Красное, белое и серо-буро-малиновое
Шрифт:
Матрёшкин же, не мешкая, вошёл со стрелками в камеру к князю.
Ани-Анимикусов был очень удивлён визитом такой ватаги решительно настроенных солдат.
Матрёшкин достал из внутреннего кармана пальто приговор и зачитал его вслух князю. Этот документ недавно был рассекречен из глуповских архивов, поэтому его можно целиком привести здесь:
«Именем революции!
Бывший князь, бывший попечитель дворянства, бывший председатель Глуповской Думы и глава контрреволюционного временного комитета Ани-Анимикусов совершил много преступлений перед трудовым народом и мировой революцией. Перечислять их нет времени. Поэтому он, как кровопийца и кровосос трудового народа, приговаривается к расстрелу!»
Князь, вопреки обыкновению, ответил не своим любимым «да неужели», а весьма эмоционально:
– За что? Что я сделал? Я за
Матрёшкин примирительно сказал:
– Щас всё уладим!
Присел за стол и карандашом приписал что-то в приговоре. После этого встал и обратился вновь к Ани-Анимикусову:
– Значит, так! Теперь это звучит так: «Поэтому он, как кровопийца, кровосос и вегетарианец трудового народа, приговаривается к расстрелу!»
Латышские стрелки вскинули ружья и выстрелили в ошарашенного князя-вегетарианца. Труп его засунули в мешок, положили туда же для верности несколько камней, крепко завязали верёвкой и сбросили в реку Грязнушку с крутого берега, после чего наутёк пустились бежать из города – догонять уходящих товарищей из Совета. И опять, как сказано в житии, блаженная Агафья в этот момент споткнулась на ступеньках собора, упала и разбила себе нос.
Сапёры Елизаветы Ани-Анимикусовой открыли замок городских ворот, и в Глупов, под звуки военного марша и под истеричный плач разбившей себе нос Агафьи, входила Белоглуповская армия во главе с Елизаветой Ани-Анимикусовой на белом коне.
Митрофанушка в отчаянии бегал по высокому берегу Грязнушки, с которого только что сбросили в воду труп князя, и рыдал во весь голос.
Гражданская война
Здесь следует сказать несколько слов об одном из главных действующих лиц повествования этого этапа глуповской истории.
Елизавета Ани-Анимикусова была единственным, но не очень любимым ребёнком в княжеской семье. Брак её родителей был скорее политико-экономическим слиянием двух увядавших богатых родов, нежели проявлением каких-либо чувств князя Ани-Анимикусова и графини Саксон-Вестфальской. В соответствии с традициями в первую брачную ночь молодой князь познал свою молодую жену, отчего через положенный срок и родилась Елизавета.
Все последующие ночи в этой семье были абсолютно безбрачными – Ани-Анимикусов был равнодушен к графине, и она отвечала ему полной взаимностью. Князь грешил на стороне и кутил в офицерских компаниях, его жена в этих же компаниях отыскивала молодых офицеров, нуждавшихся в покровительстве, и, оказывая таковую, использовала офицеров для удовлетворения своих плотских потребностей. Всё гармонично и буднично, по-немецки педантично, без романов и истерик.
Елизавета воспитывалась не родителями, а многочисленными нянями. К матери и отцу она относилась как к окружавшей её мебели – их присутствие было привычным и ласкало глаз. Как только Елизавета подросла, её отдали в частный пансион, а затем – в Институт благородных девиц. Подруг она так и не завела, умом не блистала, талантов не имела, наружность имела самую заурядную.
По окончании института она благополучно вернулась в Глупов, где попыталась влиться в жизнь избранного общества. Поскольку она была некрасива, то рассчитывать на успех у мужчин не могла, но поскольку она была богатой наследницей, то молодые дворянчики и офицерчики, желающие обогатиться за счёт выгодного брака, вокруг неё вились всегда. Тогда она влюбилась – страстно и пылко – в подпоручика артиллерийского полка Станислава Пупыркина.
Этот Пупыркин был страшный мот и кутила, бабник и картёжник. Заметив заинтересованный взгляд Елизаветы, брошенный в его адрес, он мгновенно сориентировался, стал «волочиться» за ней и, получив нужный результат, беспардонно стал клянчить у неё деньги. Елизавета была готова сделать для своего любимого всё, кроме внебрачной связи. Здесь она была полна тех установок, которыми её напичкали с детства няни и пансионские воспитательницы. Подпоручик Пупыркин делал вид, что страдает от этого, посредством чего и получал от неё деньги в неограниченных размерах в компенсацию за томные страдания.
