«Красный стул»

— Я слышал, что женщины опаздывают, — доставая пачку сигарет, он прошёл вдоль гостиной прямо к панораме окон, — но путать места встреч…

Ему не хотелось на неё смотреть. Глупая иррациональная слабость к ней была настолько сильной, что мышцы шеи сводило судорогой. Нотт сильно закусил щеку, пытаясь угомонить расцветающее внутри волнение, но сделал только хуже. Ладони стали неприятно влажными, словно у влюбленного школьника, который не в силах совладать с собой. Уголки губ нервно поползли вверх. Так и было. Несмотря на возраст, ощущения, заполняющие каждую клеточку тела, заставляли трепетать что-то под рёбрами.

— У меня были некоторые непредвиденные обстоятельства… — её тихий голос откликнулся под рёбрами, распространяя вибрации по организму.

Что бы она сейчас ни сказала, его отношение к происходящему не должно было поменяться. Ведь так? Это лишь очередной отвлекающий трюк, чтобы Теодор снова потерял связь с реальностью и просто увяз в её обаятельной лжи и сметающем всё на своём пути темпераменте. Гермиона опоздала. Он уже захлебнулся в противоречиях и чувствах, плещущихся в венах. Мышцы выкручивало тошнотворное непреодолимое желание прикоснуться к ней снова. Никотин тяжёлой опьяняющей волной разлился по всему телу, заполняя лёгкие до отказа.

— Меня не касается то, чем вы занимаетесь по долгу службы, мисс Грейнджер, — каждое слово застревало в трахее, сопротивляясь выдоху.

Эта бесполезная попытка абстрагироваться сдавила виски, причиняя острую режущую боль. Но так было лучше. Нотт должен помнить, что эта абсолютно чужая, расчётливая и лживая ведьма не имеет никакого отношения к тому образу, который складывался неделями в его голове. Возможно, он вовсе не знает, кто гостил в его доме почти месяц. Но любовь, как и глупость, идущая с ней бок о бок, абсолютно слепа.

— Наблюдение с тебя полностью снято с завтрашнего дня, — тон Гермионы отдавал непривычными заминками и нерешительностью. — Я хотела сама об этом сообщить и поговорить, потому что…

— Значит, через час пребывание сотрудника Министерства в этой квартире станет незаконным, — сухо выдавил Теодор.

Он всё ещё надеялся, что обезличивание собеседницы даст ему шанс не совершить ещё одну ошибку. Хотя, даже стоя спиной, чувствовал, как её взгляд упирается в затылок, прожигая дыру. Никакой необходимости слушать её оправдания не было. Крупицы правды, которые оплетены вязким слоем лжи и сладкой патокой, вряд ли помогут решить насущные вопросы, а тоска, пустившая корни сквозь кости, только усилится, сдавливая всё тело в беспощадной пытке.

— Но я должна…

— Нет, — отрезал Нотт, замечая, что пепел вот-вот рухнет на пол.

Пепельница стояла на барной стойке. Короткий импульс осознания сдавил мышцу на щеке и заставил сердце замедлить стук. Очередной удар так сильно скрутил все жилы в организме, что повернуться к ней лицом стало почти непосильной задачей. Бестолковое лирическое молчание нагнетало атмосферу, утяжеляя воздух, пропитавшийся вязким ароматом чёрной смородины. Прикрыв на мгновение глаза, Теодор направился к столешнице. Противоречивые желания вопили внутри, оглушая самоконтроль, который уже натирал мылом веревку. Беспорядок чувств, возникший внутри, обрёл очертания испуганной стайки рыб, потревоженных хищником. Бросившись врассыпную, они испуганно кочевали по закоулкам разума, пытаясь найти для себя место.

Никотин не перебивал проклятый запах, а боковое зрение цеплялось за каштановые волны волос, спадающих на плечи. Её излюбленная привычка носить палочку в волосах сегодня была нарушена. Даже если она убьет его прямо сейчас, это будет намного проще. Ведь тонкая вуаль, отделяющая Нотта от падения в пропасть, почти исчезла, когда он заметил, как она судорожно сдавливает кончики пальцев. Кожа подушечек белела от сильного давления, а движения были неосторожными и слишком рваными.

— Я могу уйти сейчас, если ты хочешь, — её голос дрогнул, но она сильно втянула воздух, продолжая говорить. — Я не собиралась вредить тебе или делать больно… — Грейнджер демонстративно отодвинула от себя палочку. — Я только хотела объяснить.

