Крестоносец. Византия

Во время последней из таких ходок я явственно расслышал стон, донёсшийся из густых кустов. Недавняя схватка с разбойниками призывала к осторожности, так что щит, закинутый за спину, мгновенно оказался в левой руке, а в правой появился меч, после чего, приближаясь к кустам, я спросил грозным голосом:

— Эй, кто там?! А ну покажись, пока жив!

— Не убивайте меня, благородный риттер! — послышался из кустов испуганный голос на ломаном французском. — Я покажу вам, где спрятаны награбленные богатства! Я знаю! Там много! Только не убивайте и не отдавайте властям! А показаться я не могу. Я ранен и лежу тут. И оружия у меня нет, окромя ножа!

Да, нож по нынешним временам за оружие и не считается. Хозяйственный инструмент или около того. Хотя, умелый человек может им сделать немало, в плане благородного искусства выпиливания ближнего своего. Особенно если неожиданно.

— Выброси нож! — потребовал я, шагнув к кустам.

С секундной задержкой из кустов вылетел нож. Ничего так тесачок, лезвие сантиметров сорок в длину, таким свиней резать — милое дело. А уж человека и подавно.

— И второй, из сапога!

— Сейчас… Ой! А откуда вы знаете? — отозвался испуганный голос из кустов, и второй нож последовал за первым, этот был в длину где-то на треть меньше.

— Читал много, — буркнул я.

И ведь чистая правда, читал, хоть и в другой жизни.

Тем временем привлечённые нашими голосами подтянулись Роланд, слуги и Пьер. Я коротко объяснил им ситуацию. Вместе мы зашли в кусты, где в небольшой ямке увидели худого длинного парня лет двадцати, рыжеватого, голубоглазого, с простым деревенским лицом, покрытым конопушками, одетого в кожаную одежду и весьма неказистую кольчужку. На правой ноге была обрублена передняя часть ступни. Ногу у лодыжки парень сумел перетянуть шнуром, благодаря чему не истёк кровью, хоть она и продолжала сочиться из раны. На нас разбойник смотрел со страхом, и не сказать, что необоснованным, так как Пьер и Ульрих поглядывали на него довольно кровожадно. Первый был озлоблен нападением, в результате которого он и Вим едва не лишились жизни, а второй не мог простить ранения своего господина. Но понятие дисциплины парням явно знакомо, без наших с Роландом приказов они ничего не сделают.

По нашему распоряжению слуги и оруженосец подняли стонущего и охающего разбойника, и оттащили к повозкам. Мы с Роландом тоже переместились туда же.

— Ну а теперь выкладывай! — я взял быка за рога. — Кто такой, откуда, как здесь оказался? И почему мы должны оставить тебя в живых? Награбленные богатства — это неплохо, но кто мешает нам просто выпытать всё что знаешь, а дальше обойтись без тебя?

— Да никто не мешает, благородный риттер, это верно, — разбойник был напуган, но смотрел твёрдо. — Вот только и мне никто не помешает назвать не то место. Вы ведь здешних лесов не знаете. А тут, ежели сойти с дороги, враз так заплутаешь, что и не выберешься, когда не знаешь куда идти.

А ведь парень прав. Хрен мы тут что-то найдём без человека, знающего лесные тропы. А упускать разбойничьи ухоронки не хочется. Наследство купца — это хорошо, но его товары и трофеи мы сможем реализовать хорошо если за две трети цены, если не за половину. Нет у нас времени ждать покупателей которые дадут настоящую цену. Все эти соображения я изложил Роланду, отведя его в сторону.

— Hren s toboi, zolotaua rybka! — произнёс я, вернувшись с согласным Роландом. — Говори. Убивать мы тебя не будем, и властям не сдадим, но даже не вздумай врать. Деревьев тут много. Solov'ua Razboinika знаешь? А Kudeuara? Тоже нет? Тёмный народ… В общем, малейший обман или подлость какая — и будешь выбирать между колом и разрыванием верхушками деревьев! Ферштейн?

Проняло разбойничка, закивал как китайский болванчик. Похоже, клиент дозрел до сотрудничества.

— Ну, тогда kolis'! Кто таков? Какого роду-племени? Кстати, откуда по-французски знаешь?

— Звать меня Тео, если по-простому, Теодором, то есть, крестили. Из Эльзаса я, Ваша Милость, — начал свой рассказ разбойник, морщась от боли в ноге, — из деревни Вальзер, на земле Кайзера. У нас там на языке франков чуть ли не всякий умеет как-то объясниться. Места такие, с соседями же торговать надо. Отец по молодости был в наёмниках, воевал. Потом ходил с купцами, в охране. Вернулся в деревню, женился. Я старший сын был. Неплохо жили, да, когда мне двенадцать стукнуло, мор случился. Отца, мать, братишек, сестрёнок всех Бог прибрал. Один я остался. Жил у родни. А два года назад померла моя тётка Маргинда и оставила мне три гуфы[3] земли. Ну, как земли… Болото, там и не растёт ничего, кроме кустов, а из съедобного только зайцы да вальдшнепы. Только я не риттер или ещё какой благородный, чтобы на них охотиться, в наших местах за такое быстро на суку подвесят. Только и радости — пускать за грош живность пастись, да копать торф — продавать деревенским, тоже за гроши. Пожил я так год, а потом сказал себе: «А зачем тебе, Тео, сын Вильгельма, голодать в нищете и копаться в грязи, когда ты можешь оружием добиться чести?». Отец-то меня с мечом, топором, копьём, арбалетом с шести лет учил, да и потом я сам тренировался, когда по хозяйству не был занят. В общем, продал я землицу и родительский дом нашему шульцу, старосте, то есть. Собрал отцово оружие, надел его кольчугу и шлем, и пошёл в Страсбург. Думал наняться в дружину к кому-то из благородных, или в наёмники. Да только в Страсбурге меня никто не взял. Говорили, через Эсслинген много благородных господ ездит. Решил там попытать удачу, пристроился на судно, добрался по реке. Да только чёрт меня занёс в Эсслингене в весёлый дом…

— Дальше можешь не рассказывать, — усмехнулся Роланд. — Деньги, оружие — всё спустил на девок.

