Кривизна Земли

Белесый пар над водой тихо вставал и клубился. Сидели у мутной чужой реки, перед заходом солнца сварливо кричали попугаи. Тина узнала поляну белых и розовых орхидей, Флорида Бич недалеко. На пятые сутки нашли упавшие кокосовые орехи. Невозможно вскрыть крепкую, как броня, скорлупу. Вадим остервенело бил о камень. Выпили прохладное кокосовое молоко и съели жирноватую серую мякоть.

Сигх ВИРАСА носит белую, или синюю чалму, подобающий сигху обруч для волос, которые никогда не стрижет. И желтое ритуальное кольцо. За вершиной жизни, стариком, он наденет золотое кольцо. Борода побелела и подстрижена кругло, как на портрете великого гуру. Нанак вещал в пятнадцатом веке. Отрекся от ортодоксального иудаизма, но не принял ислам. Он создал новую религию, «сигх» на языках Индии означает «ученик». Бог двулик. Он Нигур (абсолют) и он Сардан – бог внутри каждого человека. Сигх не национальность, но вера.

Окончив английский колледж, Вираса счел лучшим жить большим чиновником в глуши, нежели мелким клерком на континенте. Он Комиссар охраны природы на Андаманах, и полицейский Инспектор. В колледже Вираса прочел: пигмеи, возможно, старше европейцев, но между ними тысяча лет труда и культуры. Встретившись с дикарями на островах, Вираса стал их покровителем. Научит вождя Улилу примитивному, колониальному английскому.

Джунгли нет нужды охранять, они могущественно воспроизводят себя. Сквозь крыши, окна и двери английского форта, католического собора, японских казарм времен войны проросли деревья, взорвав каменные полы. Потом появились туристы. Вираса установил немалый легальный залог за каждую банку консервов и бутылку колы в рюкзаке. Поневоле не выкинешь под пальму. Назначил чудовищный штраф за обломанные кораллы. Труднее сохранить первозданность пигмеев. Он ввел запреты Декларации. Но в американских журналах появляются новые снимки белых женщин и мужчин об руку с пигмеями. Достойной человека жизнью Вираса полагает наблюдение природы и чтение откровений Камасутры, рождающих нирвану. С упорством сигха он ограждает своих пигмеев от двадцать первого века, вставляя палки в колеса джипов научных экспедиций. Возможно, он прав.

Они вернулись в день, когда московские авиабилеты превратились в бумагу. Продали «кодак» и бижутерию Тины, не станет на один билет до Москвы. Дуг скучно и неохотно говорит с Вадимом. Предложил уборщиком в гостиничные номера. Попранное московское самолюбие. Вадя, оставаясь там один с пылесосом, узнавал мелочи о постояльцах. Миссис Петра, в возрасте, не щадит косметики, забывая повсюду ароматные баночки. Ее сожитель англичанин Эдвардс курит, не на людях, самые дешевые сигареты. Западный немец Йорг штопает носки. Не от бедности. Японка Фукума не закрывает постель, оставляя на виду интимное бельё. Йорг остается у нее до утра. К счастью Вадима, постели убирает горничная.

Денег уборщика не хватает на жизнь. Неизбежно перебрались в хижину под пальмовой крышей на краю деревни. Соседями стали убойщик скота, его толстая жена и пугливые дети. Убойщик скота называет Вадима бхаи – брат. Стоило войти Тине, дети убегали и смотрели издалека. Соседка приходила неожиданно, и громко говорила на суахили. Тина не слушала и молчала. Индианки работают на кухне отеля за еду и три доллара в день. Пошла и Тина. Вечером можно взять домой немного серого риса, сварить на воде Вадиму. Они покорились печали неизбежности.

Дуг ждал ее у поворота, откуда не видна деревня. Звал к себе. Когда же. Шли вдоль сухой канавы. Закатное солнце опрокинуло их тени на жухлую траву. Тени сталкивались и переплетались.

– Помнишь, мы танцевали, твое сари развязалось и упало.

Тина часто думает о Дуге. Где его сын. Она знает, Дуг несчастлив.

