Крест и полумесяц

— Живой, чертяка! Живой! — обрадовался Ринат, найдя связанного горца под корнями дерева. Видимо, хотел здесь его и закопать. — Смотрю, успел ты повеселиться. Вон сколько разбойников отметелил, — развязывая товарища, он кивал на валявшиеся рядом тела разбойников. — Что мычишь-то? Говори. Сейчас можно… Б…ь, встали на привал называется. А ведь нас предупреждали, что на дороге шалить могут.

Интересно, что недавно они проезжали крупное торговое село, которое называлось Шатковские ворота или просто Шатки. В трактире, где они останавливались, поведали, что столь необычное название связано со словом «шататься». Мол, в старые времена в здешних лесах было очень много шатунов-разбойников, лихих людей словом. Они сбивались в большие ватаги, нападая на села и даже маленькие города. Не боялись ни медведя, ни черта. Сюда и солдаты не совались.

— Шатки, мать вашу… Ржал ведь, не верил, — почесывал Ринат большую шику на голове. — Ладно. Прошло, главное, без особых последствий. Живы и, слава Всевышнему, — горец, напротив, неопределенно мотнул головой. Видимо, хотел еще подраться. Не насытился.

К сожалению, последствия были. Выяснилось, они лишились всех своих ассигнаций. Взрыв динамитной шашки превратил пачку бумажных ассигнаций, которые главарь разбойников успел спрятаться на своей груди, в кровавое месиво. Нечего было и думать, чтобы отмыть все это. «Липовые» деньги такого бы точно не выдержали.

— Без бабла нас оставили, Наиль, — с тяжелым вздохом Ринат хлопнул горца по плечу. Показал вытащенную окровавленную пачку рваной бумаги и бросил ее на землю. — Этим теперь даже не подтереться… У нас, конечно, осталось еще золото и серебро. Только светить металл не очень разумно. Да и нет у нас столько наличку, чтобы с новыми купцами договариваться.

Как эти ни странно, но перед Ринатом замаячила перспектива нехватки капиталов. Для его планов, по-прежнему, требовались немалые деньги. Возвращаться обратно не имело смысла. По слухам, император со своим семейством уже отправились на богомолье. Опаздывать он просто не мог.

— Похоже, придется что-то думать… А не воспользоваться ли опытом идейного борца за денежные знаки Остапа-Сулеймана- Берта-Мария-Бендер-бея и поднять баблишка?

Прогоняя в памяти и соответствующую прочитанную книгу, и просмотренный фильм, Ринат не нашел ничего подходящего к его случаю. Остап Бендер «жил» и «творил» в совершенно особое время — время НЭПа, времени разгула частной торговли и зарождения советского общества. Только в той безумной мешанине правил, законов и обычаев можно было провернуть все то, о чем говорил этот безусловно талантливый мошенник. Сейчас было совсем другое время.

— Да… Время сейчас совсем другое, — задумчиво протянул Ринат. Крутящиеся в голове мысли совсем не мешали ему убираться. Вместе с Наилем они приводили место привала в порядок: избавлялись от трупов, кусок тел, чужих пожитков. — Тут бы другое сработало. Например, как в «Ревизоре»…

Тут в голове словно лампочка загорелась. Ведь «Ревизор» был написан Гоголем не на пустом месте. Имели место множество реальных событий, где мошенники «дурачили» голову горожанам, местным чиновникам и даже некоторым столичным людям. Так, история сохранила имя некого Платона Волкова, который в мае 1829 г. приехал в город Устюжны и стал выдавать себя важную столичную персону. Носил модный французский фрак и цилиндр, упоминал известные фамилии в дружеском ключе. Мол, дружен с ними, общаюсь, вместе совершаем променад. Намекал, что является полномочным агентом III отделения Его Императорской канцелярии. Пугал своими важными знакомствами местного городничьего, который принимал его в своем доме, как лучшего гостя. Волков назанимал огромные суммы денег и, одолжив у городничьего лучшую пару лошадей, отбыл в Санкт-Петербург. Словом, Ринату ничего и придумывать не нужно было. К тому же, у него в загашнике хранилось немало интересных документов с поддельными подписями столичных чиновников. Разве только удостоверения помощника императора Николая I не было.

— Решено. В следующем городе попробуем повеселиться… На встречу с императором вроде успеваю.

