Кровь в моих жилах

— Ивашка… Чуть обожди… — Язык у Светланы заплетался, но Ивашка послушно остался в квартире, подпирая дверь и дожидаясь распоряжений. — В скупку съезди и сдай…

Голова уже плыла, комната становилась то больше, то меньше прямо на глазах, пальцы, расстегивающие пуговицы на плаще, уже еле слушались. Светлана зевала, вспоминая недобрым словом свое начальство и кидая плащ, а за ним и надоевший мундир прямо на пол. Ей бы еще чуть-чуть продержаться.

Она достала из комода шкатулку с мелочевкой: серебряные серьги, браслеты, шпильки, и на дне этой дешевой мишуры… На дне жемчужного ожерелья, окатывая Светлану ледяным холодом осознания, не было. Светлана даже перевернула шкатулку вверх дном. По комоду и по полу понеслись горохом ничего нестоящие безделушки.

Ивашка сглотнул:

— Светлана Алексеевна…

Она потрясенно обернулась на него:

— Ничего, я передумала. Иди, Ивашка.

Он ушел, а Светлана рухнула без сил на кровать. Ожерелье пропало. Не так. Его украли.

В её квартире бывали только Мишель, горничная Лариса, убиравшаяся раз в неделю и раз в две недели менявшая белье на кровати, хозяйка доходного дома — эта приходила проверять порядок когда хотела, и мужик по хозяйству — Герасим ставил недавно вторые, зимние рамы на окна. Все. Больше никто. Мишеля можно вычеркнуть из списка: сложно представить, чтобы богатый княжич посягнул на её жемчуг. Оставалась Лариса и Герасим. Хозяйка, госпожа Боталова, не могла позариться на жемчуга — не того полета птица, ей не с руки воровать… Впрочем, нет, её тоже нельзя вычеркивать из списка. Надо проверить их всех. Накатывающие волны дремоты не дали додумать — Светлана провалилась в сон, как была в одежде, только туфли снять и успела.

Кошмары решили её в этот раз оставить в покое. Ей снился дом. Перешитые мамой платья от старшей сестры. Тепло печки. Туманное утро в лесу, когда они собирали грибы. Собственный крик: «Машка! Машка! Машка!» — так она звала свою кошку, до одури зля старшую сестру. Холод компресса на лбу, когда она подхватила тиф. Мурчание Машки, спавшей у неё на кровати, устроившись в подмышечной впадине. Шаги отца, когда он ходил по комнате в беспокойстве. Яркий свет в дверном проеме… кухни!

Светлана открыла глаза и поняла, что мурчание, компресс на лбу и свет из кухоньки, где маячила чья-то явно мужская фигура, ей не снятся. На ладони сам собой сформировался огненный шар.

Машка… Не Машка — баюша подняла голову и перестала мурлыкать:

— Свои.

— Баюша? — Светлана оглядела кошку: та была побрита с одного бока, на котором мелкими узелками были зашиты раны от когтей берендея. — Что ты тут делаешь?

— Аюшки? — раздалось с кухни — в проеме двери стоял Громов собственной персоной. — Светлана Алексеевна, вы что-то говорили?

Светлана затушила эфирный огонь и спросила Громова:

— А вы что тут делаете? И кошка… И… Что тут происходит? — Она ничего не понимала.

— Дайте мне пару минут, Светлана Алексеевна, я все объясню. — Он подошел ближе и, подхватив баюшу под живот, понес её на кухню. Одет пристав был весьма по-домашнему: брюки и сорочка с закатанными по локоть рукавами. Светлана села на кровати, обнаруживая, что одета во фланелевую ночную рубашку. Она тихо выругалась и на слабых ногах направилась в уборную: раз уж Громову так нужна пара минут — ей эта пара минут тоже пригодится.

Приведя себя в порядок, она вернулась в кровать, юркая под теплое одеяло. В голове роилась куча вопросов к Громову, хотя больше хотелось орать, как базарной бабе: баюша должна быть в больнице! Она же сильно пострадала от когтей берендея. Мнение о Громове упало до нуля — он слишком много себе позволяет! Не даром его разжаловали.

С кухни раздавалось громкое, совершенно невоспитанное чавканье. Громов с большой кружкой в руках, исходящей паром, вышел из кухни и сел на стул перед Светланой, вальяжно закинув ногу на ногу.

— Вы… — она еле успела прикусить язык и не высказать все, что о нем думает.

Громов, передав кружку Светлане, мирно предложил:

— Давайте для начала я…

— Давайте!

— Во-первых, переодевала вас Лариса, горничная. Во-вторых, дверь в квартиру открыла госпожа Боталова. В-третьих, они все предупреждены, что я нахожусь тут по служебной надобности. И пейте, пейте, Светлана Алексеевна. В кружке отвар шиповника на меду.

Светлана нахмурилась: он и это знает. Шиповник нужен для восстановления от ранговой ломки. Кто он такой на самом деле?!

Громов мягко сказал:

— Прошу — пейте, не бойтесь. Богдан Семенович сказал, что это вам крайне необходимо.

— Богдан Семенович? А он тут причем?

Громов ответил в своей манере: вопросом на вопрос:

— А кто бы еще мне выписал разрешение на проникновение в вашу квартиру?

Светлана сделала глоток сладковатого отвара и попыталась успокоиться:

— Так… Александр Еремеевич, можно чуть-чуть поподробнее?

— Можно, — согласился он. — Просто я решил для сохранения ваших нервов выдать вам сразу самое главное.

Самое главное закончило на кухне чавкать и теперь на подкашивающихся ногах возникло в дверном проеме. Громов тут же встал, подхватывая баюшу на руки, и перенес её на кровать к Светлане.

Баюша довольно замурлыкала и подмигнула Светлане одним глазом. Может, не так она и больна, как прикидывается?

Громов, с явным удовольствием наблюдая, как Светлана пьет отвар, принялся рассказывать:

— Я вчера навещал Китти…

— Китти? — переспросила Светлана.

Баюша притворно закатила глаза. Громов пояснил:

— Так кошку зовут — на её ошейнике было написано. Я вчера навещал Китти в больничке и на всякий случай оставил свой номер кристальника…

А ей он вчера в доме Лапшиных ни слова об этом не сказал! Она даже думала, что судьба кошки его не интересует.

— А сегодня часов в семь мне телефонировала госпожа Ерш — ваш кристальник весь день был недоступен. Она попросила приехать и забрать Китти. Та три раза умудрялась сбежать из запертой клетки — еле успевали её ловить, и госпожа Ерш боялась, что Китти рано или поздно все же осуществит свой побег и возвращать вам будет некого. Я заехал и забрал Китти, чтобы завезти её вам.

— Вы мой адрес в адрес-календаре узнали?

— Нет, Светлана Алексеевна. Я для начала заехал в магуправу, выяснил, что вы дома и болеете. Богдан Семенович попросил меня завезти вам лекарства.

Светлана выдохнула: зря она подозревала Громова — отвар приготовил Смирнов. Нехорошие предчувствия кольнули её — она принюхалась: кажется, Богдан Семенович и сонной травы туда напихал, и скоро Светлану сморит сон. Предприимчивое у неё начальство! И отличный зельевар притом.

Она все же сделала очередной глоток — самочувствие у неё было крайне паршивое: её опять морозило, каналы больно рубцевались, грозя обрушить с трудом взятый ранг. Хотя не с трудом — по глупости взятый ранг, так честнее. Она вспомнила главное — она же не заплатила за лечение баюши. Значит… Это сделал Громов?

— Александр Еремеевич, я вам крайне признательна…

— Не стоит, Светлана Алексеевна. У меня в этом деле свой интерес — мне важно сфотографировать Китти и начать поиски тех, кто её мог видеть. Она же явно принадлежала убитой в Сосновском.

И ни слова об оплате лечения. Хотя не с его жалованием такое оплачивать, да и Светлана сама подписала долговую расписку в больничке. Ладно, как-нибудь выкрутится. В конце концов прижмет свою гордость и попросит Мишеля — тот вечно мечтает ей что-нибудь подарить непозволительное. Пусть хоть хорошее дело сделает. От Светланы не убудет от благодарности.