Вадим сочиняет то жалобные, то злобные письма в русское посольство в Дели, в московский МИД, в фирму «Мария». Официозы не отвечают, мало ли по миру бродяг с русскими паспортами. Мать написала, фирма «Мария» прогорела и исчезла. Рома Ромодин в тюрьме за прежние грехи. На суде обвально винил во всем Вадима. Полутора тысяч долларов на два билета у нее, во-первых нет, во-вторых опасно посылать в глухомань, пропадут деньги. Привет Тине.

Рок неоправданно суров. Но, думал Вадим, не готовила ли мне судьба быть соучастником последних приключений Ромы.

«Позвоните нам сейчас… пакуйте вещи через час».

Сузился круг желаний и потребностей. В лачуге на окраине деревни он придумал утешительную, смутную теорию о правде первобытной жизни. В нее не вписывается молча страдающая Тина.

Тускнеет с каждым днем милая Тина, холены руки превращаются в скорбные руки прачки – посудомойки. Вадим обзавелся мешком, собирает коровьи лепешки. На жарком солнце они высыхают до ломкости и теряют запах. В деревне покупают на топливо. Из постояльцев отеля они впали в низшую касту, на улице громко окликают на «ты». Забывшись, заговорил с европейкой, по-видимому немкой, на пляже. Ответила оскорбительно и ушла. Близились Рождество, Новый год и большой сезон дайвинга. Дуг дал новую работу: гидрокостюмы (тщательная двойная проверка), ласты, перчатки, боты, грузы (для погружения), дыхательные трубки, подводные ружья, свет для видео и фото, дайвинг – ножи (в опасности обрезать под водой ремень груза, всплыть). Приборы – часы, манометр – давление воздуха в баллоне.

Вирасе нашептали, с поразившими его подробностями, о событиях в деревне вождя Улилу. Вираса не любит европейцев и американцев. Они требуют привычных прав и законов на краю мира, на всеиндийской человеческой свалке. Вираса так и не привык к рукопожатиям. Ему претит их пристрастие к кофе и виски, электрическим бритвам, и стук высоких каблуков их женщин.

Он навел справки: Люка, Жиннет и Жака в Индии нет.

Несколько лет назад Вирасу пригласили в Лондон. Британия не забывает агентов влияния в бывшей империи. Лондон не может не понравиться, но легко оттолкнет, не заметив. Толпы на Пикадилли, на площади Трафальгар и Оксфорд – стрит его не приняли. Вираса, в европейском костюме и синей чалме, замечал свою старомодную медлительность. Боялся людных кафе, не отвечал, когда заговаривали на хинди. В метро вид целующихся, обнимающихся пар раздражает и приводит в уныние. Нечто болезненное скрыто в прилюдном поцелуе.

За гостиницей «Александра» улочка понижается к Гайд Парку. Прозрачное, не индийское солнце стоит над булыжной мостовой. Несколько бездельных туристов смотрят выводку лошадей. И она, высокая и небрежно одетая, бледная и нежнолицая. Во внимательных глазах спокойствие ведающей тайн. За пять дней знакомства Вираса мало узнал ее. Элси американка.

– Из Нюь Йорка?

– Почему-то думают, все американцы из Нью Йорка. Или хотя бы из Вашингтона. Я живу в Сакраменто, у Тихого океана.

Сидели в индийском кафе у рынка Ковент гарден. Добрые слоны, газели с лицами умных женщин гуляли по стенам. Их встречали единорог и вежливый тигр. В Индии у женщины не спрашивают о семье.

– Выберите сладости в подарок детям, – предложил индус. Элси, улыбаясь, качает головой. Задумалась надолго, стемнело. Светился золотой единорог.

– Я полицейский офицер, с пистолетом на боку. В самом же деле в кобуре дезодорант и мыло. Стрелял лишь однажды в бешеного павиана, он укусил мальчика. Еще есть стек – короткая трость. Ею я рублю сорняки в саду.

– Интригующая и волнительная жизнь, – смеялась Элси. Она любит джин с тоником.

– Я делаю рекламные слоганы. Недавно было приятное наставление к японскому телевизору. «Если прибор не работает, включите его в сеть». Тоже не плохо: «Стартуйте в нашей поисковой системе, ее не остановишь». Американская классика, начало прошлого века: //Как прекрасны женщин ноги// В чулках нашей фирмы «Поги». // Пара новеньких чулок // И жених у ваших ног//.

