Кровавая пасть Югры (сборник)

Вспомнили о водке. Она была воспринята в уже в уютно согретых желудках благоговейно. Блики пламени отражались на наших дикарских лицах. Наверное, такие же были у первобытных охотников на мамонтов. Достали слоёное сало и налили ещё. Пусть это будет своеобразная тризна во славную кончину зверской бойни! Слава богу, мы живы и сыты. А был только первый час ночи. Завели уже остывший на морозе мотор. Спать решили поочерёдно. Волки могли вернуться. Хмель вышел незаметно, будто и не усугубляли. Спали по часу. Мотор, скорее подогревали, чтобы с гарантией завестись засветло. Но, где-то в четвёртом часу всё таки встали и развели костер остатками хвороста. Теперь уже без опаски лазали по сугробам в свете фар, заготовляя дровишки. А по сему всё-таки выпили «на загладочку». В пять утра решили, что пора и честь знать. «Отдохнули знатно», может где повольготнее отоспимся. А перед глазами так и стояли волчьи окровавленные морды. Мы пересекли границу края Югры и Хальмера, края страшной Долины Смерти. Что-то нас ждёт впереди…

Глава 5. Ночлег с гармошкой

Вырулить на дорогу оказалось непросто. Развернуться некуда, а сдавать назад не давала телега. Намучавшись, додумались отцепить-таки прицеп и, объехав бандуру, выкатиться с другой стороны. А уж телегу выволокли на простор тросом. И цепи на колёсах нас не подвели.

Выехали на закраину поросшего камышами бескрайнего болота и заглушили мотор. Хищных тварей поблизости слышно не было. Бензин при такой нещадной езде катастрофически убывал. Предрассветное марево с неохотой открывало узенький зимник. Картина была не ахти: от мороза болото вспучило горбами повсеместно. Так что эйфория тех самых дальнобойщиков нам не светила явно. Устарела ихняя информация с поправкой на резкое похолодание за эти пятеро прошедших суток. Предстояло разрешить дилему с тремя неизвестными, а то и как минимум – с пятью известными ехать дальше, либо вернуться, а может дождаться дальнобойщиков, что маловероятно, или… В любом случае ехать по теперь уже бывшему зимнику просто невозможно. Ледяные бугры объезжать себе дороже: соскользнёшь, – угодишь в бочаг-проталину. Они и в лютые морозы едва ледяной коркой прикрыты. А снежком припорошит, так и поди, уразумей её, поганую. Прокладывать, торить свежий зимник мало кому из опытных полярников-тундровиков под силу и разумение. И остается одно: поворачивать оглобли назад, на Омск.

Ох, уж этот русский авось, либо рулетка! Ну а мой ас-водитель смотрит вожделённо на начальника, то бишь на меня. Я же уповаю на Понтанькова и его опыт. Круг замкнулся. «Гордиев узел» разрубил все таки Миша, произнеся сокраментальное «японское» слово «хусим»!

Это означало всё сразу. И то, что назад хода нет, а также: «Садись в кабинку и айда – пошел хоть к чёрту на рога!» «Пожалуй оно и к лучшему.» – вздохнул, вскакивая на подножку. Договорились двери открывать сразу и по команде любого из нас, кому первому скажется беда. Если машина все таки попадёт в ловушку топи и начнет крениться, то выскочить надобно успеть в противоположную сторону. Именно – успеть. Потому как плюхнуться, по сути под машину, в болотную жижу в сорокоградусный мороз…

– Миш, ты в бога веришь? Может молитву какую знаешь?

– А ты?

– Я только «Отче наш» и то не всё. Меня бабушка учила, чтобы хату от пожара спасти. У соседей сеновал занялся. Так меня бабка послала на крышу, дала иконку и сказала слова молитвы.

Крыша наша соломой покрыта была. А здоровенные искры к нам летели. А по-сему я елозил по коньку с иконкой в руке и бормотал: «Отче наш, иже еси на небеси! Хлеб наш насущный даждь нам и избави нас от лукавого…» Вроде так.

– Жидковатая молитва. Может спротив волков и годится, а здесь, пожалуй, японское «хусим» боле пойдёт. Гляди, давай, в четыре глаза вперёд и за телегой. А я уж как-нибудь…

И поехали. Каким-то пятым чувством ас всё-таки угадывал, на какую передачу переходить, где объехать, а где и давать газу. Уже минут через пять оба взмокли от напряжения: глаза на дорогу, а вернее на то, что раньше было дорогой, а рука невольно железно сжимала ручку дверцы. Время от времени цепи визжали, соскальзывая с очередного ледяного бугра. Кровь стыла от этого визга, в висках стучало. Пот застил глаза. «Господи, пронеси!», – невольно неслось в мыслях.

Раз несколько приоткрывали каждый свою дверцу. А то и обе сразу. Но молча: машина колыхалась, но явного крена не давала. Может и молитва как-то нам подсобляла. Отдельные её слова, вперемежку с непотребными я все же временами вскрикивал. На очередной колдобине машину садануло так, что мы оба только и успели сказануть: «Ох, ё…». При этом мой лоб украсился приличной ссадиной, которая сразу обильно закровоточила. И, если машиной удавалось всё-таки управлять на этой «трассе полигонного типа», то телега уподоблялась воздушному змею. Она нещадно моталась на привязи серьги железного дышла, отслеживая лишь направление движения нашего ЗИЛка.

