Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:

13

— Сначала-то сказали, будто окружен насмерть, мол, Миронов, а посли поправились: попутали шифровальщики, — говорил на пятые сутки после выхода из Царицына вестовой Воропаев, сидя перед командующим Мироновым. — Было в той шифровке Фицхелаурова: мол, создается возможность окружения! И сил, мол, для этого хватает.

— Да, такие условия почти что сложились, — сказал Миронов. — Но дело не в этом. Дело еще хуже. Уж больно чудной приказ ты мне доставил, Воропаев. Ну ладно... Теперь отдыхам пока, а мы тут разберемся. Казакам, какие будут интересоваться, что и как, скажешь, что в Царицыне все нормально, а меня вот назначили, брат,

комфронтом. Хотя фронта этого, как говорится, почти что и нет...

Приказ СКВО от 24 июля гласил: «Тов. Миронов... действуя в связи с войсками Поворинского района, охраняет железнодорожный путь от станции Кумылга (включительно) до станции Котлубань, стараясь оттеснить противника за реку Дон на участке устье Хопра — устье Песковатки...»

Слова эти, ничего не говорящие постороннему, бесили Миронова. Его частям, по численности не превышавшим одну дивизию, предписывалось сдерживать противника (притом такого, как Донская армия Краснова!) по фронту в двести с лишним верст. А боевая задача — освободить всю территорию от Усть-Хоперской до хутора Вертячего под Царицыном — была и вовсе фантастической. Кто и о чем там думал? Даже при нынешней суматохе и путанице видно — сидят в штабе предатели, вражеские агенты.

Миронов созвал весь штаб обороны: председателя исполкома Кувшинова, начштаба Сдобнова, командира артиллерии члена партии большевиков Голикова, адъютанта штаба Степанятова и в присутствии политкома Бураго сказал:

— Приказы пишутся иной раз для того, чтобы без боя уничтожить командира и вверенную ему часть. Бывает... Но приказы надо выполнять, — обвел глазами недоумевающий штаб и очень озабоченного комиссара и пояснил: — Приказы надо выполнять с достоинством. А посему прошу совершенно забыть о позиционной борьбе, линии фронта и тому подобном. Будет завеса, как под Воронежем. А в придачу к ней нужна идеальная разведка, товарищи. Хорошо, что под Шашкином взяли полтысячи лошадей, теперь пластунов преобразуем в конницу. Все ясно?

— Яснее некуда, — сказал Сдобнов. — Такую «завесу» в самом же Царицыне прозвали «Фронт — спасайся кто может!». Да и поспеем ли затыкать дыры?

— Надо управляться, — сказал Миронов. — Наладить телеграф-телефон между станциями и полустанками, проверять личный состав телефонистов либо посадить своих, скажите Черпичкину, когда вернется... Оборудовать бронепоезда, дабы успевать по железной дороге к местам прорывов и валетов.

План был рискованный и проверить его в деле не удалось. 28 июля произошла неожиданная катастрофа на северном участие. Дивизия Василия Киквидзе (при 7000 штыков, 2000 кавалерии, 2 бронепоездах и 4 батареях) и бригада Сиверса спешно оставили железную дорогу на участке Бударило — Филоново — Панфилово и отошли на станцию Елань Балашово-Камышинской ветки. На некоторых участках отход превращался в бегство, на станции Памфилове пришлось взорвать броневики, вагоны со снарядами и патронами...

Миронов был хмур, поносил верхние штабы, срывался, комиссар Бураго молча наблюдал все, загибал по пальцам случаи бешенства Миронова. Один раз прямо заметил, что командующий говорит о высшем командовании лишнее. Миронов вовсе взорвался:

— Вы видели, на месте шашкинского боя мы собрали не только обоймы нерасстрелянные, но даже пустые гильзы, чтобы пустить в дело! Нет же боезапаса! Собираем по патрону, ремонтируем винтовки, на все наши просьбы отпустили за все время две старые пушки и две сотни снарядов. А там их стояло несколько вагонов! И не где-нибудь, а в пределах нашего фронта! Вы понимаете? Жгут при отступлении обмундирование! А что значит: взорвать броневики? Горючки не было? Да я бы их на быках увез, даже испорченные! Такая необходимая сила — броневики, в особенности

в борьбе с конницей, и — бросить? Нет, там стряслось что-то чрезвычайное!