Она любила мартини со льдом.

– Сигх, завтра я уезжаю. Наверно, тебя уютно и спокойно любить.

– Ты как пенджабская черная пантера. У нее тяжелый взгляд. Поэтому пантера опускает голову. Когда жертва близко, она взглядывает желтыми глазами и бросается.

– Мы разных миров. Ты не все рассказал о своих островах, каждый имеет право на фантазию и незлой вымысел. Будь счастлив там. Прощай.

– Провожу до гостиницы.

– Хочешь поцеловать меня в метро?… Хорошо, один раз в последнем вагоне.

Вираса не увидит женщину из Сакраменто. Он лишен гения любви, когда в безумной решимости и спешке летят в неведомую страну. Почти каждую ночь он с ней, читает ритуальные стихи. Предлагает ей позы Камасутры, погружаясь в одинокую Нирвану.

В Новогоднюю ночь танцевали на веранде отеля. Вадима и Тину не пригласили, они, смирив гордыню, пришли. В конце концов Вадя заведует складом в кампании Дуга.

Миссис Петра из США и англичанин Эдвардс объявили о предстоящей помолвке.

– Леди и джентльмены, сказал дайвинг – мастер Дуг, – надеюсь, вы будете вежливы с океаном. Не превысите своих физических возможностей. Не провоцируйте себя и друг друга на подвиги под водой. Число наших погружений и всплытий будет одинаково!

Вадим увидел на обнаженных руках Петры шрамы.

– Хайфиш, акула?

– Нет, кораллы. Заплыла в узкий грот и поранилась. Они острые, разноцветные и кажутся живыми растениями. Отломанные и вынутые из моря, сереют на глазах, и каменеют.

Спутник Петры взял ее руку: – Наш враг – не акула и электрический скат. Кураж, уносимый нами под воду, опасней. Никто не хочет первым показать поднятый большой палец, знак «наверх». Мы держимся, и всплываем с красными глазами. Дуг согласился: – Не будем превращать отдых в состязание.

Дуг и миссис Петра вышли в ночной сад.

Они стоят под тем же освещенным окном, где Вадим узнал вкрадчивый шепот Жиннет… Дуг, кажется, сказал Петре что-то неприятное и быстро ушел в дом.

Готовя гидрокостюм Петры, Вадим осмотрел и ощупал его внутри. Так учил Дуг. Нашел выцветшую метку, земной шар и вокруг: «Петра Дамлер. Дайвинг Клуб Линкольн – Сити, Флорида. 2002». Зачем она приехала из такой дали. Купалась бы на Бермудах. Впрочем, она живет с англичанином в Лондоне.

Утром большого похода подводное снаряжение разложено на полу и на легких плетеных креслах веранды. В помощь дайв – мастеру Дугу пришел, светясь улыбками в ритме радостей жизни, здоровый негр, дайв – гид.

Дуг поддерживает настроение расслабленности и игры. Так делает футбольный тренер перед матчем: не перегореть до первого удара по мячу. Договаривались об условных жестах на глубине и со стороны казалось, люди как большие птицы машут руками – крыльями. Подошел древний, времен минувшей войны, пароход. Под скрип переборок двинулись к необитаемому острову, минуя архипелаг. На нашем Острове, действительно – никто не живет. Птицы в лесу и, может быть, обезьяны. Над девственным пляжем склоняются, изогнутые осенними ветрами, пальмы. Тина нарезала папайю, разложила по бумажным тарелкам. Полезно при жаре и, говорят, успокоительно на глубинах. Туристы, преимущественно женщины, погрузились в лодку со стеклянным дном. Она медленно плывет над подводным царством кораллов и цветных рыбок. Далеко, глубоко видно при полуденном солнце. Но нет ощущения Космоса. Баркас аквалангистов остановился у внутренней стороны рифа.

