Красное, белое и серо-буро-малиновое

Позднее это действо советские историки в целом назвали «переформированием полков после кровавой битвы при Грязнушке». Кстати, во время всей этой битвы было убито четырнадцать белоглуповцев, причём восемь из них утонули или разбились, прыгая в Грязнушку. Со стороны красноглуповцев было убито два человека. Эти данные не были засекречены, но о них и не говорили в открытую, потому и возникла со временем легенда о кровавой битве с тысячами убитых.

Итак, красноглуповцы, справедливо полагая, что с белыми на глуповской земле покончено, праздновали победу, а буржуи и помещики драпали со всех ног из Глупова и Головотяпии на юг России. Во главе этой драпающей толпы нёсся паровоз, который тащил за собой массу испуганных глуповцев во главе с заламывающей руки Елизаветой, увозящей с собой не только своё личное имущество, но и «золотой запас Республики» – все ценности, которые были в распоряжении Головотяпского правительства благодаря неусыпным трудам Толстопузова. Сам Толстопузов с маленьким узелком личных вещей ехал этим же поездом – Елизавета прослезилась, когда увидела, что Толстопузов пришёл на вокзал с этим узелком, в то время как другие министры её правительства прибыли к вокзалу со многими чемоданами и баулами.

– Ты что ж, Толстопузов, с узелком? Где твои вещи, любезный друг?

– Прости, матушка, все мои вещи здесь, в узелке. Родные мои по делам службы уехали из Головотяпии в Европу, а мне самому много ли надо? Всё ведь отдал на службу тебе – и силы, и средства, и жизнь свою. Вот – остался с парой портков да с парой носовых платков. Уж не гневайся, Лизушка! Гол я как сокол.

Где там гневаться! Обняла и обещала не забыть. Отдельное купе для Толстопузова выделила – вместе с отцом Сигизмундом они вдвоём и ехали весь путь, в то время как остальные члены кабинета министров ехали в купе по десять человек. Толстопузову по приказу Елизаветы выделено было особое питание и чаю вдоволь, не был забыт и Сигизмунд, в то время как остальные члены кабинета министров были предоставлены сами себе и на остановках добывали себе пропитание посредством обмена своих вещей на еду.

У Толстопузова и впрямь, кроме узелка с вещами и деньгами в узелке, ничего в Головотяпии не было – всё своё и чужое имущество он заблаговременно вывез за пределы России силами своих весьма деятельных сыновей. В Швейцарии его сыновья и прочие родственники на вывезенное купили добротное поместье с большим участком земли и кожевенным заводом, завели бойкую торговлю и ждали возвращения отца-благодетеля. С собой у Толстопузова была некоторая сумма золотых, завёрнутая в тряпочку и помещённая в мякину ржаного хлеба; сумма, достаточная для того, чтобы скупить весь поезд с его содержимым и в одиночку на нём добраться до самого Парижа. Но знал об этой сумме только он, прибедняющийся министр финансов республики – бывший купец Толстопузов.

На границе Головотяпии с югом России стояли уже регулярные белогвардейские войска, и беженцы могли, пересекая границу, с облегчением перекреститься, что и было сделано в массовом порядке. К границе же подтягивались по просёлочным и столбовым дорогам и одиночные подводы с беженцами – помещиками, буржуями и разношёрстной интеллигенцией.

Дальнейшая судьба белоглуповцев оказалась различной. Елизавета с Митрофаном благополучно вывезли во Францию всё своё имущество, где и приобрели маленький шато на берегу Луары недалеко от Анжера с хорошим виноградником и замечательными подвалами. Митрофан быстро переучился на производителя вин, и в этом шато стали производить сухие вина, но исключительно белые. В этом выборе не было никакой агрономической причины. Красные вина в этом поместье не производили и не пили исключительно из политических соображений. Любители вин сегодня хорошо знают марку белого выдержанного «Ани-Аними», которая гарантирует высокое качество и соревнуется на столах богачей всего мира по стоимости с вином «Мутон-Ротшильд».

Удивительным образом Елизавету нашёл во Франции её бывший возлюбленный Пупыркин – тот самый офицер-артиллерист, который влюбил в себя юную Елизавету ещё в дореволюционной России. Он валялся в ногах у княжны, клялся в любви и отрицал всё. Даже когда Елизавета пересказала ему всё, что она слышала своими ушами в публичном доме Глупова, слово в слово, Пупыркин всё отрицал:

– Да как ты можешь такое говорить, любимая! Как я мог себе такое позволить, ты только подумай! Я, человек бесконечно любящий тебя и готовый носить на руках всю жизнь! Как это могло быть? Это был обман врагов и недругов! Это был обман слуха! Обман зрения и вообще… обман! А если я и виноват в чём, то прости! Но только не в этом. Прости, хотя и не чувствую за собой вины, но всё равно прости! Прости, что стал невольным виновником твоих страданий, прости! Я ведь тоже страдал и мучился. Когда меня разлучили с тобой, я ведь каждый день писал тебе письма! По два письма в день! Как не получала? Значит, кто-то завидовал нашей пламенной и нежной любви и мешал нам… Ах, пожалей меня, мой милый друг, я так страдал без тебя! Прости! Дай хоть побыть рядом с тобой минутку-другую… Часок-другой… Денёк-другой… Поесть бы…

