Крик в тумане

Настроение

Тем днём, Безрадостным и мутным, Ушёл перрон за мокрый сад, Мелькнула тусклым перламутром Асфальтовая полоса. У въезда в серенький посёлок Встречал я поезд у вокзала, — В окне, С одной из верхних полок, Красивая рука свисала. В цепи трясущихся вагонов Куда ты едешь, Дай ответ! И где искать? А перегонам Конца как-будто бы и нет… Унёсся стоколёсый поезд, Прогрохотав у переезда. В окне глаза я помню, То-есть, Что между мной и ними — Бездна! 1959 год

Ноктюрн

Молоком из звёздного ковша Каждого, кто хочет, напои. В чёрных травах, В ржавых камышах Я узнаю шорохи твои. Караси отпрыгают в пруду И задремлет ветер в тополях. Парни в смену до утра уйдут На урчащих смирных тракторах. Тявкнет псина — Зряшно всё одно! Станет жать деревья лунный серп. И погаснет позднее окно В кубиках далёких Тихих ферм… 1959 год

Россия

«Да здравствует восставшая трава!..»

С. Футорович

Россия! Горит ли рябина-смородина В осенних твоих перелесках — Не хлебом единым связала нас Родина, Не твердостью доводов веских. Нет, не был товарищем тот из нас смолоду Тому из нас не был братом, Кто, икая, Смеялся над голодом, А теперь сидит бюрократом. Я себя отмежую с резкостью От него в канцеляриях душных, Обойду его дальней окрестностью, Избегая глаз равнодушных. Ах, Россия! Те брызги смородины На знамёнах каплями крови — Не хлебом единым связала нас Родина, А общностью дела и слова. 1960 год

* * *

Ветер жгучий. Снегов искрометье. Людкин лик В кумачовом гробу. И коклюшной, Простуженной медью Пять пропоец Терзают толпу. Не пришел… Не склонился над милой… Сослуживцы… Парторг словно пьян… Тяжко узкую щель могилы Для девчёнки Долбит барабан. Что вниманье? И что — невниманье? Что предательство? Преданность что? Умирала она в сознанье, Под побитым молью пальто. Знаю, будет ему не иначе: Фиолетовый сморщится рот, И его Сквозь холод собачий Пронесут ногами вперёд. 1960

Машинистка

Интервалы, абзацы, линии… Тяжело стучать перед сном: Тихо солнца бордовая линия Отцвела за синим окном. Я ругаюсь — ошибки делаешь, Но прошу — печатай ещё. И прыгают пальчики белые И вздрагивает плечо. Появляются разнообразные Стихи о чужой красоте, Глаза становятся красными И светятся в темноте. Я бегаю нервно по комнате, Диктую с черновика, А ты — воплощение скромности — Посмеиваешься слегка. Я смешон? Расскажу приятелям, Какая смешная ты. И щёлкаю выключателем, Чтобы не было темноты, Чтобы прыгали пальцы умелые И подёргивалось плечо… Ты бледнее, чем астра белая, Но прошу — печатай ещё! 1960

* * *

Осенний час! До боли всё знакомо: Костры кустов, охваченных огнём, Свинцовый Днепр и город, По-другому Пленительный в тумане водяном. За всё за это не грешно и выпить: И за листвы багряную метель, И за выздоровление от гриппа, И за тебя, И за большую цель. 1960

Прощанье

Тихо, сдержанно, осторожно Поезд выполз на звонкий мост. Уходило в ночь Запорожье Тысячью тёплых звёзд. Мы припали к раскрытым окнам, Пили запах знакомых трав, И плескал под мостом высоким Тёмный провал Днепра. Замычал быком и свободно Тронул дальше электровоз… …Провожая меня сегодня Ты не вытерла слёз! 1960

Касание

Сладким дымом понесло с акаций, Ровным гудом работящих пчёл… У трамвая стали мы встречаться, Незнакомые совсем пока ещё. Опустила длинные ресницы — Лучше так вот молча постоим! И сошла. Чтоб завтра вновь присниться Сквозь акаций Гулкий сладкий дым… 1960 год

Росток

И невзрачный и незнаменитый В самом начале апреля Он высунулся из тесной щели Растресканного гранита. Расстегнув голубую кофту, Жизнь блеснула грудью лучистой, И к струйке молочной, Чистой Припал росточек. А грохот, Безалаберный грохот строительств Скрежетал арматурой межзвёздной… Постигая процессище сложный, Вы сначала к ростку присмотритесь. Вот он выбрался на перепутье, Смотрит в мир, раздираемый всеми, Но пройдёт небольшое время, Куст созреет, И в гибких прутьях Золотыми кистями ягод Засияют десятки жизней — Ни одной ненужной и лишней — И сорвутся на землю, к влаге… Ни одной ненужной и лишней? 1960

29 февраля 1960 года

Гости пели, галдели, смеялись, Хвалили коньяк и кефаль. За окном, грубоватый малость, Вьюжил холодный февраль. Вечеринка как вечеринка: И заигранные пластинки, И пальто на диване брошены, И девчёнки смешные, хорошие — В общем, славные именины… Вдруг запела Мения Мартинес — Это кто-то поставил пластинку, И приблизилась жаркая Куба, И представилась нам кубинка, — Чёрный локон и жгучие губы. Пальмы. Синяя сонь залива. Волны, ласковые, как кошки. Горы. Выстрелы и разрывы. И потом тишины немножко. И ещё эта песня печальная, Первозданная, изначальная. Звуки жалуются, Звуки стонут, И врываются в микрофоны, И повсюду людей тревожат, — С чёрной кожей и с белой кожей. До чего ж коротка пластинка — Замер диск, Умолкла кубинка. Стало как-то значительно грустно — Лишь февраль скулил за стеклом, И прощалась дрожащая люстра С двадцать девятым числом… #

* * *

Жизнь не сизая дымка тумана — Эх, двухрожая бестия жизнь, Ты не чадом заводов-вулканов, А весенним ручьём раззвенись… 1960

Велогонки

Вот — гонщицы! Довольно близко! Ревём, распахивая рты. Влетают велосипедистки В наши вопящие ряды. Влетают синие и жёлтые, Пурпурные и цвета беж. Они горячей силой молоды, Приятны простотой одежд. Ревём, друг другу руки тиская: — Вот это — да! Вот это — класс! Колёс вертящиеся диски И ножки покорили нас. Но мы не пошленько хихикали, Иное возбудило всех — Свистели мы и дико гикали, И перекатывался смех, И ахали те, что расстроены, Прижав блокнотики к груди… На миг все стали мы героями, Мы все летели впереди!.. 1960