Красный Дракон Империи

Переночевав в штабе, утром отправились в госпиталь. Седых, теперь уже майор госбезопасности и мой адъютант, выловил пробегавшую мимо молоденькую медсестричку и поинтересовался у ней, где привезённая девочка.

— Анютка, что-ли? Так она с утра всегда в перевязочной помогает.

— Она там что, раненых перевязывает? — удивился я.

— Да нет, что вы, — засмеялась девушка, — она там поёт и раненым не так больно.

— В каком смысле поёт? — переспросил Седых

— Ну как же! Она поёт песни, а раненые говорят, что когда она поёт им не так больно перевязки делать.

— Спасибо, девушка, — поблагодарил я, — сходим послушаем вашу певунью.

Искать долго не пришлось. Из одной из палаток доносился красивый голос, певший "Прекрасное далёко". Я жестом остановил Седых и один прошёл в палатку. Внутри было отгорожено ширмами несколько отсеков, и из одного из них доносилась песня. Перед входом в перевязочную сидели и стояли легкораненые бойцы. Увидев меня они было начали вставать, но я приложил палец к губам и жестом показал им, чтобы не обращали на меня внимания. Заглянув за ширму я увидел довольно симпатичную девочку, одетую в подшитый по её размеру белый халат с белой шапочкой на голове.

— Здравствуйте! — поздоровался я, — позвольте ненадолго украсть у вас эту юную особу.

Девочка испуганно вздрогнула и прекратила петь. В тот же миг сидевший на кушетке раненый громко застонал.

— Выйдите немедленно, — шикнула на меня делавшая перевязку медсестра. — вы нам мешаете и отвлекаете Аню. Пой, Анечка, — ласково обратилась она к девочке, — а вы ждите на улице окончания перевязок.

И только тут я посмотрел на девочку в ментальном зрении. Никакой чёрной паутины в области головы у неё не было, но были едва заметные потемнения. Зато аура сияла просто ослепительным светом, лаская своими лучами перевязываемого бойца. Девочка опять замолчала и внимательно посмотрела на меня, словно почувствовав мой ментальный взгляд. Аура слегка изменила цвет на менее яркий и раненый опять застонал.

— Да выйдите вы уже наконец, — прикрикнула на меня медсестра. Я поспешно вышел из палатки.

— Вот что, Олег, — обратился я к подошедшему адъютанту, — разыщи-ка мне конфет каких-нибуть или шоколада. И вообще чего-нибуть сладкого к чаю.

— Сделаем, командир, — удивлённо сказал Седых и умчался в сторону штаба.

Примерно через полтора часа перевязки закончились и из палатки вышла Аня в сопровождении выгнавшей меня медсестры. За это время она несколько раз перепела весь репертуар моей сестры. Медсестра, увидев кого она так грубо выгоняла из перевязочной, смутилась.

— Извините, товарищ генерал.

Я уже хотел было ответить, что, мол, не стоит извиняться и что она была в своём праве, как вмешалась Аня.

— Не бойтесь, тётя Катя. Это хороший человек, от него свет чистый идёт.

— Анечка, ну что ты такое говоришь. Какой ещё свет?

— Вы не беспокойтесь, — прервал я медсестру Катю, — нам с Аней надо поговорить.

Мы сидели в выделенной нам в штабе комнате и втроём пили чай. Седых где-то умудрился раздобыть горсть ирисок "Кис-кис" и десяток конфет "Гулливер". Кстати не дешёвые конфеты и достаточно редкие в эти годы. Аня с удовольствием хрустела вафельками из конфет и запивала сладким чаем.

— Анют, а ириски почему не берёшь? — спросил Олег.

— А их с чаем не вкусно. Их так вкуснее защёкать.

— Аня, расскажи, пожалуйста, ещё раз, что с вами произошло? — попросил я, когда девочка допила чай и доела конфеты.

Она вздохнула как-то по взрослому и начала свой рассказ.