И Елизавета пожалела его – недаром говорят, что женщины любят ушами. Более того, они поженились, и у них в браке родились детки. Правда, Елизавета держала Пупыркина в «чёрном теле», не давая ему свободных денег. Митрофан, став управляющим поместьем и винным производством, иногда от душевных щедрот давал Пупыркину пару-другую франков, которые Пупыркин и проматывал втайне от Елизаветы в городе с женщинами лёгкого поведения.

С другими глуповцами Елизавета связи не поддерживала, а когда к ней обращался кто-либо из эмигрантских организаций, она выражала сочувствие, внимательно выслушивала, качала головой, вздыхала, но ни копейки денег не давала, ссылаясь на стеснённые обстоятельства.

Отец Сигизмунд вместе с Толстопузовым оказался в Швейцарии, где устроился при поддержке Толстопузова в православную епархию, имел свой приход и безбедно жил. Толстопузов развил производство на кожевенном заводике и в качестве диверсификации стал производить сыры. В целях благотворительности он нанимал на работу бывших своих земляков за гроши, говоря при этом, что бескорыстно помогает им, и наживал новые миллионы.

Большая часть других глуповцев, оказавшись на чужбине без средств к существованию, голодала и едва сводила концы с концами. Многие так и умерли в нищете и забвении по закоулкам мира. Их дети и внуки потихоньку ассимилировались, вспоминая о родине предков только по привычке и по православным праздникам.

Но всё это произошло в будущем, а теперь в Глупов под звуки оркестра пыталась войти Красноглуповская армия. Но не тут-то было! Не зная о том, что Елизавета Ани-Анимикусова вместе с кабинетом министров, помещиками и фабрикантами дали дёру из Глупова, личная гвардия президента Головотяпии и кадеты перекрыли дорогу на Глупов и, как и было велено, «стояли насмерть». У ворот Глупова и разыгралось настоящее сражение.

Гвардейцы подбадривали кадет и, лёжа плечо к плечу, умело вели прицельный огонь по красноглуповцам лущёным горохом. Большого ущерба они нанести не могли, но две армии остановились и залегли. Зойка Три Стакана велела посчитать число врагов. Разведка донесла, что впереди гвардейская часть из двадцати трёх человек и кадеты, общим числом до пятидесяти человек.

– А нас сколько? – спросила Круглолицына Зойка Три Стакана.

– Не считая инженерного полка, санитаров и интендантов, армия насчитывает семь тысяч четыреста сорок восемь человек.

– А почему мы их не атакуем?

– Так ведь, товарищ командующий армией, у нас все боеприпасы при штурме моста закончились, да и некоторые дураки после боя на радости в воздух палили. Стрелять по врагу нечем.

– Тогда слушай мою команду! – обратилась Зойка Три Стакана к красноглуповской армии. – Шапки долой!

Все красноглуповцы сняли шапки со своих лохматых голов.

– Шапками белых – ЗАКИ-ДАЙ!

Все семь тысяч четыреста сорок восемь красноглуповцев побежали на оборонявшихся, и бросились ровно семь тысяч четыреста сорок восемь шапок красноглуповского воинства. Никто из оборонявшихся не спасся. Победители шапки забирать не стали и прошли мимо выросшего шапочного кургана через городские ворота в Глупов. Потом, уже вечером, по окончании торжеств шапки быстро разобрали. Впрочем, ни в одном из документов я не нашёл никакого упоминания о том, что погибших кадет и гвардейцев где-то захоронили. Скорее всего, они выжили и, выбравшись из-под груды шапок, разбрелись кто куда.

В Глупове развернули знамёна, забили в барабаны и загудели в трубы. После чего нестройными рядами красноглуповцы прошли по улицам Глупова. Жители встречали армию цветами и улыбками.

Надо сказать, что за краткий срок существования Головотяпской республики её жителям головотяпская демократия по ани-анимикусовски порядком надоела. Елизавета понятия не имела об управлении и никогда им не занималась. Она давала распоряжения, противоречащие друг другу, и никогда не контролировала их выполнение. Её ближайшие сподвижники – поп Сигизмунд и купец Толстопузов – занимались реквизициями в пользу республики, нещадно грабя крестьян и рабочих, набивая в первую очередь свои карманы, а уж затем пополняя бюджет республики. Возглавляемый Митрофаном кабинет министров был совсем уж никуда не годным, его заседания начинались с бухты-барахты, с любой мысли, поданной первой кем-нибудь из присутствующих, и заканчивались либо ничем, либо принятием какой-либо декларации.