Крестоносец

Раздался хруст, а на физиономии старухи в том месте, где находился крючковатый нос, появилась внушительная вмятина. Глядя, как Урсула валится с траходрома и замирает без движения рядом со мной, я понимаю, что удар получился смертельным.

— Нет! — сдавленно кричит Адель, комкая покрывало. — Урсула… Шарль… Урсула… Не-е-ет!

Шарль? Значит, она по-прежнему ничего не знает. Выходит, старуха не успела ей объяснить, кто я на самом деле. Скорее всего, каким-то чудом выжив после падения с такой высоты, и даже не переломав ноги (а может, и переломав, но это же ведьма, небось сращивает кости одним заклинанием, хе-хе), Урсула подалась в Париж к своей товарке. Та пригрела её, не знаю уж как объяснив охране, что это за старушенция. Сидела Урсула тихо до поры до времени, а тут, заинтригованная рассказом Адель о новом любовнике, который обещал быть после «kompleta hora», решила подслушать, а заодно и подглядеть. Ну и увидела того, кто едва не сдал её инквизиторам. Интересно, а нож она всегда с собой носит… Вернее, носила?

Все эти мысли пронеслись в моём мозгу со скоростью хорошей скаковой лошади. Дальше я отпихнул ногой от себя тело покойницы с ужасной раной на лице, на удивление почти не кровоточившей, хотя при травмах носа, а особенно переломах всегда вытекает много крови. Поставил кочергу на место.

— Что это было? — спросил я, поднимая взгляд на Адель. — Вернее, кто она? И почему кинулась на меня с ножом?

На её лице сквозь маску роковой красотки опять волнообразно проступали черты немолодой женщины, но я сделал вид, что никаких изменений в её облике не замечаю. А она, сообразив, что я обращаюсь к ней, тут же взяла себя в руки, и лицо вновь стало привлекательным, принадлежа вполне молодой женщине.

— Это… Это Урсула, — выдавила ведьма из себя. — Она моя… Она моя дальняя родственница.

— Она сумасшедшая?

— Д-да… Да, она была слегка не в себе, — ухватилась за моё предположение Адель. — Но за нож никогда раньше не хваталась. Не знаю, что на неё нашло.

— Угу, — кивнул я, будто бы принимая её ложь за чистую монету. — И что нам теперь со всем этим делать? Кстати, есть нитка с иголкой?

— Зачем?

— Нужно сшить края раны, чтобы быстрее зажила и не образовался уродливый шрам.

— А какая нитка нужна?

— Подойдёт конский волос. Пусть твои слуги надёргают из хвоста хотя бы моего мерина. Но перед применением волос нужно прокипятить, чтобы убить… Чтобы рана не начала гнить, — упростил я свой ответ. — А иглу желательно прокалить и кончик слегка загнуть.

Четверть часа спустя Адель самолично зашивала порез на моём плече. Я морщился, но терпел, даже не застонав. Пока Адель отсутствовала, отдавая распоряжения, труп Урсулы я оттащил в угол, отвернув обезображенным лицом к стене. Честно сказать, опасался, что сейчас она кликнет стражу, и меня повяжут за убийство старухи, но обошлось.

Адель вернулась с иглой, которую тут же прокалила в пламени светильника. Сейчас она снова была в тёмном одеянии с вуалью на лице. Видно, тяжело ей было держать образ, решила расслабиться.

Пока зашивала, я поинтересовался, что теперь делать с телом. Адель сказала, чтобы я не волновался, она все хлопоты возьмёт на себя.

— Скажу, что Урсула неудачно упала с лестницы. А у тебя прошу прощения за произошедшее, мне очень стыдно… и больно.

— Ты же сама не знала, что так может случиться, так что не изводи себя. Жаль, конечно, что так случилось, иначе от этой ночи у меня остались бы самые прекрасные воспоминания.

Я поморщился после очередного прокола кожи. Об обезболивающем в Средние века никто и понятия не имел. Обмотанной тряпкой колотушкой по балде — вот тебе и наркоз. Хорошо если черепушку не проломят. Ну или крепкого спиртного бутылку в тебя зальют, и дальше терпи, даже если тебе отпиливают ногу. Потеряешь сознание — считай, что повезло.

Заштопала Адель меня качественно, я бы и сам, наверное, лучше не смог кого-то так же заштопать, хотя и был однажды опыт, ещё в Чечне.

