голову и злобно взглянул на комиссара:

– De donde te has cogido? Carraco! [Откуда ты взялся? Черт побери! (исп.)]

Снейп только наклонил голову ниже. Он не имел права выдать, что он советский офицер.

– Habla! [Говори! (исп.)]

За окриком последовала тяжелая оплеуха.

Георгина, расталкивая локтями возмущенно гомонивших комсомольцев, пробралась к президиуму.

– Товарищи!
– громко выкрикнула она, поднявшись на ступеньку.
– Товарищи, пока вы осуждаете здесь Ксаверия Снейпа как врага народа, Север Снейп сражается в Испании. Вот письмо!

И она взмахнула листочком, где в самом верху можно было разобрать: «И носило меня, любезная моя Георгина Ивановна…»

Все вскочили, загомонили.

Георгина обернувшись к столу президиума воскликнула, обращаясь к Засувке:

– Эх вы, дядя Кондрат! А мы вам так верили!