Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Красные и белые. На краю океана
Шрифт:

Бочкарев, сбычившись, слушал Дугласа Блейда.

— Дружба эта приносит невиданные плоды. Фирма «Олаф Свенсон» разрабатывает планы преображения русского Севера. Мы желаем построить крупный морской порт в Охотске, железную дорогу между Аяиом и Якутском. Мечтаем о грандиозной по масштабам добыче золота, железных руд, якутского леса. Дух захватывает, когда я вижу все это наяву. Олаф Свенсон достойно использует возможности, предоставленные ему мистером Бочкаревым,— закончил Блейд.

Бочкарев слушал похвалы, пил коньяк, но не пьянел и так взглядывал на Феону, что она невольно краснела и зябко поводила плечами.

Бочкарев, расплескивая коньяк из рюмки на свой мундир, поднялся со стула.

— Я человек простой, говорить не умею, ежели что и брякну невпопад, то извиняйте. Приморские правители братья Меркуловы— мои друзья и благодетели — послали меня отобрать у красных побережье океана. И я это делаю. Иногда меня упреждают: такой-то и сякой-то еще не красный — он еще розовый, а мне все равно. Порозовел? Становись к стенке, подлец! И про меня пущают слушки, что я тигр лютый — рву, вешаю людей. Запираться не стану, тяжел на руку, беру за горло интел-лигентиков поганых. Ходит по моим пятам слушок, что в паровозной топке сжег красного комиссара Лазо. Да, сжег! На станции Муравьев-Амурский, на реке Хор, сжег, но то ведь одна половина правды. Вторую-то знаете?

Феона нервно перебирала конец скатерти, кровь отхлынула от ее лица, и оно посерело, будто сразу состарилось, в глазах .зажегся злой зеленый свет. «Господи, и этот палач так спокойно рассуждает о своих злодеяниях?»

— На реке Хор красные партизаны расстреляли наших офицеров. Вот я и отомстил. Я правды не боюсь,— повторил Бочкарев,— но правду можно повертывать так и эдак. Ежели по

правде рассуждать, то надо признаться — комиссара Иванова, что приказал офицеров убивать, партизаны расстреляли. Как врага своей идеи прикончили, а я всего лишь мститель. Мне награда положена...

Феона вскочила и выкрикнула в неожиданном порыве бешенства:

— Вот негодяй, он еще и похваляется!..

— Замолчи, шлюха! Твое дело юбку задирать, а не чесать языком,— рассвирепел Бочкарев.

— Ах ты кат!— рванулась к Бочкареву Феона.— Я подлые твои глаза выцарапаю...

Елагин, ухватив ее за руку, придержал около себя.

— Можно пристрелить тебя, можно на потеху казакам отдать. Пожалуй, отдам. У кого есть желание? — спросил, поворачиваясь из стороны в стррону, Бочкарев.

— Да, есть! — громко сказал Елагин. — Пошли со мной. — И потапугл Феону из овального зала.

В дверях они столкнулись с радистом «Мазатлана». Поискав глазами Дугласа Блейда, радист объявил:

— Перехвачена важная радиограмма, сэр...

— Что в ней, объявляй! — приказал Бочкарев, не дожидаясь согласия Дугласа Блейда.

— Во Владивостоке свергнуто правительство братьев Меркуловых. Правители бежали в Японию. Власть перешла в руки генерала Дитерихса...

Феона с порога повернулась к оцепеневшему Бочкареву и показала кукиш:

На-ка выкуси! Теперь тебя, ката, вздернут на первой попавшейся мачте!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда-нибудь русский писатель, равный, быть может, по дарованию Льву Толстому, напишет о гражданской войне новую эпопею.

Он исследует, изучит, осмыслит, воссоздаст исторические события во всей их величественной объемности, неповторимом блеске, социальной глубинности, вечном, непреходящем значении для человечества.

Воскресит характеры красных и белых полководцев, политических

деятелей разных партий, борьбу идей и страстей.

Нарисует картины сражений, героических походов, панических отступлений, гибели во славу -идеи одних и постыдной смерти ради собственного блага — других.

Расскажет об умирающих с голоду в местах, полных изобилия, о сожженных дотла городах, полях, политых кровью, о чьих-то несбывшихся надеждах, неожиданных свершениях.

670

. . *<

Раскроет трусость, измену, предательство, и ловцов личной удачи, и интриганов политической мысли, заговорщиков, Что под личиной радетелей за счастье народное думали только о своем праве на власть.

Извлечет из архивных досье удивительные истории, невероятные события, документы, похожие на незаконченные поэмы поэтов, бравших перо в самые напряженные часы своей борьбы и вдохновения.

И тогда-то снова предстанут события и люди революции в исторической масштабности, обусловленной веком двадцатым...

'

Михаил Константинович Дитерихс начал свою карьеру пажом императрицы и восходил по лестнице успеха легко и уверенно. Потомок обрусевшего немецкого барона, он был монархистом большим, чем сам монарх, и не мог вообразить иной формы правления в России, кроме монархической.

С юности Дитерихс увлекался религиозным мистицизмом, увлечение наложило свою печать на всю его жизнь и деятельность. Он верил в непосредственное общение человека с богом, в религиозные чудеса, таинственные культовые обряды. Сверхъестественное и сверхчувственное восприятие жизни, смерти, реального и ирреального мира переплетались у него с религиозным ханжеством и аристократическим презрением к простому человеку. В дни перед расстрелом Романовых он жил в Екатеринбурге затаившись, не привлекая к себе внимания. Когда дивизия горных стрелков князя Голицына заняла город, Дитерихс вынырнул из своего невольного небытия.

С помощью офицеров контрразведки он вылавливал участников расстрела царской семьи, в его руках оказались протоколы допросов, свидетельские показания, полицейские рапорта, документы екатеринбургской Чека, царские реликвии — иконы, хоругви, кресты, дароносицы, библии, молитвенники. Все это генерал возил с собой, с ними прибыл в Омск, к новому верховному правителю России.

Адмирал Колчак встретил Дитерихса как человека своего круга, оба болели монархической идеей, только Дитерихс мечтал восстановить дом Романовых, Колчак же думал о новой русской династии. Он назначил Дитерихса начальником военного штаба, и тот сразу придал своей деятельности религиозный характер. Генерал формировал мусульманские отряды под знаменем Газавата — священной войны с неверными, из сибирских казаков создавал добровольческие полки имени Иисуса Христа и девы Марии.

Девятнадцатый год был годом возвышения и падения верховного правителя. Возвышаясь, Колчак поднимал с собой и Дитерихса, наконец даже назначил его главнокомандующим всеми своими войсками.

После разгрома белого движения в Сибири и гибели Колчака генерал Дитерихс бежал в Харбин.

В Харбине Дитерихс завязал дружеские связи с японским консулом Яманучи. В дни их встреч Яманучи, после улыбчивых поклонов, повторял одну и ту же фразу:

— Генерал, вы слишком значительны, чтобы находиться в тени.

Поделиться с друзьями: