Крик в тумане

Радуга

Зелёный и красный, желтый и синий Играют под солнечным светом: Это руки свои бензином Мыл шофёр, склонясь над кюветом. Дождь прошел, в чистом поле порядок: Над дорогой, вонзившейся в степь, Перекинулась сочная радуга, Упершись в разлохмаченный Днепр. 1958

^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^

* * *

Горький листок полынный Дикую розу любил, Но дождь его в глину, Сорвав, забил.  А роза красивее стала,  Обмытая в струй ключе,  Драгоценного краше металла —  Но к чему, зачем? Чтобы эстет мимоходом Отсёк ее от стебля, Поставил бы в воду — Прощай, земля! 1958

Святая Мария

 В Богоявленный храм вхожу как атеист —  Скептичный взгляд бросаю вдоль икон.  Старушечий гнусавый шип и свист  Меня честит: не бью святой поклон!  Смотрю, словно в музее, на письмо  Неведомых, сильнейших мастеров.  Славянской вязи ломленной тесьмой  Обвито атрибутов серебро.  Но вот — Мария! Несколько свечей  Бросают света слабый жёлтый сноп.  Мне взгляд знаком этот!  Но не припомнить — чей?  Знакома бледность щёк и чистый лоб.  Она — сама печаль.  Всё выплакано уж,  И ни слезы, ни стона — только взгляд.  Кто был потерянный — отец ей или муж?  Сын или (всё бывает) брат? …В Богоявленный храм зашел не для молитв,  Не гнись, церковник, и не приручай!  Я здесь, среди холодных древних плит,  Встречаю сотнелетнюю Печаль… 1958

* * *

Расплылось розоватым пятном Заходящего солнца мерцанье, А в приёмнике всё об одном Заливается джаз по-пацаньи.  Легкомыслен мелодий прибой,  Несерьёзны короткие волны,  Но от них чёрный вечер тобой  Так бывает до края заполнен… 1958

Никто… никто… НИКТО!

Руки сохнут И высохнут, И рассыплются в прах, Только строчки выстоят — Устоят на ногах. Но тебя в стихах Пусть не пробуют петь — Никто не должен сметь! Пусть бумаг желтизна Напомнит потом, Что каждый знак — Огромный том Чувств, И пусть Ничьи другие руки Не пишут о тебе — Единственной муке И звезде моих небес… 1958 год

* * *

Снега растают, сойдут снега, Река разбухнет половодьем. Ты будешь вновь близка и дорога, Ещё дороже, чем сегодня.  Но основного я не сказал,  Я утаил его невольно —  Твои ж безумно-карие глаза  Расскажут как в разлуке больно. 1958 год

* * *

Когда уходит солнце за леса, Когда горит реки живая ртуть, Мне слышатся иные голоса И страстно тянет за небо взглянуть. Там вы, пришельцы с голубых систем, Там вы, далёкие соседи по мирам. Я слышу вас и всем, всем, всем Поведаю с волненьем пополам: О люди! Милые и славные мои! Столы готовьте, снежность скатертей — Я слышу грохот дюзовой струи, Я вижу корабли смешных гостей. 1958

Ресторан

Ты куришь мирно сигарету И шепчешь: «Всё давно прошло!» Зачем ты говоришь с поэтом, Которому не повезло? Но — говори! Простая жалость Бывает нужной иногда, И если сердце болью сжалось, Так это, право, ерунда. Ты — говори! Как на экране В дыму плывёт твоё лицо, За ним, у памяти на грани, Под ветром гнётся деревцо. Тогда была ты нежно-робкой, Как все зеленые ростки, Не знала, как стреляют пробки В расписанные потолки. И я — любил тебя такую: Ты губы скупо берегла, Но вдруг ушла на жизнь другую В неведенье добра и зла. В закуренном до сини зале Случайно друг знакомит нас: — Вы женщину мою не знали? — Гудит осоловевший бас. И глаз твоих оторопелость, Губ фиолетовая дрожь… К нам тяжело приходит зрелость — Смотри, её не растревожь. Ты — говори! За фразой общей Растут на сердце розы ран. Тебе сегодня душу топчет Пятой фужера ресторан. И я, покуда не исчезну, Любовь не раз проклясть смогу: Ведь ты тогда летела в бездну, А я — молчал на берегу! 1958

* * *

Горстью звёзд зажёгся город древний, Стадо кранов спит в ночном порту. Вспоротые клёпаным форштевнем, Уползают волны в темноту. Нефть со сталью борются в моторе. Палуба дрожит. Огни дрожат. Горбится всамделишное море, Город в Млечный Путь, Как в обруч, вжат. Я сжимаю слабенькие плечи. Губы. Глаз ночная глухомань… Тишину внезапно искалечив, Нам гремит трамваями Казань. Тряпкой времени сотру всё и отброшу — Ночи, улепётывайте прочь! Вытру множество ночей хороших, Навсегда запомню — эту ночь… 1958, Казань

* * *

Не стыдись, если вспомнишь мягкие Губ моих золотые цветы — Огненно-хрупкими маками Отвечала когда-то ты… Заметелит весёлые волосы, Набежит морщин орда, По дрожащему, жалкому голосу Не узнаю тебя никогда. Жаль, что всё дорогое уходит, Словно дым на тихом ветру. В каждом прожитом, выжатом годе Ты становишься дальше, друг. Жаль… Ведь то, что сегодня кончилось, Слабым нам не удержать. Оттого и от боли корчимся, Что так сильно прошлого жаль… 1958

* * *

Метель, как псина, в подворотне, Скулила жалко до утра. Гудел костёр, но встал охотник И — затоптал огонь костра. Зачем? На всякий случай. Словом, Чтоб лес вокруг не полыхнул, Чтоб он беднягу-зверолова Огнём искрящим не пугнул… … И я погашен. Не осталось Первоначального тепла. Одна — зажгла, но — побоялась Сгореть. И, затоптав, ушла. 1958