Крепостной шпион

— Ни в коем случае.

Солнце стояло уже высоко над городом, было жарко. Продиктовав адрес, Пашкевич крикнул:

— Гони! Коли опоздаем, честное слово, запорю насмерть!

И коляска полетела с треском по мостовой.

В особняк Трипольского, полковник вырвался ещё более нагло, чем перед этим в дом Конюшенной. Отпихнул, растворившего двери лакея, взбежал по лестнице, и даже не постучав, оказался в женской спальне.

— Ну, не ожидала, — Аглая прикрылась одеялом, на лице девушки была кокетливая улыбочка.

На секунду Генрих смешался.

— Подите вон! — выставленный палец, указал на дверь.

— Как угодно, — сказал Генрих, — но только имейте в виду, что с минуты на минуту здесь будут жандармы.

Взгляд Аглаи сменился на вопросительный, улыбка исчезла.

— Вам нужно бежать. Вас обвиняют в убийстве.

— Хорошо. Прошу Вас, отвернитесь.

Аглая соскочила с постели и сама без помощи служанки быстро оделась.

— Теперь можете повернуться, — голос девушки был деловым, речь быстрой. — На чём Вы приехали?

— На коляске. Она ждёт.

— Думаю лучше нам тихонечко уйти через чёрный ход и воспользоваться Вашей коляской. Так будет безопаснее. Дура! — она с отвращением глянула на себя в зеркало. — Зачем же я здесь мужского платья не оставила, в мужском было бы совсем безопасно.

Но выйти незамеченными из дома им не удалось. В тот момент, когда Аглая только выскользнула в коридор, снаружи раздался стук множества копыт, и громкий хрипловатый голос скомандовал:

— Двое на чёрный ход, остальные за мной!

— Всё, — сказала Аглая, — опоздали.

— Зачем Вы убили княгиню Ольховскую? — спросил Генрих.

— Я должна была отомстить, — Аглая горько вздохнула. — Она повинна в смерти Андрея.

— Вот и отомстили.

— Да кабы Вы знали всё в подробности, то сами бы, наверное, захотели её смерти.

На весь дом разносилась громкая грубая речь и стук сапог.

— Теперь меня в часть увезут. Глупо, — сказала Аглая. — Наверное, пытать станут.

Она глянула на Генриха блестящими глазами.

— Не думаю, — Генрих вытянул саблю. — Где тут чёрный ход?

— Будете драться за меня?

Но Генрих не ответил. Сабля в руке Генриха Пашкевича чуть дрожала. В окна врывался яркий свет, солнце блестело на обнажённом клинке.

Быстрым шагом он и Аглая прошли через маленькую уютную гостиную и спустились по короткой широкой лесенке. Пашкевич легко толкнул Аглаю к стене, а сам оказался настоящим против двери. Совсем рядом стукнулись сапоги, и дверь распахнулась.

Полнолицый жандарм, оказавшийся против полковника, выглядел весьма удивлённым. Из-за его плеча выглядывала квадратная физиономия его напарника.

— Пропустите нас, — сказал Пашкевич.

— Кто же их держит? — удивился полнолицый, — проходите. — В этот момент он увидел Аглаю. — Мы, собственно, барышню хотели пригласить с нами. Пойдёмте, барышня.

— Пропустите, — повторил Пашкевич, и остриё его сабли упёрлось в грудь жандарма.

Тот отступил и вытянул из ножен своё оружие. Делая выпад, Генрих почувствовал сильное головокружение. Раненный в плечо, полнолицый отступил и закричал во весь голос:

— Сюда! Сюда! Здесь! Они здесь!

Второй жандарм тоже вытащил палаш. Квадратное лицо неприятно качнулось перед глазами Пашкевича, полковник взмахнул своим оружием и, не удержавшись на ногах, повалился вперёд.

Что произошло дальше Генрих Пашкевич запомнил со всей ясностью, хотя и смотрел сквозь слёзы. Тоненькой ручкой Аглая вынула саблю из разжавшихся пальцев, девушка призывно щёлкнула языком. Второй свободной ручкой она подбирала широкую белую юбку. Сделала ложный выпад, отступила. Жандарм, похоже, смутился, но быстро сообразив, что хоть перед ним и не мужчина, но противник серьёзный, встал в позицию.

Раненый продолжал кричать. Где-то совсем уж рядом распахивались двери, вопили слуги. Вопли эти смешивались с истерическим женским плачем.

— Будьте осторожны! — крикнул Удуев. — Девица владеет саблей не хуже вашего.

Сверкнув глазами, Аглая сделала следующий выпад. Второй жандарм, так же как и первый, схватился за плечо и выронил оружие.

Аглая склонилась к Пашкевичу. Щёки девушки пылали от возбуждения.

— Вы ранены?

— Бегите, — приказал полковник. — Бегите на моей коляске, — хватаясь за стену, он поднялся и взял саблю, — со мною всё уже в порядке. Я задержу их.

Без сомнения, если бы не преданные слуги Удуев задержал бы Аглаю. Но дворовые, обожающие своего барина, Андрея Андреевича Трипольского, любою ценою пытались спасти его молочную сестру. Один жандарм был облит кипятком, другого, выскочившая навстречу растрёпанная баба попросила подержать грудного ребёнка и демонстративно рухнула в обморок. Третий уж сам угодил сапогом в ночную вазу, и поехал по натёртого паркету, как на одном коньке по невскому льду.

Кроме того, после первого же вопля раненного жандарма слуги подняли в доме такой гвалт и такое хлопанье дверьми, что трудно было разобраться, в какой же части особняка происходит стычка.

Пашкевич увидел в окно, как девушка вскочила в коляску, и как коляска умчалась. И только после этого, повернувшись, он встретился глазами с вошедшим в комнату Михаилом Валентиновичем.

— Добрый день, — вкладывая саблю в ножны, сказал Пашкевич.

— Глупо. Глупо. Зачем Вы полезли в это? Насколько я знаю, Вы даже не член Общества. Теперь у Вас будут серьёзные неприятности. Лучший вариант — запрет на дальнейшее пребывание в Петербурге.

— А худший? — весело спросил Пашкевич.

— В худшем случае Шлиссельбургская крепость, — устало отозвался Удуев.

Полковника немного удивила улыбка, промелькнувшая в глазах Михаила Валентиновича. Губы ротмистра были прижаты в серую складку, но глаза веселились, будто он и сам был доволен исходом дела.

На квартире, куда Генрих вернулся сразу же после утомительного допроса в части, ожидала записка.

— Вы почти выздоровели. Я ухожу, — сказала сиделка, передавая полковнику свёрнутый лист бумаги. — Если будет нужна моя помощь, может всегда обратиться. Я беру недорого.