Обеспечив свою жизнь такой надёжной денежной «подушкой», Пупыркин пошёл «в разнос». Это его и погубило, потому что однажды, затащив друзей-артиллеристов в глуповский публичный дом и напившись шампанского до предпоследней стадии осознания окружающего мира,
он кричал, хвастаясь, на весь публичный дом:– Лизка Ани-Анимикусова, сучка, всё мне даст! Кроме себя… пока… Но дойдёт дело и до этого, если захочу! А сейчас – гуляй, ребята, Лизка за всё заплатит! Хочешь всех девок на свете? Покупаю! …Но какая она уродина! Бррррр… Но я на неё эдак выразительно посмотрю, ножкой шаркну, ручку чмокну, в глазки выразительно – прыг, и всё! Любые деньги, какие захочу, тут же вынесет…
В это самое время в отдельном и довольно секретном кабинете сам предводитель губернского дворянства князь Ани-Анимикусов изволили развлекаться с избранными особами данного заведения и всё слышали собственными ушами. Быстренько свернув своё посещение этого уютного дома, князь вернулся домой и со ссылкой на некоторого таинственного приятеля, который якобы был с проверкой в публичном доме, пересказал жене и Елизавете всё услышанное. Жена ударилась в истерику, а Елизавета не поверила своим ушам:
– Этого не может быть! Пупыркин человек благородный, каких свет не видал! Он без ума от меня, о чём неоднократно говорил. Всё вы, папенька, путаете…
Тогда князь приказал подать карету и вместе с Елизаветой, одетой в простую одежду, скрывавшую её лицо, и переодевшись сам, чтобы оставаться инкогнито, отправился в публичный дом. Хозяйка заведения сделала вид, что не узнала князя, а после того, как он попросил тайно показать им Пупыркина, отвела княжескую пару в ту часть дома, где кутили господа офицеры. Елизавета была чуть жива от волнения. Когда они ступили в комнату, находящуюся по соседству с местом кутежа Пупыркина со товарищами, хозяйка приоткрыла потайную форточку в комнату офицеров, и княжеская пара имела возможность слышать всё, о чём говорили офицеры. Голос Пупыркина Елизавета узнала бы из тысячи голосов других подпоручиков. Он и звучал в основном. В этот момент он расписывал своим сокутёжникам о том, как именно «дура Лизка» вздымает в волнении грудь, когда он ей шепчет на ушко всякие разные слова из бульварных романов, которые накануне он заучивает наизусть, и о том, что если её лицо платочком прикрывать, то, пожалуй, её можно было бы и «отыметь», поскольку формы у неё вполне аппетитные, хотя «грудь у неё – увы, господа». Тут господа младшие офицеры, поощряемые Пупыркиным, дали волю своему воображению, и их сексуальные фантазии в отношении Елизаветы полились удушливой волной через приоткрытую форточку в уши княжны. Она не выдержала и стремглав бросилась вон из комнаты и публичного дома в карету, где, почувствовав себя в безопасности, предалась истерике.
Поскольку истерика была длительной, Ани-Анимикусов отправил её подальше из города в имение Болотно-Торфяное и, воспользовавшись своим положением, добился перевода Пупыркина служить на Дальний Восток, где как раз начиналась война с Японией, и всех его друзей-артиллеристов отправил туда же. Пупыркин сгинул на Дальнем Востоке, и долгое время о нём никто и ничего не слышал.
Глуповцы на разные лады обсуждали этот бурный роман единственной дочери князя с Пупыркиным, добавляя всё новые и новые пикантные подробности. Поскольку Елизавета почти год пробыла в имении, некоторые глуповцы даже утверждали, что она там родила от Пупыркина сына, другие с негодованием отвергали эту ложь, уверяя, что она родила от Пупыркина дочь. А самые горячие головы божились, утверждая, что княжна родила тройню. На самом деле Елизавета никого не рожала, а предавалась уединённому размышлению о том, что «все мужики – сволочи». Тоже мне, открыла Америку!
Примерно через полгода добровольного заточения она отправилась в Пустоболотный женский монастырь, где провела паломницей два месяца. По приезде в монастырь Елизавета как бы невзначай проговорилась игуменье о том, что, может быть, свяжет свою судьбу с монастырём и станет монашкой, поскольку в мирской жизни весьма разочаровалась. Игуменья очень обрадовалась этому, хотя и постаралась не показывать виду. Ани-Анимикусов время от времени делал богатые денежные взносы в монастырь, поэтому считался основным благодетелем обители. А если бы в монастырь пошла единственная дочь князя, то ручеёк ани-анимикусовских денег превратился бы в большое неисчерпаемое денежное озеро! Игуменья была женщиной хозяйственной, поэтому активно взялась опекать Елизавету, тайно мечтая о княжеских деньгах. Княжна жила в игуменских палатах, питалась за одним столом с матушкой, пела в хоре на службах, читала богоугодные книги в монастырской библиотеке.