Кредит на милосердие

Ох, как же Митяй хотел, чтобы она встретилась ему на улице. Чтобы заметила, как высоко он успел подняться с тех пор, как виделись они в последний раз. Чтобы поняла, что потеряла, так неосмотрительно отказавшись от помощи. И если это произойдет, девка обязательно передумает. Придет к нему в казарму, извиняясь неумело и трогательно. На аванс Митяй сможет оплатить ей гостиницу. Наверное, и на еду останется. А когда «кроты» увидят, с кем водит дружбу новая метелка, ее жизни больше ничего не будет угрожать.

От сладких мечтаний становилось жарко и даже душно, щеки наливались краской, а в штанах мгновенно набухало. В книгах такие переживания описывались совсем иначе – упоительно, глубоко, но никак не болезненно. Митяй – обычно спокойный, сдержанный и расчетливый – этих проявлений чувств стеснялся, будто маленький ребенок, раздраженно заставляя себя гнать непрошеные мысли. Не удавалось, особенно по ночам, когда зеленоглазая являлась во сне. Обнаженная, с распущенной косой, такая нежная и приветливая…

Старшаки, окружавшие пацана, замечали неладное, но списывали это на трудности адаптации. Поэтому в душу не лезли, наоборот, старались помочь и подбодрить. Они были отпетыми уголовниками, головорезами с большой буквы, матерыми волками хорошо сыгранной стаи. Но если вожак дал приказ принять новенького как своего, Митяй стал членом этой стаи без вопросов или сомнений.

Три дня пролетели пулей. В патрулях, чистке оружия, профилактическом ремонте техники и физических упражнениях, которыми СБА занималась по утрам. А затем наступило утро, в котором решалось, кто именно пойдет в поход.

Митяй что-то слышал о карательной операции, возглавить которую назначили одноглазого Фэна Вэйаня. Вечерами в казармах, во время ночных обходов или за обедом он улавливал обрывки разговоров, в которых старшие безы делились новостями. Что-то там было о пропадавших детях, о каких-то религиозных фанатиках, спрятавшихся в глухой тайге. Его это касалось мало, а потому парень не забивал голову лишним. Что новенького не возьмут на выполнение операции, было очевидно. До сегодняшнего утра, когда Султан вышел на площадь, произнеся свою отлично отрепетированную речь…

Митяй, как и было велено, вертелся рядом. В задачи их тройки входил контроль так называемого «второго кольца», отлавливавшего самых рьяных тайгинцев, желающих добраться до господина Темирбаева с жизненно важным вопросом. Потому он крутился по заданной орбите, сканируя толпу глазами и безошибочно засекая в ней карманников, пройдох и бездельников.

Увидел и ненавистного ему мужика, причем тоже впервые за прошедшие дни. Собранный к походу, тот столь уверенно направился к Султану, что Митяй чуть не схватился за кобуру. Двинулся наперерез, но чуть не уперся в самого Вэйаня, пропустившего чужака в «первое кольцо».

Удивляться смысла не было – такие, как этот мужик с глазами профессионального хирурга, всегда найдут себе теплое местечко. А уловив обрывки разговоров, паренек и вовсе скривился – человек по имени Леший оказался обычным наемником.

И как только метелка не смогла разглядеть за статной осанкой обычную продажную душонку? Чувствуя, что стремительно теряет деловую хватку, почти забыв об обязанностях охранника, Митяй принялся выискивать в толпе дорогое ему лицо. Пришла на площадь? Всё еще с ним ошивается? Или давно бросила-таки старого пердуна, покинув город? Нет, об этом он бы знал…

Леший кивнул ему, поздоровавшись, но паренек тут же отвернулся, зыркнув искоса и почти не скрывая враждебности. Пусть знает наемник, что разговор в переулке еще не окончен… Может, глядишь, спеси поубавит – видел же, что за нашивка на рукаве у Митяя красуется.

Но наемник на жгучий взгляд не отреагировал никак. Прошел мимо, остановился подле Султана, дожидаясь, пока тот закончит разговор с Пружинкой. А затем Митяй, всё еще не потерявший надежды разглядеть ту, что была так несправедлива, краем уха услышал слова господина Темирбаева.

Самый хвостик фразы, но и его хватило, чтобы у парня подкосились колени, челюсть отвисла, а глаза наполнились жидким стеклом.

– …что-то вроде детской коммуны, «Кропоткинский лагерь» называлось, – рассказывал Султан наемнику, по-хозяйски похлопывая того по нагрудному карману. – …все пропали… погиб… остальных увели на север…

То, что еще сегодня ночью не касалось Митяя вообще никак, ударило под дых кузнечным молотом. Он пытался слушать дальше, но в уши будто натолкали ваты, плотно утрамбовав. Паренек покачнулся, устоял на ногах и повернулся к многолюдной очереди, записывающейся в добровольцы.

Вот оно, выходит, как. Изгнание, в которое Напильник отправил старого другана, оказалось спасительным бегством от рабства или смерти. До мельчайших деталей Митяй вдруг вспомнил, как покидал Кропоткин. Хмурое, почти как сейчас, небо. Ряды молчаливых детей, многие из которых плакали. Последний и такой неожиданный подарок директора.

Через сколько дней после этого на лагерь напали? Через неделю? Следующим утром? Как сильно он разминулся с фанатиками, пошедшими на штурм коммуны? Насколько близко прошел лесной тропкой от собственной смерти?

Почувствовав толчок изнутри, Митяй предусмотрительно раздвинул стоящих вокруг себя людей, сгибаясь в поясе. Его вытошнило непереваренным завтраком и еще долго сотрясало пустыми спазмами, не позволяя толком вдохнуть. Попавшейся в сети рыбой глотая воздух, ставший враждебным, он наконец распрямился. Обнаружил себя в кольце людей, смотревших брезгливо и с недоумением. Вэйань, казалось, был готов отвесить оплеуху.

– Ты чего, малец? – господин Темирбаев покривился. – Скушал что-то не то?

– Сколько… сколько выжило? – смог выдавить Митяй, утирая рот. – Вы сказали, что кого-то убили… а сколько уцелело?

– Откуда ж мне знать? – протянул Султан, но в глазах его зажглись хищные маячки. – Я ж их не считал… Может, ты мне скажешь?

Он шагнул к нему, хватая за воротник. Встряхнул, притягивая к себе. В левой руке Темирбаева, как по волшебству, откуда-то взялся небольшой раскладной нож.

– Помнишь, малек, что я тебе говорил про ложь?! Не хочешь ничего добавить, пока палец ненужный выбираешь? – К ладони Митяя прикоснулось ледяное лезвие, поверх которого легла сухая и морщинистая ладонь Султана. – Ну, выбирай!