Кровь в его жилах
Шрифт:
— Как удобно: пожар устроил я, но убило пламя, а не я, — качнула головой Светлана.
Огнь лишь пожал плечами.
Светлана снова спросила:
— Кто написал анонимное письмо?
Огнь рассмеялся, прыская во все стороны алыми огневками. Те полетели прочь, как светлячки. Оставалось надеяться, что проклятья на них в этот раз нет.
— А ты не поняла? Я, конечно!
— И что же я забрала у тебя?
— Свободу… Ты забрала у меня свободу. Ты и все твои предки. Я в свою очередь забрал… Попытался забрать твою свободу. Венчание на царство — оно же. Признай, что с письмом вышло забавно!
— Забавно?! Я на
— Вот именно! Забавно.
И вот о чем еще говорить с огнем, если он такое считает забавой? Она повернулась к Саше и замерла. Кажется, она недооценила его чувства. От мужчины во всю летела тьма. Еще чуть-чуть, и он распадается на язычки черного пламени, как Алексей. Зря она его такому подвергла. Сама испугалась, и вот результат — заставила переживать Сашу. Надо было идти одной. Но до чего же страшно было быть одной… До дрожи в сердце страшно. Математика — точная наука, но змей об этом может попросту не знать.
— Саша… — Она обняла себя руками за плечи. — Тебе не обязательно это видеть. Ты можешь уйти.
— И бросить тебя умирать?
Она старательно храбро улыбнулась:
— Я не умру. 700 миллилитров — слабая кровопотеря. Я выживу. Саш, я серьезно. Я была не права — ты не должен быть тут.
Саша посмотрел на змея:
— И все же, Огнь… Вся моя кровь…
— … мне не нужна, — закончил за него змей. Саша продолжил настаивать:
— Моя жизнь?
Светлана вцепилась в руку Саши:
— Не смей, прошу. Это только мой груз.
Змей отмахнулся:
— Тем более. Рюриковичи пленили меня — им и платить.
Саша прищурился, на миг превращаясь полностью в пламя:
— Убьешь её — у тебя будет сотня кровников, не меньше. Мы уничтожим тебя, чего бы это нам не стоило.
Огнь рассмеялся:
— И погрузите мир в период до покорения огня?
— Справимся как-нибудь.
Светлана потянулась и поцеловала Сашу в щеку — на прощание:
— Не надо. Не спорь. Я была рождена именно для этого — дать свободу стихиям, просто мне подарили еще десть лет неожиданной жизни. Все хорошо. Тебе не надо на это смотреть. Я была неправа. Уйди, прошу…
Она отвернулась от него, стаскивая с себя шинель и бросая её на снег. Саша обнял её со спины, прижимая к себе:
— Ни за что не брошу тебя одну.
Рук его она почти не чувствовала. Они то и дело летели по ветру черным пламенем.
— Я даю тебе свободу, Огнь.
Его не надо было просить дважды. Он шагнул к ей, огненным обжигающим кольцом заключая в свои объятья. Алое пламя зашипело, сталкиваясь с черным, но Саша не отступил, не отпустил Светлану.
В шее загорелся пожар — там, где прильнули огненные жадные язычки пламени. Светлана чувствовала, как из неё тянут не кровь — тянут её силы, её жизнь, её душу, быть может. Она слабела на глазах. Пара ударов сердца, и ноги сами подогнулись, не в силах выносить боль. Саша не отпустил её — осел в снег вместе с ней, устраивая её на своих коленях и продолжая обнимать. Наверное, колени, как и его руки, были теплые — Светлана этого не чувствовала. Она видела только серое низкое небо. Хоть бы одну звездочку увидеть на прощание. Или лучше Сашины глаза. Хотя умирать на коленях у любимого — пошлость. Ей-то хорошо, а каково ему смотреть на то, как она умирает?
Она попыталась отползти в кромеж, чтобы Саша не видел, но змей не пускал.
Сердце трепыхнулось,
замерло, бросая в холодный пот. Ледяная рука смерти скользнула по груди, сжимая сердце, а потом змей взвился в небеса, улетая огненным коромыслом. Странно. Светлана еще была жива. Сердце забилось испуганно, помня о том, что могло остановиться навсегда. Шолохов потом бросит на очередном обследовании: «Душенька, это всего лишь экстрасистола. Так бывает!»— Я… жива… — еле выговорила она.
Саша подтянул её к себе, зацеловывая её лицо. Его ладони скользили по спине, согревая, а губы были везде. Он так и не научился целоваться, зато энтузиазма у него было много. Или это его страх так преобразился — Светлане было все равно.
Она обнимала его своими ослабевшими руками и надеялась, что больше никогда не отпустит его. У неё еще три стихии ждут свободы, но это такая ерунда. Главное — она выжила. Значит, и три остальные стихии получат свободу вместе с ней. Самое главное, для чего она нужна на троне, она сделает и не венчаясь на царство.
— Я тебя люблю… — Саша чуть отстранился, прислоняясь своим лбом к её.
— Я тоже тебя люблю, — смутилась Светлана. В груди жгло, словно огонь оставил на ней свою печать.
Саша потянулся за Светланиной шинелью и замер, невоспитанно глядя Светлане на грудь. Воротничок блузки болтался на ветру, показывая не совсем приличное — край её белья.
Саша опомнился, накинул на Светлану шинель и пробормотал:
— У тебя… на груди… сокол…
Светлана распахнула шинель, пытаясь рассмотреть пикирующего сокола — печать Рюриков. Её у неё никогда не было.
— Медный? — глупо спросила она, уже видя, что нет, не медный.
— Он, скорее…
— Золотой? — голос её сел.
— Я бы сказал: огненный.
— Вот же… — Светлана растеряла все приличные слова. — Холера!
Саша посмурнел, замолчал, погружаясь в какие-то свои размышления, и Светлане стало как никогда больно и страшно — с соколом она стала совсем недоступна для него. На соколицах женятся только избранные. Голубая кровь, белая кость.
Пальцы Саши принялись споро застегивать пуговицы её блузки, а потом…
Светлана выругалась, замечая, как змей выныривает откуда-то из облаков и пикирует прямо на них с Сашей.
— Холер-р-ра!
Пламя огненным бутоном раскрылось, поглощая их обоих.
Светлана, уже понимая, что не успевает, ладонями обняла Сашу за лицо:
— Сашка, ты человек! Я это знаю.
Пламя прошило её насквозь, обжигающе горячее до невозможности терпеть. Она лишь бормотала губами, чувствуя, как сгорает:
— Я знаю… Я верю…
И стало легче. Пламя закружилось вокруг них с Сашей, выжигая все ненужное и наносное. Сашины руки закрыли её от огня, крепко прижимая к себе. Он склонился над ней, но пламя больше не обжигало. Только дарило тепло, только напоминало, что оно и есть жизнь.
Когда пламя опало, змей был уже далеко — рванул куда-то на вновь отросших крыльях, и Светлана надеялась, что он еще долго не вернется сюда.
Саша заглянул ей в глаза:
— Как ты?
Она робко улыбнулась:
— Еще не поняла.
Кожа на груди под пикирующим соколом еще горела. Что ж, осталось только уточнить, что такого когда-то сделал Мишка, что превратил своего медного в золотого. И что сделал Дашков — у него тоже сам собой появился медный сокол, совсем не положенный ему по праву рождения.