– Кто хочет отказаться сделайте это сейчас, – сказал Дуг. – Ритуальная фраза перед погружением. Застегивают тяжелые пояса – грузы и один за другим, один за другим прыгают в спокойное, мерно дышащее море. Петра, Дуг и, чувствуя сжимающееся сердце, Вадим. Эйфория парения над бездной. Мышечная радость невесомости. Там, в воздушном мире, всё устроится! Над головой проплыла гигантская черепаха, куда ты? Восхитительное упоение красотой подводного мира, видишь его глазами ребенка. Наслаждение уединением, внутренний покой. Для счастья, оказывается, нужно только вдохнуть воздух из баллона. Быстро надвигалось нечто огромное, черное: из другого мира, чуждого и страшного, и этот мир сейчас поглотит его. Схорони меня в Москве, Тина. Чудовище мелко шевельнуло ластами. Дайвинг – гид улыбнулся под маской и поднял вверх большой палец – «всплывай». Эйфория первого погружения увлекла Вадима далеко в море.

Петра не вернулась. По времени, дыхательной смеси в ее баллоне уже нет. Дайвинг – гид видел ее, вероятно, последним. Петра развела, и сложила руки: все отлично. Пошла глубже.

Эдвардса весь день видели в стеклянной лодке.

Тело Петры нашли в узком проливе между островами. Оно всплыло, нет тяжести стального воздушного баллона за спиной. Судья – коронер и врач усмотрели насильственную смерть под водой: ремни ненайденного баллона, очевидно, перерезаны. Во Флорида Бич приехал инспектор Вираса. Дуг заперся с ним надолго.

Вадим в бешенстве, исчезла Тина. Вот она в постели Дуга, маленькая тяжелая грудь лежит в его ладони. Поздно вечером в хижину вошел белобрысый Дуг.

– Отпусти ко мне женщину. Мы мечтаем об этом. Я выкупил Тину у Вирасы, ее посещение пигмеев забыто. Тебя ждала тюрьма в Порт Блер, он взял второй выкуп. Снятое французами порно не проникнет в Индию. В три дня ты уедешь. Так решили я, Тина и сигх.

– Скотина. Моя жена не выставлена на продажу.

– Не бросайся на меня с ножом. Твои деньги: на самолет в Москву.

Дуг протянул конверт. Вадим взял… кончить затянувшуюся мыльную оперу, ад. Через три дня идти по Москве. По Николо – Ямской вдоль Яузы к метро. По грязному снегу на Земляном валу. По талой воде на Трубной площади. Бросил конверт на твердый утоптанный пол. Дуг наклонился и поднял. Парень не может взять деньги из моих рук. Вмиг предать. Я сам не смог бы.

– Ключи от сейфа, что в мастерской. Возьмешь этот конверт, уедешь в три дня. Твоей вины нет. Прощай.

Вадим бредет по ночному пляжу. Крупные южные звезды меркнут к рассвету. Мы никогда не выберемся с Андаман. Сборщик кизяка и посудомойка. На низкой дюне, намытой волной, хрустит под ногами ракушечник. Каждый имеет право на отчаяние и одиночество. Дуг увезет Тину в Австралию, ей там будет хорошо. Открыл дверь мастерской и увидел смятый, брошенный гидрокостюм Петры. Еще раз осмотрел, суеверно искал причину гибели. Искал же метку внутри, «Петра Дамлер. Дайвинг Клуб Линкольн Сити, Флорида. 2002». Что-то блеснуло в сознании. В резиновом костюме Дуга поблекший от пота земной шар и вокруг «Дуглас Стейц. Дайвинг Клуб Линкольн Сити, Флорида. 2002».– Спокойно, велел себе Вадим. – Дайв – мастер Дуг надевает чужой, старый гидрокостюм? Или свой, привычный, ТОГДА ЕГО ФАМИЛИЯ СТЕЙЦ. Уважаемый сэр, в две тысячи втором году вы жили во Флориде, США, и скоро появились на Андаманах. Когда же вы посетили Австралию, страну кенгуру. Свой отель вы назвали Флорида Бич. Вы знали Петру в городке Линкольн.

О чем говорили Петра и Дуг ночью в саду, под освещенным окном. Дуг, всегда шутливо – любезный, резко ушел. Женщина что-то крикнула вслед. Петра узнала его и погибла. Мистер Дуглас Стейц, сэр, почему вы не изменили также имя, не сделали пластическую операцию. Любившая кораллы Петра могла бы жить. Вадим испытал только горечь.