— В другой ситуации я бы предложила тебе встретить рассвет со мной, но сейчас, сам понимаешь, тебе придётся покинуть замок, — сказала она не без грусти в голосе. — Надеюсь, что когда-нибудь судьба снова сведёт нас вместе.

— Я тоже на это надеюсь, — без особой уверенности в голосе произнёс я.

Сейчас было бы ещё, наверное, не поздно заставить Адель сделать какое-нибудь промывание желудка, напихать в неё активированного угля, быстро метнувшись до дома, где мы остановились. Оставить сиротой годовалого ребёнка… Но я не стал ничего этого предлагать. Адель — ведьма, и я вполне теперь доверял словам Мясника о том, что она умерщвляет младенцев ради того, чтобы добыть из них кровь для своего зелья. Пожертвовать одной, чтобы спасти десятки или сотни жизней — разве не это выбрал бы любой нормальный человек на моём месте? А я всё-таки считал себя нормальным.

— А в качестве извинения за всё произошедшее прими вот это.

Она сняла с указательного пальца золотой перстень с большим красным камнем и вложила его в мою ладонь.

— Но он же стоит огромных денег!

— Для меня он ничего не стоил, мне его подарили, — грустно улыбнулась Адель. — А тебе пусть этот перстень с рубином напоминает обо мне. Теперь же прощай, я распорядилась, чтобы тебе вернули оружие и оседлали лошадь.

Так вот и расстались, даже без прощального поцелуя — обстановка не совсем тому соответствовала. У меня снова мелькнула малодушная мысль, не попытаться ли всё же спасти жизнь Адель, но… Нет, не стал. И в этом тоже проявилась толика малодушия, уж в этом-то я мог признаться сам себе.

Из замка меня выпустили без проблем. Ламбер как ни в чём ни бывало вернул меч с ножом и пожелал счастливого пути. Либо он пока не знал о случившемся, либо был железной закалки человек.

Ночь была в самом разгаре, ущербна луна то пряталась за лёгкими облаками, то снова выныривала. Я ехал в направлении Парижа, переваривая в голове произошедшее, и всё это казалось мне каким-то сладострастно-кошмарным сном. Сладострастным понятно почему: то, что вытворяла эта ведьма в постели, было настоящим феноменом. Во всяком случае, доселе ничего подобного (ещё раз прости меня, Ольга) испытывать мне не доводилось. Ну а кошмар — это уже явление Урсулы с нехилым таким ножичком, а затем последующие события, завершившиеся её смертью. Так что эта ночь — вернее, вечер и часть ночи — оказались разделены надвое.

Проехав в сторону Парижа около четверти лье, я представил, как будет выглядеть моё появление среди ночи в доме Эжен, которую так или иначе придётся будить стуком в дверь. Логичнее было бы появиться там утром, на рассвете, чтобы не доставлять никому неудобств. Всё-таки мы люди цивилизованные, Европа, мать её…

По недолгому раздумью решил заночевать в лесу. Ну а что, ночь тёплая, комары, правда, покусывают, болота кругом, как-никак, но к ним я уже более-менее привык. Нашёл местечко посуше, под голову подложил седло, Аполлоше стреножил передние ноги, чтобы пасся поблизости или тоже вздремнул и, несмотря на недавно пережитое потрясение, довольно быстро отрубился.

Проснулся от прикосновения к щеке чего-то влажного. Открыв глаза, увидел перед собой лошадиную морду на фоне светлеющего неба.

— А-а, Аполлоша, — потянулся я. — Что, не спится? Ну ладно, раз уж разбудил — то поехали. Сейчас я тебя сухарём угощу.

Травку мой мерин, понятно дело, пощипать всегда успеет, а вот сушёные куски хлеба, зараза, любил. Потому я всегда и держал при себе небольшой запас, опять же, вдруг и самим в пути есть нечего будет, тоже пригодится.

Несколько минут спустя продолжили начатый ночью путь. По дороге ещё раз поразглядывал перстень. Красивый, зараза, а камень как играет на солнце… Примерил — с трудом получилось натянуть на безымянный палец левой руки, еле стащил, а вот на мизинце правой вроде как нормально сидел. Хм, а ничего так смотрится, дорого-богато, как говорили в моём будущем. Сразу вызывает уважение… Или желание ограбить.