Крик в тумане

* * *

В висках таинственные дятлы Долбят бесчисленные дупла И голос мрачный, непонятный Поёт о расфранчённой кукле. Как ненавистен тот туман мне — Тебя я знал совсем другою, Была ты лучше несказанно И было лучше то, иное. Поймёшь ли ты мою большую муку? Бурли, тоски осенняя река! Пусть мою искреннюю дружескую руку Твоя холодная не жмет рука… 1956

Сталинисты

Ясные, багровые рассветы Их не утешают по утрам, Не нужны подробные ответы Для давно изгнившего нутра. И не эгоисты — зуб ощерив, Рады поделиться ядом зла. К обезъяньей продувной пещере Их идея наш народ гнала. Рады к страху как-то подлизаться: Неизвестность налегла свинцом, — Дым диктаторских цивилизаций Закоптил их рябое лицо. 1956

Мартовская Москва

Всё реже бури снежные, всё реже, А солнце кувыркается, как шут, И мартовский сугроб уже глаза не режет — Лежит словно погасший парашют. На улицах теплынь. И талый запах Забил бензинный крепкий перегар. Последних туч отряд спешит на Запад, И лужи умывают тротуар. Теперь под вечер, за минутной стрелкой Кося глазами, девушку коришь, И желто-рыжие огни реклам, как белки, Среди зелёных прыгают до крыш… 1956

Утро

Звезды гасли и небо светлело, Птицы качались и щебетали. И от щелканья вдруг потеплело И приблизились четкие дали… Птицы пели, а людям казалось Будто падали звонкие капли Из-под сводов огромного зала В хрустальную чашу — не так ли? Лучевые рассыпались блестки, Лампы все обессилели сразу: Из-за черных кулис на подмостки Вместе с утром примчалась радость. И мелодия светлого вихря Зазвенела на пол-планеты — Только ночь без стеснения дрыхла На другой половинке где-то… Забайкалье, лето 1957 года

* * *

Напиши письмо мне, Вспомни, вспомни, Вспомни обо мне И на окне В вазу поставь сирень. Листок в даль километров Домчится поездом чувств — Выну в праздничный день Из конверта, О любви прочту… Напиши письмо мне, Вспомни, Вспомни… Лето 1957 года

* * *

Босоногий дождь спешит по крышам, Дергая канатики антенн. Я на всех диапазонах слышу Хриплый кашель, скрип его колен. Проклинаю и огонь и воду, На окно посматривая зло. Не пойму, к чему это погоду Так некстати, глупо развезло? По брусчатке клекот речки мутной, Впрягся воздух в паруса гардин. Солнце — вздрызг! И в комнате — уютно, Словно в ней я больше не один, Словно рядом — ты. И снова плечи, Как тогда, податливы опять, Словно я к губам тянусь, доверчив, Чтоб впервые их поцеловать…

^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^ 1957

Боль

Не надо рыдать, глупыха! Горькая боль — пройдёт… В твоей комнатенке тихой Новый начнётся год. Ты жить будешь скромно, старательно, Но однажды зайдет один, — Я верю, что обязательно Он будет высокий блондин. Бутылку на стол и — парочка. Заварив покрепче чай, С этажерки мою фотокарточку Смахнешь — будто бы невзначай… Он на фотку наступит, дерзая Похвалить душистый настой. И прижмешься ты, как борзая, К его щетине густой. Забьёшься трепещущей рыбиной, Погружаемой в соль… И тогда только, где бы там ни был я, И меня заарканит боль… 1957

Вёсла

По угрюмым серым волнам Лодка плыла, Трепетный свет лила Луна на головы нам. Река Плескалась, холодна, На скалы несла, А в руках — Ни одного весла! И мелькнуло: Неглубоко до дна! Гребли ладонями, Выбиваясь из сил, Шептали: — Утонем мы!.. А поток подносил Всё ближе к расплате — Уже и вода распласталась Накрахмаленным платьем! Блестело гранёным кристаллом Холодное светило. Сил — не хватало!.. Сил — не хватило!.. Крик растаял, Слабый голос муки, Потрясающий крик взрослых: — Будьте прокляты, руки, Хилые руки, Упустившие весла!.. 1957

Проездом

Иркутск-Второй. Пыхтит московский скорый. Глухая ночь. Перрон ожил на миг. Вагоном по пустому коридору Высокий человек Пронёсся напрямик. Поцеловались у ступенек. В тень шагнули. Объявлена стоянка: 25. Немного помолчали и всплакнули, Существенного не успев сказать. Высокий спешно вспрыгнул на ходу, И канул в темноту её платочек. «Ты ждёшь меня?» — «Конечно, жду…» А в этом «жду» Так много горьких точек… 1957

* * *

Мы шли ночною степью. Всё дремало. Луна за ширмой тучки раздевалась. И только сапоги шептались. Спеленала Солдата по рукам и по ногам Усталость. Трава по пояс. Шёлк стеблей шуршащий. И мы шагали, Вчитываясь в звезды. И вспоминались нам лесные чащи, Сугробы, лыжи и морозный воздух. Нас вещмешки запеленали туго, А дула автоматов зло синели. Нам вспоминались чуткие подруги, А не ряды фанерных жёлтых целей. Блестели офицерские погоны, Теснились сопок тёплые громады. Мы шли уснулой степью с полигона, Солдат вело стальное слово — «Надо!» Апрель 1957 года

* * *

Мне чудится — я в пустыне. Издыхает моя верблюдица. Чёрный ветер метелью синей Занес городов гробницы. Пустыня страшна как плаха, Солнце жжёт ураганно, — Словно во славу Аллаха Поигрывает ятаганом. Где ж вы, гурии из Корана, Вы, кого мое сердце искало? Вместо вас на окрестных барханах Заунывно воют шакалы. В чёрном ветре и в синей метели Не найду я глупого счастья — Мы дорогу к нему проглядели, Верблюдица огненной масти… 1957, к Северу от Гоби