Единственный телефон висит в прихожей дома Дуга… и Тины. Вадим отправился пешком в Порт Блер. Шел от зари до зари. Что же случится, окажись его донос неправдой. На пыльном тракте пошел за женщинами с поклажей на головах. Они дали теплую воду. Горячая пыль осела струпьями на потных ступнях, он бросил кеды и шел босым. Это его путешествие, обещанное магмой на горе Диглипур?

Полицейский инспектор Вираса, сидя в кресле, размеренно катал ногой по полу веранды закупоренную бутылку: яичный желток, щепоть корицы, спирт. Через час он выпьет на ночь яичный ликер, по рецепту английских солдат. Слушал Вадима, породистое лицо индуса ничего не выражало. Позвал служанку:

– Дай гостю красного перца от усталости. Накорми, вымой его ноги, спи с ним ночью.

Вадим слушал сигха. Тот сумрачно сказал: – Все живое устремлено в небытие. Цель жизни – небытие? Расставаться грустно, потому что жаль себя. Индийцы придумали реинкарнацию души.

Ни слова о Дуге. Влад чувствует зависимость своей судьбы от медлительной воли Вирасы.

Бледнолицые люди золотого миллиарда приходят и исчезают. Уйдет Дуг, потом Тина и этот бестолковый молодой человек. Навсегда останется Вираса, еще Улилу и пигмеи. Он не испытывает зависти к большим городам и холодным странам европейцев, американцев. Вираса никогда не увидит снега. Миролюбива, нетребовательна его религия бессмертия души, кармы. Все относительно в жизни и иногда смешно. Утром он запросит о Дуге Австралию. И Америку, штат Флорида.

Дугласа Стейца арестовала полиция по ордеру прокурора, подписанному в США. Расскажи кто-нибудь Дугу об измене жены, обошлось бы без стрельбы. Но он увидел сам потную спину и бледные круглые ягодицы жены, старательно раскачивавшейся на… Влажный бисер трудного пота.

Деньги из сейфа мастерской Вадим отнес в большой дом. Они еще не могли увидеться как чужие, Тина плакала. О весне в парке Чаир.

– Дуг просил тебя взять деньги. Возвращайся в Россию.

Вираса конвоирует Дугласа Стейца в Дели. Возни с американцами, европейцами он не любит. Оживляется, когда кто-нибудь из них умирает на Андаманах. Приезжают родственники, полицейский, ссылаясь на юридические правила, по возможности, не отдает труп. Пока не выкупят. Кандалов не нашлось и руки Дуга связали колючей новой веревкой. В самолете он сидит среди обычных пассажиров и рядом Вираса. Вежлив с заключенным: из Америки появятся новые владельцы Флорида Бич.

Тем же «Боингом» летела в Дели бледная, рано постаревшая, отрешенная от мира Тина. В багажном отделении тявкал в клетке щенок, сын беспутной сучки Десси. Прочь с Андаман, он увидит снег.

В делийской тюрьме за Красным фортом Дуг заболел, каждый день Тина приходила в больницу. Суд признал смерть Петры убийством, вина Дуга не доказана. Вадим уверен в обратном, Тина бежит этой мысли. По давним событиям в Линкольн Сити Дуга выдали в США. Америка не бросает своих сыновей на чужбине.

В Подмосковье лег поздний чистый снег. От аэропорта Шереметьево тянулось белое поле, и дальше вся страна представлялась белой и холодной. Тина поехала к родителям в Кунцево. В Москве наступила твердая решимость. Во сне виделся пигмей Улилу и медлительная желтая магма вулкана. Щербатый, в пятнах дешевого кофе стол в лачуге. Тина добилась приема в американском консульстве. В комнате, украшенной фотографиями счастливых обладателей грин – карт, на столе сотрудницы лежало дело Дугласа Стейца, в одну компьютерную страницу. Вглядевшись в лицо Тины и вдовье платье, сотрудница решила – визу дам. В американской жизни был мужчина, ради которого она… Но в Штатах посторонней женщине вряд ли откроют тюремную дверь для единственного свидания. Она безнадежно отговаривала Тину. Впрочем, Флорида – наиболее либеральный из штатов побережья.