— Ну да, — уныло кивнул Тео. — Сладенького захотелось. У нас-то в деревне с этим строго было. Испортишь девку — женись. Или убьют. С замужней связаться — точно забьют до смерти, если поймают. Вдов, какие не старые и не страшные как адское пекло, всех мужики постарше разобрали. Сунешься — все кости переломают. А в том весёлом доме девки были — ух! И фигуристые, и на лицо смазливые, и гладкие, и мягкие, и горячие, и разодеты все из себя — прямо как феи в сказке!

— Ясно, любовные игрища оказались приятными, но дорогостоящими, — прервал я пустившегося в ностальгические воспоминания парня. — Ближе к делу.

— Так я и говорю, герр риттер, остался я, значит, безо всего. Пристроился вышибалой в таверне, силушка какая-никакая есть. Так себе работа, только что кормили неплохо. Но денег платили сущие слёзы, а девки-шкуры без них не давали.

Тео вздохнул, вспоминая, как туго ему приходилось.

— И вот, месяца через три, сижу я в таверне этой, на душе паршиво, как подумаю, что мог бы сидеть с воинами в замке, если бы не моя дурость… И тут подсел ко мне этот тойфелев Адольф…

— Что за Адольф? — перебил я. — Кто такой? Почему не знаю?

— Да знаете, благородный господин, знаете, — ответил Тео. — Главарь это наш, Адольф Железные Зубы, вы же его прикончили.

— О как! — это признание меня удивило. — И кто же он? Тот медведь в шкурах? Хотя, кажется, его Конрадом назвали…

— Да, тот здоровяк — это Конрад, — подтвердил Тео. — А Адольф — это который полез вам за него мстить.

— Это который под рыцаря нарядился, что ли?

— Он и правда был рыцарем, Ваша милость. Бастард какого-то графа из Тюрингии, от служанки. Когда граф помер, законные сыновья его выгнали взашей, так он и подался на большую дорогу. Это Конрад, тот самый «медведь», как-то спьяну рассказывал. Он у Адольфа служил ещё в замке его отца, а в шайке стал его правой рукой. Редкой силищи мужик был, и свирепый, впрямь как медведь. Хотя и туповат. Но Адольфу был верен как пёс.

— А ты-то что в шайке забыл? — поинтересовался Роланд, который поморщился, разбередив раненую руку на перевязи.

— Да я ж к тому и веду, благородный господин. Адольф этот хитрый был, а я против него кто? Дурень деревенский, ничего, кроме родных мест, не видел. Развесил уши, когда он стал звать к себе в дружину… Это он шайку свою так называл. Они с Конрадом и правда всех как дружинников учили. Я не сразу и понял, что к разбойникам попал. Адольф мне говорил, что они только богатеев грабят, особливо купцов, которые сельский люд обирают, а бедный народ не трогают. Я и поверил.

— Что бедный народ не трогали, это я верю. Много ли с него возьмёшь?

А ещё это наверняка обеспечивало разбойникам сочувствие селян, информацию, укрывательство при случае, разную другую помощь. Робингуды или те, кто под них косил, всегда были довольно популярны у простого народа. Похоже, у этого Адольфа башка и правда соображала.

— Ну а дальше-то как, когда ты понял, чем этот Адольф занимается? Разбойничал вместе с ним?

— Разбойничал, конечно, куда бы я делся? — печально вздохнул Тео. — Если бы отказался, то убили бы — из шайки можно уйти только мёртвым. Но я только с вооружёнными дрался. Сбежать думал, так догнали бы. Я же здешние места тогда плохо знал. А у Адольфа в округе везде свои люди был. Конрад проболтался, что и среди властей тоже. Да и Адольф умел убалтывать. Говорил, что да, разбойничаем де, но это чтоб набрать денег на хорошее воинское снаряжение, и на переезд в Святую Землю. А там искупим все грехи, сражаясь с сарацинами в крестовом походе. Я и верил. Говорю же, дурень был! А третьего дня выпил, заснул на сеновале. Тут ещё дождь прошёл, сыро, ветер с севера. Ну и закопался поглубже в сено, чтоб теплее было. Потому и жив остался. Услышал, как Адольф и Конрад поблизости говорили. Адольф сказал, что пора завязывать с разбоем. Золота, серебра и прочих ценностей довольно набрали, можно уехать в Италию, купить там землю с замком и жить в своё удовольствие. Конрад сказал, что пора то пора, но недавно сообщили что персидский купец с шестью возами товара, хочет ехать через лес в Ульм, и что неплохо бы прихватить напоследок такую жирную добычу. Адольф согласился что неплохо, и сказал, что тогда, после того как возьмём товар у купца, всё это мясо, как решено, под нож, чтобы не делиться. Это он про свою шайку так!