Кровавая ассамблея
Шрифт:
Ну, а во-вторых, на широкой дверце кареты красовался красочный герб, изображающий двух львов, держащих в лапах разноцветный щит, над которым возвышалась царская корона и рука с занесенной саблей. Этот герб нельзя было спутать ни с каким другим.
Подбежавший слуга принял у меня моего коня, а я же еще некоторое время стоял, ожидая, пока карета генерал-полицмейстера подкатит к воротам. Громыхая колесами по булыжнику, она подъехала и остановилась. Лошади зафыркали, замотали мордами, взвивая длинные расчесанные гривы. Со шлепками шмякнулись на дорогу россыпи навоза. Лакеи немедленно соскочили с запяток, дружно подбежали к дверце и слаженно приступили
В широком проеме показалась похожая на бочонок фигура генерал-полицмейстера Шепелева Якова Петровича. Ему было уже изрядно за пятьдесят. Был он практически лыс, волосы имелись лишь на висках, и потому везде и всегда носил парик с белыми буклями. Подбородков у него было три, и каждый из них мнил себя главным. А вот шея у Якова Петровича отсутствовала вовсе, и потому пухлые налитые румянцем щеки лежали прямо на широченных плечах.
Завидев меня, он расплылся в улыбке, махнул рукой и сошел по лесенке на дорогу. Один из лакеев хотел любезно придержать его под локоть, но Яков Петрович неприязненно сморщился, положил ему на лицо огромную ладонь и оттолкнул прочь.
— Кыш, лебезяка!
И направился прямиком ко мне.
— Сумароков, рад тебя видеть, голубчик! Давно дожидаешься?
— Токма прибыл, Яков Петрович. Лошадку мою вона повели.
— Ну пошли глянем, что у них тут накручено…
Мы прошли в ворота и неторопливо направились по широкой дорожке вглубь усадьбы. Что тут скажешь — она была великолепна! Сиятельный князь Бахметьев денег на благоустройство не жалел. В отдалении, над зеленеющими аккуратно постриженными деревьями, возвышался настоящий дворец, но отсюда, с белой дорожки у ворот, были видны только купола на крыше, золоченые шпили и прямоугольные трубы дымоходов. В окнах верхнего этажа ярко отсвечивало солнце, отчего казалось, что оно рассыпает по округе золотые монеты.
Сначала дорожка вела прямо, удивляя великолепными статуями по обочинам, каждая из которых изображала какой-то фрагмент из Библии или древнегреческих мифов. То полуголая нимфа с мужской головой в руке, то голый юнец с копьем, а то и пухлый младенец с крылышками за спиной и луком в руках.
Затем дорожка уперлась в зеленую стену, вдоль которой расположились несколько садовников и, уверено орудуя ножницами, состригали лишние ветки. Здесь дорожка разделялась на правую и левую, и я в нерешительности остановился, не зная какую из них выбрать. Шепелев же, который бывал здесь не раз, задерживаться не стал и сразу свернул направо.
— Что ж ты, Алешенька, растерялся? На большой дорожке нам смотреть нечего. Там вся местность на версту проглядывается, охрана у ворот каждого воробья увидит… А вот здеся места потайные начинаются…
Боковая дорожка оказалась значительно уже, стриженные кусты сблизились. Через каждые двадцать шагов в кустах имелись узкие проходы. В один из них я заглянул и, пройдя несколько шагов, обнаружил круглую тенистую полянку со скамейкой под статуей голой девицы с весьма объемными формами. Вероятно, точно такие же полянки имелись и в других проходах.
Вернувшись на дорогу, я обнаружил, что Шепелев снисходительно улыбается.
— Ну что, голубчик, полюбовался на толстомясую? — полюбопытствовал он. — Его сиятельство князь Бахметьев таких десятка два мастеру заказал, и все в разных позициях. Смотреть не пересмотреть!
— Да я и глянул-то
лишь краем глаза… — невольно огрызнулся я. Должен признать, что формы Катерины, без умысла мною подсмотренные, мне понравились куда как больше.— Да ладно тебе, дело молодое! — Шепелев хлопнул меня по спине. — Должен заметить, что таких полянок здесь великое множество, и для нас это не очень хорошо. Князь планировал их для удобства всяких любовных дел, но что хорошо любовникам, то и ворам на руку. Никто их на этих полянках не различит, а в темноте особливо. Ножик к горлу приставит, серьги из ушей сорвет, браслеты снимет — и в кусты. А там и до ограды недалеко. Прыг — и был таков. И разыскивай его потом по всему граду столичному!
— Следует охрану с карабинами вдоль дорожек поставить, — предложил я. — Двоих, думаю, будет достаточно. Пусть шагают туда-сюда, да слушают, не кричит ли кто.
— Молодец, соображаешь! — похвалил Яков Петрович. — Двоих вдоль дорожки и еще по одному на поворотах. Итого четверо. Дорожки здесь две штуки, а значит восемь стражей нам понадобится.
— И еще светильники на постах установить надо бы, — заметил я. — Это сейчас здесь светло, а как солнце сядет, так и не увидишь ничего. Ночь нынче почти безлунная будет.
— Это верно, — согласился Шепелев. — Светильники не помешают. Соображаешь, Сумароков…
Мы дошли до поворота и очутились перед большим искусственным прудом, обложенным белым мрамором. Вода в нем казалась синее синего, а здоровенные рыбины плавали в нем без всякого страха, неторопливо и даже вальяжно. Фонтаны на берегу уже работали почти все, несмотря на ранний час и полное отсутствие народа. Их мелодичное журчание ласкало слух. Лишь один был выключен, и крепкий детина с сачком в руках вылавливал из воды мусор.
Завидев нас, он сразу вытащил из воды сачок, снял шапку и молча поклонился.
— Здесь охрана не понадобится, — сказал Яков Петрович, кивнув на слугу. — У князя вся прислуга навроде вот этого… Отбор у него, как в лейб-гвардию. Такой вот детина мою карету с запряженной шестеркой удержать сможет. Не веришь? Вот те крест, Сумароков!
Он быстро перекрестился. Впрочем, я и без того верил. Такого детину и впрямь хоть сейчас в Преображенский полк зачисляй. Был бы дворянских кровей, с руками оторвали бы…
— Вечером, когда начнется ассамблея, здесь будет полным-полно прислуги, — продолжал Шепелев, ведя меня вдоль пруда прямиком к особняку, оказавшимся самым настоящим дворцом. — Это будет самым безопасным местом во всей усадьбе. Но позже, когда беседы о политике подойдут к концу, карточные игры прискучат, а вино ударит в голову, вот тогда гости и начнут разделяться на парочки. Это я тебе точно говорю, сам не раз на таких ассамблеях бывал. Вот тут и следует ухо держать востро!
Мы наконец подошли у дому и остановились у одной из двух каменных лестниц, уходящих высоко к широченной площадке крыльца с белокаменной оградой.
— А скажи-ка мне, голубчик Сумароков, — продолжал Шепелев, — чем ты сегодня вечером намерен заняться?
— Да вот и не знаю теперь, — неуверенно ответил я. — Логично было бы посетить ассамблею и проверить, как исполняются наши распоряжения. Но вы же сами знаете: на такие встречи вход только по пригласительному билету, а мне такого выдано не было. Боюсь, ежели нынче вечером я попытаюсь сюда пройти, то такой вот детина, — я мотнул головой в сторону фонтана, — намнет мне бока.
— А шпага тебе на что? — хмуро поинтересовался Яков Петрович.