Кровь в пыли

НЕЙТ

Не судите о книге по обложке. Помните обложку «Над пропастью во ржи »? Безобразно, как самый темный грех, совершенный на земле, но как только вы прыгнете внутрь, вас ждет нечто прекрасное и необузданное.

Прескотт.

Внешне она обычная, привлекательная оболочка. Грудастая и блондинка, мало чем отличающаяся от той цыпочки из "Блондинки в законе" . Легкомысленная и закутанная в дорогое платье. Затем вы копаете глубже и обнаруживаете покрытого шрамами, напуганного, смелого, напуганного воина. Выжившая, которая не позволит своим врагам сойти с рук за то, что они с ней сделали. Заботливая сестра, любящая женщина, которую предали. Злая, но все же милая, как чертова песня Пинк. Ее так много. Ее слишком много . Но я понимаю, почему она хочет их смерти.

Годфри.

Себастьян.

Кэмден.

Я бы с радостью помог с первыми двумя, потому что у меня есть претензии к ним, которые так же глубоки. Кэмден, с другой стороны, не моя проблема. Я помогу, чем смогу, но это на ней.

Я следую за Прескотт вверх по лестнице в ее квартиру, наблюдая, как ее икры набухают, когда она поднимается. Мы не поднимались на лифте, чтобы убедиться, что лестница свободна. Она подходит к черной деревянной двери, одной из немногих в чистом, небрежно освещенном коридоре, и достает мой кинжал из-за пояса нижнего белья. Она, блядь, сохранила кинжал, которым ударила меня. И она собирается использовать его, чтобы проникнуть в собственную квартиру. Я наблюдаю с трепетом и игнорирую свой дергающийся член. Эта девушка сумела достать меня так, как никто другой, и не просто так.

Прескотт — это буря, и она подметает мою задницу быстрее, чем торнадо, разрывая дерьмо на своем пути, даже не давая мне возможности сделать шаг назад и изучить беспорядок, который она оставляет после себя.

Я не собираюсь называть то, что я чувствую к ней, но есть одна история, которая всегда висит над моей головой, как гильотина, когда она рядом.

Сбой.

Не падение. Падение требует времени. Меня бросает во что бы то ни стало, я быстро разбиваюсь, ударяясь о каждую чертову ветку Дерева Чувств на своем пути вниз, прежде чем упасть на самое дно с леденящим кровь звуком. Приземлившись так сильно, я оставляю чертову вмятину в форме сердца.

Она открывает дверь, прижимая кинжал к ручке под идеальным углом, толкая ее и кивком головы сигнализируя мне следовать за ней.

У Коротышки есть ходы.

Горошек идет в свою спальню и открывает ящики, пока я заглядываю в ее квартиру. Это простая двухкомнатная, бежевые ковры, черный диван, телевизор с плоским экраном, ноль картин, ноль мебели, ноль индивидуальности. Здесь ей было не по себе — она выжила. Горошек расстегивает рюкзак на голом матрасе и бросает в него толстую пачку кредитных карт, связанных вместе резинкой. Затем она бросает нижнее белье, лифчик, примерно пятьсот мячей для снятия стресса, деньги, которые она, по-видимому, прятала под кроватью, и жестяную банку с изображениями Парижа и Лондона.

— Что в коробке? — спрашиваю я у нее за спиной, чувствуя себя инструментом. Я просто стою здесь и ничего не делаю, помогая, как чертова тряпка.

— Героин, крэк, крысиный яд, — ровно отвечает она, продолжая собирать вещи. — Возможно, нам придется проявить изобретательность, когда мы нанесем им удар. Приятно иметь несколько трюков в рукаве. Я иду в душ. — Ящик с грохотом захлопывается. Я хочу пойти с ней. Черт, я хочу кончить в нее. Но рационально я знаю, что для того, чтобы она мне доверяла, мне нужно держать свой член в штанах, пока она не будет готова к большему. Она подверглась сексуальному насилию, и я не собираюсь притворяться, будто этого никогда не было. Мы преследуем ублюдков, которые сделали это с ней, и не успокоимся, пока наши пальцы не будут обагрины их кровью. Кроме того, это путешествие не о киске. Речь идет о чудесных, извилистых, темных путях, ведущих к одной цели: свободе .