— Нет, — всё ещё не отрывая взгляд от лакированного дерева, равнодушно процедил он, потушив сигарету. — Работа здесь окончена. Задерживаться совсем не обязательно.

— Тео, пожалуйста… — коснувшись его запястья, она одернула руку, когда наткнулась на холодный взгляд.

Смотреть в карамельно-шоколадные глаза было большой ошибкой. Внутри что-то надломилось. Скорее всего, это сломанный хребет самоконтроля, который скоропостижно покинул арену, оставляя Теодора в гуще собственных эмоций. Ядовитое желание повторить касание распространилось по организму, передаваясь от клетки к клетке, словно вирус. В её взгляде было больше растерянности, чем в тот момент, когда она сидела перед ним на столе практически раздетой. А страх, прячущийся под трепещущими ресницами, был совсем не похож на животный. Это больше напоминало запоздавшее раскаяние.

— Ты уже использовала свой шанс высказаться, — почувствовав, как дрогнули кончики пальцев, он поспешно направился к выходу из гостиной. — Я не собираюсь выгонять человека на ночь глядя. Ты можешь воспользоваться своей комнатой, если хочешь остаться.

— А твоей? — негромко спросила она, когда Нотт уже почти переступил порог.

Вопрос пробил брешь где-то в области темечка. Показалось, что мозг вытек наружу вместе со всеми адекватными умозаключениями. Теодор оцепенел, чувствуя, как весь мир сжался до её слов, отразившихся эхом в опустевшей голове. Он сглотнул, пытаясь скрыть собственное замешательство. Истерично вопящая тоска начала крошить ребра, переходя на ультразвук. Нотт уже пожалел, что разрешил ей остаться. Пожалел, что позволил себе её почувствовать. Пожалел, что его бестолковое любопытство настолько сильно разрослось, трансформируясь в…

«Нет», — оборвав свои мысли, он понял, что слишком долго молчит, но вместо ответа просто вышел из комнаты.

Пульс возрос слишком быстро, заставляя задыхаться. Захлопнув дверь, Теодору показалось, что все его внутренности вывернули наизнанку. Он в очередной раз не смог сказать ей решающее «нет». Это слово жгло глотку, даже не доходя до языка. Их не связывали тонкие незримые нити. Как в лирических романах. На его шее был завязан грубый, очень тяжелый канат. Её вкрадчивого тона оказалось достаточно, чтобы смести линию обороны в одно мгновение. Нотт закрыл лицо руками. Слишком яркое и чёткое желание. Реакция сознания на неё стала почти условным рефлексом.

Но как доказать самому себе, что тебе должно быть плевать, если уже знаешь, как напрягаются нервы от её более глубокого вдоха? Она не обладала какой-то сногсшибательной внешностью — была по-своему красивой, но не самой. Её капризы едва ли отличались от причуд других женщин. Манеры и чувство такта вовсе достали из-под захламлённого шкафа, где они пылились за ненадобностью. Она была сексуальна и изобретательна, но этого недостаточно, чтобы так прочно засесть в голову. Всё было намного проще. Гермиона развеяла его скуку. Бойкий темперамент в комплексе с неплохими мозгами и максимализмом выжали из Теодора любые попытки сопротивляться. В ней не было ничего. И одновременно было всё необходимое.

Даже для себя этот эмоциональный взрыв объяснить стоило немалых усилий. Нотт слишком хорошо понимал, что его ждет дальше. Опыт прожитых лет никак не поможет. Это не простое увлечение, которое развеется через пару месяцев. Он влюблён в образ, который, возможно, не имеет ничего общего с реальностью, но слишком идеален, чтобы прекратить в него верить. Нотт видел в ней только то, чего ему так не хватало в жизни: страсть, игру, эмоции.

Стенки черепа завибрировали от слишком сильного напряжения. Ему нужен был душ. Горячая вода и пар должны смыть хотя бы часть мучающих мыслей. Теодор был согласен на что угодно, чтобы избавиться от раздирающих грудную клетку эмоций. Её может не стать уже завтра. В их кругу это не такая уж и редкость. Особенно, если ты крупный игрок. А Гермиона, несомненно, была одной из самых крупных рыб в этом мутном океане теней. Его совершенно перестало беспокоить то, что она врала и, вероятнее всего, никогда не была самой собой рядом с ним.