К нам приехал ревизор, вроде

– //-//-

Сложно сказать с чего началась та цепь событий, что привела в итоге к рождению удивительной истории и впоследствии привлекла внимание знаменитого писателя. Сейчас остаётся лишь гадать об этом, чем собственно неустанно и занимается десятки и десятки исследователей творчества Н. В. Гоголя. За последние почти полтора столетия было высказано немыслимое число предположений, даже простое перечисление которых может занять не один час. Позволим себе рассказать лишь об одном из них, который сочли достойным для вашего внимания. Расскажем про недоросля Митяйку Ерофеева, сына коллежского асессора Ерофеева Игната Федоровича. Сам Ерофеев-старший был достойным во всех отношениях человеком: степенным, имел достойный заработок, любил раскладывать пасьянс и даже иногда позволял себе фрондирующие речи про сегодняшнюю действительность. Сынок же его к своим почти двадцати пяти годам все недорослем числился, отчего с отчеством никакого наименования не получил. Всякий его Митяйкой или Митькой кликал. В добавок учиться толком не выучился. Какое бы ему поручение не дали, все без толку. Одно расстройство выходит.

В тот день, о котором пойдет речь, Митяйка, как собственно, и всегда, шатался по единственной мощеной городской улице и занимался единственным занятием, которое особенно любил — фантазировал. Встанет бывало у магазина готового платья господина Карпова и станет представлять, как зайдет туда и прикажет подать ему наилучший сюртук английского сукна. К нему непременно купит цилиндр с высокой тульей, чтобы было, один в один, как у одного заезжего петербургского чиновника. Оденется с иголочки и начнет фланировать по главной площади, где изволит прогуливаться одна прехорошенькая девица.

Или застынет почти на час у стеклянной витрины парикмахерской, где выставлены самые разные парики. Глазеет, представляя завитые власы на своей голове. И так, и эдак повернется. Пятерней пригладит челку, затем ее взлохматит…

Сегодня же предаться мечтаниям у него не случилось. Отвлек его один весьма примечательный экипаж, большой с диковинными широкими колесами, что остановился у салона мадам Бузони с женским платьем. Из кареты, едва он встала, вышел не менее удивительный господин, одетый в длинный до пят черный сюртук со стоячим воротником. Его цилиндр был столь высок, что Митяйка ни разу и не видел. В руках, затянутые в черные кожаные перчатки, держал трость и нечто, напоминавшее плотницкий метр.

Сей господин внимательно посмотрел на витрину салона и, недовольно качая головой, начал производить весьма странные манипуляции. Сначала шагами, словно циркулем, измерил ширину магазина. Затем разложив измерительный инструмент, начал прикладывать его к двери салона. Каждое свое движение он заканчивал тем, что доставал из внутреннего кармана сюртука записную книжку и что-то туда записывал. Такое продолжалось ровно до тех пор, как дверь салона вдруг распахнулась и оттуда буквально выпорхнула сама мадам Бузони, дородная светловолосая женщина средних лет с чуть испуганным лицом.

—…Сударь? Что вы себе… — делая вид, что прогуливается, Митяйка сделал несколько шагов по улице. Бочком-бочком он, прижимаясь к каменной стене дома, он подвинулся еще ближе. — Из самой столицы? Правила обустройства витрин? Как же так? Мне сие совсем не известно… Целая комиссия за этим наблюдает…

У недоросля даже челюсть стала отвисать к мостовой. Неужели, к ним в город приехал важный господин из самого Санкт-Петербурга с особой тайной миссией.

— С проверкой! — ахнул Митяйка, закрывая широко раскрытый рот ладонями. От пришедшей ему в голову мысли он едва не задохнулся. — Из самого Санкт-Петербурга! Никто же о сем и знать не знает, и слышать не слыхивал… — вытянув язык от напряжения, парнишка стал красться дальше. Очень ему уж хотелось услышать, о чем говорят мадам Бузони и столичный господин. Вдруг намечается что-то важное. — А если это от губернатора или даже от столичного полицейского чина? Может расследовать что-нибудь…

Тут же стали вспоминаться прочитанные им в великом множестве дешевые французские романы, в которых, словно под копирку, рассказывалось то о важных тайных агентах, то о смелых военных. Начитавшись этого чтива, Митяйка даже подумывал пойти или в военные чины, или в полицейские. Правда, проголодавшись, он обычно забывал про свои желания.

—… Ведь неспроста он мерил мостовую и все записывал в свою книжку. Вот бы посмотреть, что там такое написано, — гадал он, прижимаясь к выступающему углу и пожирая глазами черный экипаж. Именно в такой карете, от вида которой сжималось в тревоге сердце, и должен был путешествовать тайный агент из столицы или важный государственный чиновник. По крайней мере, именно так ему сейчас и представлялось. — Подожди-постой-ка, а ведь вечор той недели тута почтовая карета перевернулась. Все письма ветром раскидало. Уже не по тому ли к нам черный господин прибыл? Надо все папеньке рассказать…