С практической точки зрения, кто-то должен следить за тем, чтобы Годфри и его ручные собачки не появились внизу с достаточным количеством боеприпасов, чтобы уничтожить Северную Америку.

— Считай. Я буду наблюдать. — Я касаюсь щели в ее черных жалюзи и заглядываю в нее.

Она колеблется на мгновение, прежде чем коснуться своей щеки, как будто ей только что сделали комплимент. Что заставляет меня чувствовать себя еще большим придурком. Она тронута, потому что я не заставляю себя лезть ни в ее ванную, ни в ее киску.

— Спасибо. Я скоро вернусь.

Я нравлюсь Прескотт, но она мне все еще не доверяет. Она дважды запирает дверь своей ванной, и я знаю, что мой кинжал все еще спрятан под ее восхитительным нижним бельем. Она спросила мое полное имя, но, вероятно, солгала мне о ребенке, когда я спросил ее об этом. Мне нужно помнить, что она хранит от меня кое-какие секреты. Ей нельзя доверять ни в каком виде.

Когда выходит Горошек, свежая и красивее, чем я когда-либо видел ее раньше, аромат небес исходит от ее тела, она присоединяется ко мне у окна. Я не покидал его с тех пор, как мы вошли. Я смотрю на ее сонную улицу Данвилла, считая машины, бегунов и собак на причудливых поводках. Это место ей не подходит. Она была рождена для чего-то менее сдержанного. Более. . . хаотичного .

Она надевает кроваво-красное платье, похожее на огромную рубашку, но каким-то образом облегающее ее тело, словно это чертов презерватив, и сшитую на заказ кожаную куртку.

— Мы готовы идти? — Я спрашиваю. Она кивает и перекидывает рюкзак через плечо. — Да, я написала Хусейну. Он ждет нас.

Я киваю на дверь.

— Давай закроем это дерьмо.

— Не хочешь сначала быстро принять душ? — Она все еще стоит на месте. Я иду прямо к двери и бормочу определенное «нет», прежде чем останавливаюсь как вкопанный.

— А зачем, он мне нужен?

— Ну, — говорит она, пожимая плечами. — От тебя пахнет сексом.

— И это плохо? — проверяю я, приподняв бровь.

— Это отвлекает. — На ее губах играет личная ухмылка. Я ее раньше не видел и сразу решил, что она принадлежит мне. Глядя на дверь и снова на нее, я пытаюсь понять, выигрывает ли она время, прежде чем перейти к грязным вещам. Сказать, что я не доволен тем, что оставил ее одну присматривать за Годфри и Себом, это ничего не сказать, но если от меня пахнет несвежим газом, я хочу избавиться от этого. Тем более, что я жду, когда она сделает следующий ход, и было бы мне на руку, если бы я не пах пятидневной тухлой рыбой.

— Следи за улицей и кричи, если что-то не так. Я быстро.

— Ты всегда такой. — Она шевелит бровями, прислонившись плечом к стене у окна.

— Иди нахуй. — Я шлепаю ее по заднице достаточно сильно, чтобы это можно было считать предупреждением, прежде чем исчезнуть за дверью ее ванной, сбрасывая с себя одежду по пути к месту назначения.

— Была там, и делала это, — кричит она из гостиной. — Вообще-то, пять раз сегодня вечером.

Мой член дергается, но я сохраняю хладнокровие. Я могу бездельничать, шлепать ее тут и там. Она любит это дерьмо, но полноценный секс? Это ей решать, если и когда.

Я принимаю душ с ее причудливыми кокосово-ванильными продуктами, и к тому времени, когда я неторопливо прохожу в гостиную, я так хорошо пахну, что должен проверить, целы ли мои яйца. Горошек сжимает мяч для снятия стресса, ее глаза не отрываются от окна.

— Ты готов? Хусейн, наверное, интересуется, где мы. Нам пора.

— Ага. — Я выдергиваю рюкзак из ее рук и перекидываю через плечо. — Куда? — спрашиваю я уже за дверью. Прескотт останавливается, держа руку на дверной ручке, и в последний раз осматривает свою затемненную квартиру. Печаль пронзает меня. Я не оглядывался назад, когда уезжал от Ирва, потому что мне никогда не нравился этот дом или то маленькое дерьмо, с которым я жил.