Красный олигарх

Объект подошел к черному «Форду», припаркованному у ворот особняка. Фомич узнал машину. Личный автомобиль Крестовского. Значит, не зря топтали мостовую, ниточка привела прямо к заказчику.

Фомич бесшумно скользнул за штабель дров. Тридцать лет наружного наблюдения научили его сливаться с тенями. Объект о чем-то негромко переговаривался с шофером «Форда», поблескивая золотым портсигаром в свете уличного фонаря.

Из-под арки вынырнул беспризорник в драном пальтишке, попытался стрельнуть папироску. «Инженер» брезгливо отмахнулся.

Неправильно, отметил про себя Фомич, в нашем деле любой контакт может быть полезен. Старый филер помнил, как еще при царе беспризорники были лучшими информаторами.

«Форд» тронулся, взревев мотором. Фомич успел заметить в свете фар номер: «МС 17–41», и вправду личный автомобиль Крестовского. За рулем сидел его постоянный шофер Гришка-латыш, известный лихой ездой.

Фомич знал, что делать дальше. В кармане потертого пальто лежала заветная книжечка в черном коленкоровом переплете, куда он заносит наблюдения. Еще с дореволюционных времен он приучил себя проверять все связи объектов.

А после разговора с лаборантом «инженер» наверняка будет отправлять донесение. Самому заказчику. Водитель не в счет. Видимо, объект уточнил у него, где сейчас главный заказчик.

В тусклом свете керосиновой лампы старый филер быстро набросал в книжечку: «Объект контактировал с К. Машина МС 17–41. Проверяю дальнейшие действия». На всякий случай переписал, вырвал листок и сложив треугольником, сунул в щель почтового ящика на условленном месте — за облупленной вывеской «Починка галош».

Объект отправился дальше, Фомич за ним. Они петляли по переулкам старой Москвы, пока не очутились у роскошного особняка в Хлебном переулке.

Фомич знал этот дом. Здесь жил Крестовский. Трехэтажный, с лепниной и мезонином, особняк выделялся среди соседних зданий. Чугунная ограда, мраморные львы у парадного входа, все кричало о богатстве хозяина.

Старый филер бесшумно скользнул в тень каштанов. За годы службы он изучил каждый закоулок этого района. Вон там, за выступом брандмауэра, отличный наблюдательный пункт. Еще есть чердак соседнего дома — идеальное место для маскировки.

Объект поднялся по гранитным ступеням. Дверь открыл швейцар в ливрее с медными пуговицами, старый слуга еще с довоенных времен. Фомич насчитал шесть освещенных окон в бельэтаже. В одном из них мелькнула грузная фигура хозяина дома. Крестовский лично встречал позднего гостя.

В ярко освещенном окне кабинета Фомич отчетливо видел фигуру хозяина дома. Крестовский, грузный мужчина лет сорока пяти, с брюшком, туго обтянутым жилетом, расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Его массивная фигура отбрасывала тень на стену, подчеркивая характерную медвежью походку вразвалку.

Даже в поздний час он оставался верен своим привычкам: безупречно отутюженный костюм-тройка английского сукна, золотая цепь от часов на животе, крахмальный воротничок с жемчужной булавкой. Холеное лицо с двойным подбородком, тщательно подстриженные усы с напомаженными кончиками, редеющие волосы, приглаженные бриолином, все говорило о человеке, любящем комфорт и роскошь.

Сразу видно бывшего купца первой гильдии, отметил про себя Фомич. Как ни маскируйся под советского хозяйственника, а повадки остались прежние. Он помнил Крестовского еще с дореволюционных времен. Тот начинал с небольшой скобяной лавки на Варварке, а к 1914 году уже владел доходными домами и имел пай в «Металлообработке».

Сейчас, при НЭПе, Крестовский формально числился председателем правления треста, но старый филер знал: за этим стоят куда более серьезные связи — в ВСНХ, в банках, в наркоматах. Недаром его особняк всегда полон гостей из «высоких кабинетов».

Свет в угловом кабинете горел около часа. Фомич, не двигаясь, стоял в тени деревьев за укрытием, привычно отмечая детали: вот мелькнула тень «инженера», склонившегося над столом, видимо, показывает документы. Вот характерный жест Крестовского достает из резного шкафчика графин и бокалы. Значит, доволен информацией.

В соседнем доме за кисейной занавеской горела керосиновая лампа. Где-то надрывно мяукал кот. По булыжной мостовой процокал копытами припозднившийся извозчик, возвращавшийся с дежурства у рабочего клуба «Заря коммунизма», где заканчивался вечер самодеятельности.

Наконец объект вышел. Его походка изменилась, стала увереннее, размашистее. Хорошо заплатили, определил Фомич. Двадцать лет наружного наблюдения научили его читать людей как открытую книгу.

Объект растворился в ночной темноте. Но старый филер не двинулся с места.

Теперь его интересовало другое. В кабинете Крестовского все еще горел свет. Хозяин дома стоял у окна, нервно постукивая пальцами по стеклу. Потом резко задернул тяжелую штору.

Что-то его встревожило в донесении, отметил про себя Фомич. Надо доложить Глушкову.

Старый филер достал потрепанный блокнот в клеенчатом переплете, быстро набросал отчет карандашом, экономя каждое слово: «Объект прибыл к К. в 23:15. Личная встреча в кабинете. Продолжительность — 58 минут. К. встревожен полученной информацией. Требуется усиление наблюдения».

Глава 19 Спектакль в театре

Я шел по мартеновскому цеху, привычно ощущая жар печей даже сквозь толстые стены. Этот жар иногда напоминал мне о собственном заводе в двадцать первом веке, там тоже стояли мартены, только с цифровым управлением. А здесь все держалось на опыте сталеваров, на их интуиции и глазомере. Бригада в брезентовых робах колдовала над плавкой, в их движениях читался многолетний опыт.

— Вот, Леонид Иванович, — Доброхотов указал на заметную трещину в футеровке третьей печи. — Видите расслоение? Обычный шамот не выдерживает режима. При температуре выше тысячи шестисот градусов структура начинает разрушаться.

Я провел рукой по шершавой поверхности огнеупора. В будущем эту проблему давно решили, используя композитные материалы. Но здесь придется искать другие пути.

— Сколько плавок держит футеровка?

— От силы сорок, — профессор достал из своего потертого портфеля чертежи. — А для оборонного заказа нужно минимум двести. Но у меня есть решение.

Я с интересом склонился над схемами, которые он развернул на верстаке. Сорокин рядом быстро конспектировал в блокнот, и я мельком отметил его педантичный почерк.