— Так что будем делать? — спросил практичный начштаба Сдобнов.

— Выход такой: придется отходить, и далеко отходить. Мешок для нас готовят крепенький и глубокий.

— Надо все это обсудить, — сказал осторожно Бураго.

Решение об отводе войск с линии железной дороги было слишком ответственно, его принимали на совместном совещании окрисполкома, Михайловского ревкома и штаба. Разошлись к своим делам затемно.

В полночь Миронова разбудил Степанятов, принес расшифрованную телеграмму из Балашова.

— В чем дело? — быстро спросил Миронов. Хорошего он не ждал.

— Начальник Высшей военной инспекции Подвойский... — сказал Степанятов, передавая телеграмму.

Миронов до отказа, до копоти, выкрутил фитиль керосиновой лампы и дважды прочел директиву. В ней говорилось, что многие части не поспевают организованно отходить на новые позиции, отступление превращается в бегство с крупными потерями. Центр возлагает большие надежды на славную Устъ-Медведицкую бригаду товарища Миронова...

— Понимаешь, Николай Кондратьевич, чего пи шут-то? — спросил Миронов. — Вот: приказываю вам и вверенной вам бригаде во что бы то ни стало продержаться на занимаемых позициях тридцать шесть часов, чтобы дать возможность другим частям организованно отойти на восток... Понимаешь?

— Понимаю, Филипп Кузьмич. Значит, стоять нам до смерти.

— Зови тогда командиров на экстренный совет. Придется, как ты говоришь, стоять до последнего. Но умирать. Кондратьевич, погодим. Не приспело еще...

Почти двое суток пехотные полки, конница Блинова и Мордовина отбивали атаки и демонстрировали ложные прорывы и массированное контрнаступление по ту сторону Медведицы. Перед закатом солнца конница развернулась в лаву, желая под конец блеснуть староказачьим маневром «вентерь», но по ту сторону тоже оказались бывалые вояки, дело едва не кончилось плачевно для красной стороны. Блинов сам увлекся заманиванием, его с конвоем отрезала полусотня белых, зажала на самом мосту. Миронов все это видел издали, в бинокль и почти что попрощался с оплошавшим Михаилом... Но повезло тому, не покинуло самообладание, да и конвойцы у Блинова оказались подходящими. Сам комполка зарубил двух престарелых «стариков-молодцов», вставших на пути, третьего успел пристрелить в упор, а четвертый казак прыгнул с моста в воду под натиском конвойных. Ушли...

Тридцатого утром уходили из Михайловки войска. Запылила нагорная дорога в направлении хуторов Мишина и Буянова... Полторы тысячи подвод со штабным имуществом, обозным хозяйством, архивами и столами окружного исполкома и земельного комиссариата, железным ящиком совершенно пустой кассы, с семьями актива и беженцами окрестных хуторов — все смешалось по улицам, стало вытягиваться на выезде, поднимая горько-полынную пыль. Конные брички, тавричанские хода, артиллерийские двуколки и рессорные тарантасы штаба, бычьи арбы беженских семей — столпотворение вавилонское посреди России-великомученицы; отступает в полной организованности весь Хоперско-Медведицкий красный фронт...

Миронов на взмыленном коне прожег по центральной улице к ревкому: там замешкались с отправкой архивов, а это такие вещи, что никак нельзя оставлять кадетам, лучше сжечь.

Председатель ревкома Алексей Федорцов (бывший комроты связи у Миронова), недавно выезжавший в Воронеж на политический инструктаж, поторапливал трех возчиков, которые увязывали перегруженные повозки. Ни Севастьянова, ни Рузанова, помощников Федорцова, поблизости не было.

— Скоро вы? — спросил Миронов, придержав копя.

Поделиться с друзьями: