Крокозябры (сборник)

На похоронах Сталина и после них Маша плакала в обнимку со своим институтским товарищем, с ее прежнего курса. Он тоже был потрясен. До сих пор товарищ этот ухлестывал за другими девчонками, за ее лучшей подругой в том числе, и вообще был ловелас, но на Машу внимания не обращал. Чахлая она какая-то, и голова у нее все время болит. Но тут недюжинный Машин темперамент явился ему во всей красе и заворожил. Свадьбу сыграли через несколько месяцев, в Машин день рождения. А потом Илья рассказал дочери, что разбирал документы на сталинской даче, вместе с другими членами комиссии, и нашел там расстрельные списки, уже подписанные Сталиным, в них значилась и Виола. «Тогда хорошо, что Сталин умер», — сказала Маша, хотя уже о нем забыла, она была счастлива, и у нее даже ничего не болело.

Тучи начали сгущаться над Виолой в 1952 году. Она этого ждала. Потому что умер отец, которому Сталин «обещал», ушла на пенсию Нина Петровна, которая хоть и относилась к дочери без сантиментов (свое гнездо Виля вила, чтоб любви — через край), но всегда простирала над ней крыла. Виолу пригласили на разговор в особый отдел института:

— Как ваша девичья фамилия?

— Цфат.

— Ясненько. Вы были на приеме у посла Чехословацкой Республики.

— Да.

— Чехословакия — это ваша специальность, но вы — заместитель директора целого института и должны подавать пример патриотизма, а вы, кажется, забыли, где ваша родина.

На следующий день висел приказ о Вилином увольнении. «За антипатриотичную позицию». С тридцатых годов произошло много изменений: тогда ставили к стенке, не снимая даже с самых высоких должностей, брали в кабинете, теперь считалось, что руководитель не может оказаться врагом народа. Сначала надо отстранить от должности, потом от жизни, если известный человек — прописать в печати, втоптать в грязь и тогда объявлять приговор, который окажется само собой разумеющимся. На Виолино счастье, к 1952 году Сталин ослаб, и в ЦК, по слухам, образовались две враждующие группировки. Так что, когда ее вытолкнули представители одного крыла, представители другого подхватили. Конечно, занимался всем Илья. Он в последнее время вообще набрал силу, стал ученым секретарем ИМЭЛа, редактировал собрание сочинений Ленина. Виля подозревала, что это из-за того, что он стал выпивать. Дела продвигались за рюмкой, и пока Илья сидел с минеральной водой, боясь «биографической» болезни, его не брали «в компанию». Когда в обиходе появился коньяк, Илья счел, что благородный напиток безопасен, не водка же. Как бы то ни было, но теперь Илья пользовался «вертушкой» — телефонной линией Кремля, и Вилю заверил: «Уладится».

Ее взяли на истфак МГУ. Не завкафедрой и даже не доцентом, а простым преподавателем. Читать спецкурс по Энгельсу. Энгельс — ее вечная палочка-выручалочка. Маше об этих перипетиях, конечно, не рассказывают. Да Маша и не задумалась, почему мама поменяла место работы — она же их все время меняет. Маша бегает по театрам, наряды ее уже в гардероб не помещаются, ей нравится быть красивой, она любит украшения, носит крупные серьги и кольца, ярко красится, делает маникюр, завивает волосы. Полная противоположность матери: Виля всегда одевалась неброско, никакой косметики, разве что пудра, и украшений у нее сроду не было, только теперь надевает витую золотую цепочку — подарок Ильи на пятидесятилетие, после которого неприятности-то и начались.

Со смертью Сталина для Вили открылась форточка. Их начинают навещать гости из разных стран, бывшие Вилины знакомые по Коминтерну и новые знакомые, из компартии Китая. В Москву в сентябре 1952-го приезжала большая делегация под руководством Чжоу Эньлая. Они толклись в ИМЭЛе, потом Илья привел нескольких ответственных товарищей домой — незадолго до Вилиной опалы. Тогда ей и сделали предложение: а что если Виола приедет в Пекин почитать лекции в ВПШ? «Это хитрость Ильи», — думает про себя Виола, потому что он сразу откликается: «Как раз Павел Федорович Юдин скоро отправляется послом в Китай и предлагал мне поработать советником посольства». Тогда Виола призадумалась — у нее же институт, через месяц стало не до того, но теперь-то, пока Берия, Маленков и Хрущев делят власть, до Виолы точно никому дела не будет, и никто не скажет в особом отделе: «Ваша новая родина — Китай?». Решено и подписано: в Китай на пять лет. Ехать надо в августе, чтоб перед 1 сентября быть на месте. Маша ахает: на целых пять лет? «Не расстраивайся, дочка, каждое лето мы будем приезжать в отпуск. На следующий год закончим крюковский дом, осталась отделка и сад. Будем там жить, все вместе». К свадьбе не успели, справляли на даче родителей жениха. Все сочли хорошим знаком для будущей семьи то, что у свекрови и у тещи день рождения в один день — 21 мая. А то, что родители невесты из красных, а жениха — из белых, так гости на свадьбе и различить-то не могли, кто из каких. Всё одно, советские люди.

За Машу можно больше не волноваться. Институт закончила на отлично, замуж вышла по любви, теперь только папаша, по своему обыкновению, пилит: «Ты должна выбрать узкую специализацию. То, что ты написала дипломную работу о драматургии Горького, — хорошо, но Горьким занимаются все кому не лень. Надо найти тему, в которой ты станешь уникальным специалистом». Общими усилиями (дотошный Илья консультируется с театроведами, за время Машиной учебы со всеми успел перезнакомиться) тема находится: кукольный театр. А Надя еще сомневалась: будет ли неродной отец о Маше заботиться. Хеппи-энд наступил по всем фронтам, и со спокойной душой Виола отбывает в Китай.

Родители пишут Маше раз в неделю, она тоже. Первое, что поражает в Китае, Илья формулирует в письме как «трудолюбие китайского народа». Что земля всюду возделана, разделена на ровные квадраты разных цветов, в зависимости от культур, которые выращивают на поле, все тащат на себе какие-то мешки, никто не сидит без дела. Родители от Китая в восторге, хотя видят его пока только из окна поезда. Потом пишут из Пекина: древние храмы невиданной красоты, эмалевые вазы — ходили смотреть, как они делаются, а какие каменные и деревянные кружева! Ювелирная работа, и все это опять — трудолюбие китайского народа. Маша решила тоже не ударить в грязь лицом — они с мужем заказали книжные шкафы и теперь расставляют в них книги. Так этот счастливый 1953-й и закончился, но Виля что-то неважно себя чувствует. Ее домашние раскисали, когда стала налаживаться послевоенная жизнь, а она — теперь, когда для нее наступили лучшие времена. Она идет к врачу, у нее рак. Кладут в больницу, оперируют. Есть метастазы. От Маши решили скрыть — зачем лишние волнения? А она радостно сообщает, что беременна. Хочет до рождения ребенка завершить дачную эпопею и купить холодильник. К холодильнику Илья благосклонен: «Мы с мамой привыкли по старинке, но вам, молодым, нравится техника. А о строительных работах даже не думай. Приедем в отпуск — сделаем, ты в твоем положении не должна рисковать. Послушай старика, обещай, что будешь себя беречь». Маша присылает тревожное письмо: кто-то сказал, что мама в больнице, что случилось? «Ничего, — отвечает Илья, — просто грипп. Был грипп, лечили в больнице, здесь так принято». Весь июнь 1954-го Виолу облучают, называется «глубокая рентгенотерапия». Виола все понимает, ей только хочется увидеть Машиного ребенка. Она пишет радостные письма, закупает голубые и розовые комбинезончики, брючки и платьица на вырост, заподозрить невозможно, что с ней что-то не так. Скоро они приедут в отпуск. Конечно, это будет не отпуск, они больше не вернутся в Китай, но пока что это называется отпуск. Виля даже не лукавит. Она всю жизнь мечтала о счастливом завершении — революции и всего, чем она дорожила, но что-то срывалось, и вот наконец ее жизнь заканчивается счастливо.