Их интернат должны были вывезти ещё до начала войны, но машины забрал для своих нужд какой-то начальник. Директор долго куда-то звонил и ругался, но всё без толку. Когда началась война, то в первый же день на один из корпусов упал подбитый немецкий самолёт. К счастью никто не пострадал, так как корпус использовали в последнее время как склад. Все очень испугались, а директор опять кому-то звонил и требовал машины. Ему их пообещали, но так и не прислали. Немцы появились на территории интерната внезапно, когда директор уже распорядился готовиться идти пешком. Они опоздали буквально на пару часов. Директора и нескольких воспитателей-мужчин куда-то увели и вскоре с той стороны раздались выстрелы. Детей согнали в один корпус. Вскоре приехал какой-то важный господин в чёрной форме и к нему начали водить по одному воспитанников. Он выбрал четверых, в их число вошла и Аня, а остальных отправил обратно. Оставшихся он по одному брал руками за голову и долго пристально смотрел в глаза. Когда очередь дошла до Ани, то она очень испугалась и у неё начался приступ. В этот момент в голове у неё, по её словам, словно гром громыхнул и она упала на пол. Немец что-то пробормотал и ушёл, покачиваясь словно пьяный. Что было потом Аня не помнит. В себя пришла когда началась стрельба. Испугавшись забилась в угол за сейф, что её и спасло. Откуда у неё взялся пистолет за поясом она не помнит. Уже в госпитале раненые заметили, что когда она поёт, то становится легче. Она и стала им петь свои любимые песни.

— Анют, скажи, ты мне веришь? — спросил я.

— Конечно верю, — без какого-либо сомнения ответила она, — от вас свет добрый идёт.

— А ты от всех свет видишь?

— Нет, только от некоторых. Вот от него света не вижу, — она показала рукой на сидящего в сторонке Седых, — зато у него дракончик красивый.

Оп-па! Да она одарённая видящая. Да ещё, похоже, с даром целительства.

— Скажи, Анют, а у тебя уже здесь приступы были?

— Неа. Я вылечилась. Захотела чтобы их больше никогда не было и всё прошло. А ещё мне что-то в голове мешало. Я захотела чтобы это исчезло и оно исчезло. А ещё я видела у одного военного здесь какую-то чёрную блямбу в голове. Я хотела ему помочь, но он куда-то ушёл.

— Когда ты это видела? — вскинулся я.

— Утром когда шла в перевязочную.

— А как это военный выглядел? Может как-то отличался от других?

— У него на поясе ножик такой длинный красивый висел.

— Олег, срочно аккуратно и без шума выясни кто это такой, — мой адъютант выскочил за дверь.

— Аня, ты сказала, что мне веришь, — она кивнула, — ты не будешь против, если я тоже положу свои руки тебе на голову?

— Не буду. Я знаю, что вы ничего плохого мне не сделаете.

Я передвинул табурет к ней поближе и, положив ладони на её виски, прикрыл глаза.

" — Герр Штаубер, зачем вам вообще понадобились эти ублюдки? Вы действительно думаете что они будут послушны вашей воле?

— Вы напрасно сомневаетесь, господин майор. Эти, как вы выразились, ублюдки, лишь первые ласточки, первые вестники нашей будущей победы. Представьте что будет, когда мы заполоним тылы русских тысячами детей и подростков, каждый из которых является нашим послушным оружием. Не вызывающие никаких подозрений они проникнут повсюду и в назначенный час нанесут удар. Нашему доблестному Вермахту останется лишь загнать неуправляемые толпы этих русских унтерменшей в лагеря и утилизировать. В ведомстве рейхсфюрера Гиммлера этому эксперименту уделяется особое внимание и задача Абвера оказать нам полное содействие.

— За нас не беспокойтесь. Абвер никогда не подводил, не подведём мы и сейчас. Однако ваш спутник смог обработать лишь этих четверых и слёг. А вы говорите о тысячах. Или у вас есть ещё сотня-другая таких специалистов?

— Такие специалисты на вес даже не золота, а бриллиантов и сколько их имеется на самом деле не знает никто, кроме высших чинов. Из "Аненербе" меня заверили, что через пару недель он встанет на ноги и будет в полном порядке. Эти неполноценные расы черезвычайно сложный материал для работы.