Краткая история белковых тел.

Преграда, собранная наспех из подручных средств вряд ли сможет остановить вражескую тяжелую технику, разные там танки и БТРы. Это понимаю я - не специалист в военном деле, это понимают ополченцы, несущие службу вместе со мной - мужики из ближайшего села.

Все всё понимают, но не уходят.

Надо мною висит южное солнце, намертво привязанное к зениту, стоит жара и тяжелая июльская тишина, разрываемая глухим буханьем орудий со стороны украинских военных. Канонада разносится далеко по окрестностям.

– Черти долбанутые, из "Градов" лупят, - добродушно сообщает мой "сослуживец" - толстый дядька без передних зубов, которые ему, якобы, выбили нацгвардейцы. Его необъятное пузо обтягивает майка зеленого камуфляжного цвета, на коленках пузырятся черные спортивные штаны. Обут он в кроссовки, бывшие когда-то белыми. Недостаток зубов приводит к небольшой шепелявости и поэтому мне слышится окончание фразы как: "Ишь Градов люпят".

Его зовут "дядька Никита". С рацией он обращаться не умеет и словосочетание "дядька Никита" превращается, в своего рода, позывной, как небезызвестная "баба Наташа" в Мариуполе.

Что я здесь делаю? Как сюда попал, после падения в реку на машине? Один бог знает! Я доброволец из России, оказавшийся в этом месте чисто случайно, по распределению в Донецке. Неделю со мной возились, обучали стрелять из автомата, дали пару раз подержать в руках гранатомет. Как обыкновенный офисный житель я, в свое время, откосил от армии по здоровью - военного опыта у меня никакого.

Но опыт здесь не главное - главное желание, настрой, боевой дух.

Воробей вспорхнул с ветки и куда-то улетел. Но куда? Небольшая стайка деревьев, росших возле блокпоста, своей густой листвой загораживает мне обзор. Дядька Никита несколько раз порывался их спилить, но сельчане не дали, пожалели - на юге деревьев мало, здесь горячие степи, низкорослая трава.

Нацгвардейцы, украинская армия, пока не движутся в нашу сторону. Мы целыми днями валяемся на траве, смотрим поверх мешков на теряющуюся вдали пустынную дорогу, которая ведет к другому селу, и никого не видим. Даже обычные в таких случаях сельские соседи перестали ездить друг к другу. Сейчас опасно, могут подстрелить за просто так.

Обед нам привозят на велосипеде. Молодая девушка, племянница дядьки Никиты Оксанка, цепляет два алюминиевых бидона на руль и везет из села. В одном борщ, в другом картошка с тушенкой. Вода у нас своя, стоит в большой фляге под ближним деревом.

Всё просто и неприхотливо. Да и какие разносолы, на войне?

Иногда я задумываюсь, зачем я приехал сюда, для чего взял автомат в руки. Ничего трагичного со мной не случилось, там, в моем городе. Ну, киданули на работе, ну, коллега обманула. Пустяки! Можно забить. И не такие вещи вытворяет жизнь. Пошел бы в другой банк или фирму - с работой проблем особых не было, постепенно все бы наладилось и устоялось, и я начал бы новую историю, историю белкового тела. Вместо Лизы появились бы другие девушки, например, велосипедистка Аня. Я, кстати, хотел её позвонить, встретиться.

Да, вариантов было много. Но я выбрал этот.

Прикрываю глаза, чтобы опуститься в летнюю полудрему, но уже слышу скрип велосипеда, позвякивание бидонов.

– А вот и шрачка!
– радостно шепелявит дядька Никита, для которого еда не средство насыщения, а возможность скоротать время и чем-то себя занять.

Из кустарника подтягиваются еще два селянина - худосочные веснушчатые братья Безручко, парни молодые, беспокойные. Они в камуфляже и даже умудрились достать разгрузку. Младший Николай, надел на руки перчатки с вырезами для пальцев, картинно закинул на грудь автомат, рисуясь сам перед собой. Его черные ботинки-берцы начищены до блеска и выглядят красиво, но в такую жару ногам в берцах не позавидуешь.

Намного легче я чувствую себя в бежевых мокасинах, купленных еще дома. Они оказались на удивление крепкими, а мелкие дырки в них обеспечивают хорошую вентиляцию. Я перевожу взгляд вниз и довольный осматриваю свои ноги.

Старший Петро держит себя скромнее. Он, как я вижу, неравнодушен к Оксанке, а девушка, в свою очередь, выказывает мне знаки внимания: то лишнюю порцию борща нальёт, то тушенки кладет побольше. Петр начинает на меня косо смотреть, и мне эти шекспировские страсти с сельским уклоном абсолютно не в тему.

Беру автомат, поднимаюсь с травы и собираюсь прямиком к деревьям, где у нас из двух широких досок сооружен импровизированный стол. Оксана уже подъехала и ставит на доски бидоны. Она в джинсах и короткой майке, и я замечаю, что её майка прилипла к спине, насквозь проступили пятна пота. Краем глаза вижу, что дядька Никита лениво поводит взглядом, не останавливаясь на фигуре девушки. Его больше интересует стол, который постепенно заставляется посудой, и я философски думаю, что старость -- это не ограничение возможностей, старость - это угасание желаний.

Оксана тем временем заканчивает свои хлопоты у стола, изредка вытирая ладошкой разгоряченное лицо, а наша группа готовится отправиться трапезничать. Но в последнюю минуту дядька Никита спохватывается.

– Ты, как там тебя?
– осведомляется он.

Я вспоминаю свой позывной, который выбрал в Донецке, и которым еще ни разу не воспользовался.

– Север.

– Ага! Ты вот шо, давай-ка, брат, здесь поштой, покарауль, шоб военные не ровен час не шунулись.

Дядька Никита говорит на том самом суржике - смеси русского и украинских языков, на котором говорит почти вся Украина. Сам украинец, он не называет противников украми или укропами, а обозначает нейтрально: "Военные".

– Айда рубать!
– предлагает между тем Петро, и они отправляются к Оксане.

Я кладу автомат в щель между плотных мешков, образующую мини-амбразуру и надеваю камуфляжную кепку, стараясь, чтобы тень максимально закрыла лицо. Замечаю, что рядом валяется черная маска-балаклава, и с ужасом представляю, как надел бы её на этом солнцепеке. Все равно, что лицо опустить в кипяток. Когда мне её давали в Донецке, то предупредили, чтобы надевал всегда и везде - так безопаснее. Но мне не от кого скрываться, я ведь не лидер непризнанной республики, я простой боец.

Сзади раздаются звуки алюминиевой посуды, ложки стучат о тарелки. Я не оглядываюсь, знаю, что услужливая Оксана сразу предложит налить борщ - она может принести тарелку прямо сюда, поставить на мешки. Но опять вызовет ревнивый взгляд Петра, а мне это не нужно.

У меня на плече висит рация для связи со штабом. Штаб - это громко сказано - небольшая хата в Засечном, где находятся пару человек ополченцев. Они напрямую связаны с другим штабом, наверное, в Донецке. Периодически я с ними коммуницирую, сообщаю обстановку.