Глава двадцать первая 1954–1965 Путешествие по Волге

Жизнь-то, оказывается, только начинается! Виола смотрит на младенца и видит солнце, которое взошло специально для нее, свыкшейся с законопаченным тучами грозовым небом. Это продолжение ее самой, и уж она не отдаст его на растерзание силам зла. Так что умереть прямо сейчас никак невозможно. Маша гуляет, она молодая, ей надо набрать соков, жизненной силы. Она целеустремленная, Виола такой не была, но и легкомысленной, как Маша, не была — ураган как поднялся, так только голову держи, чтоб не слетела, какое уж тут легкомыслие! И вот — стихло, всего лишь «ветерок бежит за ворот».

Метастазы расползаются, хотят в очередной раз оттеснить Виолу от самого для нее дорогого, но уж дудки. Операция за операцией, вырезают все, что можно вырезать. Виола не может назвать внучку одним из тех ничего не значащих имен, которыми зовут всех. Если уж выбирать, то Виола склоняется к имени Катя, не из-за няньки Кати вовсе, просто нравится ей это имя. Но если подумать обо всех живущих по соседству и живших раньше Катях, Ленах, Олях, Ирах, Танях, Сонях, Надях, Наташах, Светах — какое все они имеют отношение к ее чудесному созданию? Виола начинает обучение внучки с древнегреческой мифологии, заодно сама учится: историю надо знать с начала, последовательно. Только как объяснить пятилетней девочке, кто такие боги? А она не спрашивает. Будто само собой разумеется, что Зевс победил титанов и может явиться в любом обличье: человек, лебедь, бык, золотой дождь. Виола думает, когда в шесть лет внучка зачитывается «Илиадой»: какой она вырастет? Как Елена, Кассандра, Электра?

Самое неприятное — цирроз, печень растет, будто Виола себе живот наедает, а это печень. Интоксикация, все тело зудит, Виля расчесывает себя в кровь, будто ее кусают стаи комаров, и боли сгущаются, ходит медсестра, колет морфий. Облучают. Но лучше всего облучает Солнце. «Сколько у меня в жизни было препятствий, напастей, безвыходных положений, — говорит себе Виола. — Болезнь — из этого же ряда, в ней нет ничего необычного, и болей было много, но они все разные, научишься терпеть одну — приходит другая». Она рассчитывает силы: в феврале оформила разъезд, отрезала от семьи спивающегося Илью, Маша с ним не справится, она вообще стала относиться к нему презрительно. Вилю с Ильей может разлучить только смерть, но он уже обживает комнату в коммуналке. Сам сказал: дочке и внучке квартиру как можно больше, а ему — любой угол. Ему все равно, где и как жить без Вили.

Без Вили ему предстоит жить целых девятнадцать лет. Три года он пьет горькую в своей коммуналке, горе его утроилось: дочь от него отвернулась и не разрешает видеться с внучкой. Хорошо, что иногда Маше нужна его помощь, и она сменяет гнев на милость. Хорошо, что есть работа: друг Гефтер заведует сектором в Институте истории, Илья ушел туда из ИМЭЛа сразу после снятия Хрущева. Его друзья-«новомирцы» теперь в опале, Илья больше не пишет статей, в институте отчитываться тоже нечем, но все входят в его положение. Пока сектор вообще не закрывают в 1969-м, чтоб избавиться от Гефтера, которого Брежнев записал в диссиденты. Илья ненавидит Брежнева. Последнее, что этот негодяй успел сделать перед смертью, — отобрать дачу, памятник их некогда счастливой и дружной семье.