Красный олигарх

Усталость навалилась свинцовой тяжестью. Я дал еще распоряжения и провел два совещания. Потом отправился домой.

«Паккард» миновал Чистые пруды и остановился у трехэтажного особняка в Архангельском переулке — здесь располагалась квартира Краснова. Дом был из тех, что раньше принадлежали купеческим семьям: с лепниной на фасаде, чугунным палисадником и парадным подъездом с дубовой дверью.

Старый швейцар Михеич, в потертой ливрее с медными пуговицами, помог мне подняться на второй этаж. Квартира встретила теплом от голландских печей и запахом готовящегося ужина — экономка Агафья Петровна, оставшаяся еще от прежних хозяев, хлопотала на кухне.

— Барин… то есть, Леонид Иванович, — поправилась она, вытирая руки о передник. — Я уж думала, не приедете. Бульон куриный приготовила, как доктор велел. И пирожки с капустой.

В большой столовой с венецианскими окнами и дубовой мебелью горели электрические бра в бронзовых подстаках. На стенах — картины передвижников, оставшиеся от прежних владельцев, над буфетом — старинные часы «Павел Буре».

Я с трудом опустился в кресло у камина, морщась от боли. День выдался тяжелым, плечо нещадно ныло.

— Чаю покрепче, — попросил я. — И пусть Семен Артурович зайдет с документами.

Агафья Петровна засуетилась с самоваром, а я откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. В голове крутились цифры, схемы, лица.

Модернизация завода требовала серьезных вложений. Часть можно взять из «черной кассы», что-то провести через официальные каналы. Но основную сумму придется искать на стороне.

Я понимал, что если увеличу производство, то смогу зарабатывать намного больше. И тогда возвращу все затраченное с лихвой.

В дверь деликатно постучали. Вошел Головачев с папкой документов:

— Леонид Иванович, тут сводки производственные и…

— Потом, — прервал я его. — Что с расследованием покушения?

— Товарищ Рожков обещал зайти вечером. Говорит, есть важные сведения.

Словно в ответ на его слова, с лестницы донеслись шаги. Агафья Петровна ввела в комнату невысокого человека в штатском — того самого Рожкова из ГПУ. Я кивнул Головачеву и тот испарился из комнаты.

Вошедшего можно было бы принять за мелкого канцеляриста, если бы не характерный профессиональный взгляд — цепкий, оценивающий, словно фотографирующий каждую деталь. Рожков был из той новой породы чекистов, что пришли на смену кожанкам и маузерам: внешне неприметный, в потертом, но добротном костюме-тройке табачного цвета, с аккуратно повязанным галстуком скромной расцветки.

— Присаживайтесь, — я указал на кресло напротив. — Агафья Петровна, принесите нам коньяку. Армянского, из особых запасов.

Лицо Рожкова имело какую-то неуловимую особенность — его невозможно толком запомнить. Бесцветные, жидковатые брови над светло-серыми глазами, прямой нос средней величины, тонкие губы, чуть впалые щеки. Гладко выбритый подбородок с едва заметной ямочкой. Русые волосы с залысинами на висках старательно зачесаны набок. Возраст неопределенный — то ли тридцать пять, то ли все сорок пять.

Руки с коротко остриженными ногтями — подвижные, с характерными канцелярскими мозолями на среднем пальце правой руки. На запястье — часы «Мозер» в потускневшем серебряном корпусе, явно ношенные не один год. В нагрудном кармане — плоский блокнот в черном коленкоровом переплете и огрызок карандаша.

Когда экономка удалилась, Рожков достал из потертого портфеля папку:

— Значит так, Леонид Иванович. Покушение организовали люди Крестовского. Исполнители — банда Косого, три человека: сам Косой, Витька Щербатый и Колька Питерский.

— Крестовский? — я напрягся. Это имя что-то смутно напоминало, какие-то документы из папок Краснова.

— Ну да, владелец «Металлообработки». Ваш главный конкурент по военным заказам. Мы за ним давно наблюдаем — есть подозрения в связях с троцкистами.

Говорил он особенным образом — словно сам с собой беседовал, негромко, с хрипотцой в голосе. Фразы строил по-чекистски четко, перемежая канцелярские обороты с улично-блатным жаргоном.

Я отхлебнул коньяка, чувствуя, как по телу разливается тепло.

— А конкретнее?

— Банду уже взяли, — Рожков усмехнулся. — Косой раскололся сразу. Показал, что заказ пришел через бывшего управляющего «Металлообработки» Фролова. Обещали пять тысяч золотом.

В разговоре агент часто делал паузы, доставая из кармана жилета потертый портсигар из карельской березы. Папиросы курил «Герцеговина Флор», особые, из распределителя ОГПУ. Прикуривал особым образом — сложив ладони лодочкой, как на фронте, хотя в кабинете не было ни ветра, ни сквозняков.

— Фролов… — я вспомнил запись в блокноте Краснова: «Ф. — компромат по товарным накладным». — И что им было нужно?

— Документы из вашего портфеля. Видимо, что-то связанное с военными подрядами. Но главное не это, — Рожков подался вперед. — У нас есть информация, что Крестовский готовит большую игру. Хочет подмять под себя все металлургические заводы в округе.

Двигался Рожков по-особому — мягко, неслышно, словно извиняясь за свое присутствие. При этом постоянно держал в поле зрения все входы и выходы, машинально отмечал любое движение за окном. Профессиональная привычка, въевшаяся в кровь.

Я задумчиво покрутил стакан с коньяком:

— А поподробнее о Крестовском? Что за человек, связи, слабые места?

— Сейчас все будет, — Рожков достал еще одну папку. — Крестовский, Андрей Петрович, 45 лет. Бывший купец первой гильдии. Сейчас — председатель правления «Металлообработки». Три завода, связи в ВСНХ, личное знакомство с некоторыми членами ЦК. Слабые места… — он усмехнулся. — Любит красивую жизнь. Особняк на Пречистенке, автомобиль «Испано-Сюиза», молодая жена из бывших актрис. Но главное — махинации с военными заказами. Завышение цен, подделка документации.

Была в Рожкове какая-то кошачья настороженность: даже сидя в кресле, он словно готов был в любой момент вскочить и действовать. Пальцы, теребящие пуговицу на жилете, выдавали скрытое напряжение. А глаза… глаза постоянно двигались, фиксируя, запоминая, анализируя.

Даже документы он доставал как-то по-особенному — сначала прощупывал папку пальцами, потом открывал на определенной странице, предварительно расправив уголки. В каждом движении чувствовалась привычка к работе с уликами, где любая мелочь могла оказаться решающей.