Пришла в квартиру на Профсоюзной забрать вещи. Выгоревшая до ржавчины сковородка на газовой плите. Осенью она заклеила окна бумагой. Бумага порвалась, висела клочьями. За окном грязная московская весна. Вадим спросил о судьбе Дуга.

– Из Америки ничего внятного, – Тина виделась с консульской служащей, давшей визу.

– Присяжные во Флориде убийство из ревности не всегда считают низменным побуждением: десять, а то и восемь лет тюрьмы. Года через четыре можно обвенчаться в тюрьме. Срок визы истекает, денег на билет туда – и обязательно – обратно, нет. Тина просит продать двухкомнатную квартиру. Встала перед ним на колени. За что ему такая мука. Болезненная идея Тины – ехать вдвоем в Париж, отыскать Люка, Жиннет, Жака и, угрожая оружием, требовать деньги. Легла в постель и была далека.

Обожженные Андаманами, больше они не встречались и не говорили по телефону.

Ошибка фараона

Летом 1989 Семен получил отпуск и решил ехать в Израиль. Не в Эйлат, в Красном море купаться: женщину разыскать. Назовем ее Нина Ворон.

Дошла до Екатеринбурга, где Семен родился и с переменным успехом живет, московская газета. Семен был взбешен. Нина В. написала о поездке с мужем, известным физиком, в Екатеринбург. Физик пропадал в научном симпозиуме, израильская журналистка Нина В. смотрела по сторонам: «… толпы хмурых, ничем не занятых, плохо одетых людей на улицах: нервозная дерзость и тупость – пишет она. – На пригорке у больницы расположились старики. Они дождались конца больничного обеда и вперегонки бросились доедать. Помчались с холма в колясках и на задах». Нина В. пытается выбраться из городского центра в бывший дачный поселок, где проходит симпозиум. Электрички идут без расписания, она нанимает частника. Старые «Жигули», конечно же, с грохотом разваливаются. Нина В. не отчаивается мрачной действительностью, едет в пригородном автобусе «куда шоферу надо». Мир ватников, мешочников, податливых молодаек, пьяных выпученных глаз. Наконец, банкет по окончании симпозиума. Полуголодные уральские профессора и доценты мигом сметают столы (так у автора) и довольно быстро напиваются. Поименованы закуски и блюда, которых русские ученые не едали.

Взбешенный маниакальным бредом, и сам на симпозиуме бывший, Семен спросит Нину В, в какой стране и когда она была, в том ли городе.

За разоблачениями в Израиль Семен не поехал. Не так он политизирован, чтоб отпуск загубить. Но о статье Нины В. вспоминает с омерзением.

Едет в Италию, без жены Кати. На двадцатом году семейного счастья узнал, что жена без него и недели не проживет, предвечные узы связывают их; Катя молчаливая раба настроений мужа, к Италии не ревнует… должна быть с ним. Поехал один.

Тур начался в Вероне. Утром, съев необъятную неизбежную пиццу, Семен пошел за толпой. Шли женщины средних лет и привели его к дому Джульетты. (На многих языках «Ромео и Юлия»). Тесный дворик, стена без окон и небольшой балкон. Минут через десять явилась на балконе девушка в старинном платье цвета болотной воды. Улыбнулась толпе и скрылась за дверной занавесью. За ней слышен разговор, звон посуды.

– Четырнадцать лет было Джульетте, улыбчивая Юлия вдвое старше – подумал Семен. – Не настроишься на высокую поэзию.

Юлия Шекспира стояла на этом балконе и всю ночь говорила с Ромео о любви. Он мог бы спрятаться внизу, где Шекспир полагал густой, пахнущий ночными цветами сад, и сейчас стоит в тесной толпе Семен. – Утром их тайно обвенчал плутоватый священник. Жених, ненавистный роду Капулетти, уже венчанный муж, готовил веревочную лестницу, чтобы через этот одинокий балкон подняться к первой брачной ночи. Бронзовая статуя Джульетты в углу двора. Женщины, да и мужчины гладят ее обнаженную правую грудь. Таков обычай. Грудь блестит на солнце ярко натертой медью.