Болото кончилось внезапно. Теперь следовало вздыматься по тягуну вверх с пару километров.

Итого по спидометру мы «сдюжили» за день едва полтора десятка эдаких «полигонных» вёрст. И на наше счастье болот, подобных пройденному вроде не предвиделось. Но была-таки зимняя гололёдистая дорога и с довольно крутым подъёмом. Пока. Да и день мы «сэкономили» на форсирование болотных колдобин и ухабов. Вроде бы удачно. Ведь опять-таки живы!

В конце подъёма торчала одинокая человеческая фигура. Разглядели: тётка. А может и вовсе девчушка-поди, разгляди её, укутанную.

– Откуда её чёрт принес? Глянь-ко по карте, Валер! Не должно бы здесь деревни. Разве что Абатский, так он там, впереди. Из геологов, верно. Замёрзнет ведь, дура. Возьмем?

– Конечно. Вот только подъём, чёрт бы его… Где тормознешь?

– Изловчусь, не впервой. Встать не штука. Трогаться, ровно грыжу наживать: гололёд на подъёме.

Но тем временем погасили ход, поравнялись. Закутанное изваяние не шевельнулось. Но ведь в Сибири Большак не шоссе, тем более в мороз. Здесь не «голосуют»: и так видно.

Открыл дверцу, сказал изрядно осипшим от мороза и курева голосом: «Садитесь!!». Но в ответ молчание. Потом из глубины шалей вместе с паром прослышалось: «Нет, нет, вы поезжайте!» Вот, зараза! И чего только тормозили столько!

Мишка высказался короче: «Чтоб ты усралась!» – и газанул, снимаясь с ручника. ЗИЛок слегка занесло поперёк дороги. Но, набирая обороты, заскреблись-таки цепями. Мотор натужно ревел, вырывая машину к центру тракта. Перешли на вторую передачу.

– Ты чё понял, Миш? Она будто вальтанутая. Ведь околеет! Да и к темени уже…

– А хрен её знает, хотя… Ты бы убрал пушку, рукоять видать. Да и тесак твой что у живодера. Тут бы от эдакой видухи и мужик в штаны наложил… Да и мои стволы прикрой брезентухой. Вон он, Абатский с первой буквой Я. Вовек не забыть. Здесь заправимся, если бензин есть, да заночуем, пожалуй.

Свернули с Большака в деревню. А тут… батюшки – светы! Свадьба! Гармоней штуки три, все как один подгулявшие деревенские раскраснелись от холода, либо самогона, кой крепче любого мороза… И полушубки настеж, да такого песняка выдают, приплясывая, что диво-дивное.

Как на нашем мосту церковь обокрали!В бражку плюхнули попа,В колокол наклали!Ох-ха, оп-па, чириями жо…а!

– Во жарят, а, Валер?! Чисто в моём Муромцево! За живую берёт!

– Да ладно, у нас в деревне похлеще рулады выдавали. Космические. Даже про стыковку: «Мы с Ваняткой до утра стыковались у Метра, стыковались бы ишшо, да болит… незнамо шшо!» Не слыхивал такую частушку?

А свадьба тем временем окружила наши повозки, явно требуя нас выйти к гостям. Положено так и не нами заведено. Было бухнулись в ноги честному народу: «Отпустите, Христа ради! Нам бы где переночевать!» Да куда там! В один голос орут: «Здеся и заночуете, а заодно и оженим. Гля-ко каки у нас девахи! А за машину не боись – не умыкнут и гвоздя! Скрось свои! Плесни-ка им Лёха нашего из лапоточка, да под груздочек!» И пошла писать кривая…

– Миш, а Миш! – было спохватился я. Но тот только отмахнулся, будто дал понять: «Не видишь что ли! А меру я знаю.» Ну и я – тоже знаю…

Глава 6. До асфальта 300 км

Конечно же, от оргии в полном масштабе нам «отмазаться» удалось с трудом. Главное, что сумели загнать машину с прицепом во двор. Далеко не каждый двор в деревне настолько широк, чтобы вместить наш «паровоз». Вместимость плетня-палисадника соразмерны количеству содержимой хозяевами живности. Ко всему в Сибири принято делать над двором навес, как правило из тёса – он дешевле. Корм для скота и птицы обходится трудом и потом, а то и деньгами, коих на селе отродясь недостаток. А коли кормежка живности идет «на воле», то бишь не в стойле, то те же отруби или замес из картошки с брюквой дождь, либо снег портить не должны. Для того и навес. Да и сам двор застилался плотно подогнанным тёсом. У наших хозяев земля была покрыта «деревенским асфальтом». А это почти забытое в наши дни покрытие. В Сибири испокон веков в степных, и малолесных зонах полы в хатах делали мазанными. Земляной пол трамбовали здоровенными чекушами, коими палисадные колья вбивают. Полы делали летом, в вёдрую погоду. Потому как пол, даже в пятистенной хате, мазали единовременно и сохнуть ему надобно не менее трёх дней. Летом спали на лобазах, где завсегда водилась хотя бы малая копёшка сена. Да и мазали не абы как, а по-особому. Замес делали на «каменной»(годной для кирпича) глине с добавлением в неё яиц. Пол, высохнув изрядно, блестел глянцем. И именно так был выделан предоставленный нам двор. Мишка даже не хотел загонять машину: боялся сковырнуть пол. Но Петро, хозяин усадьбы, заверил: «Хучь на тракторе вьезжай – сдюжит!» Он же спроворил нам баньку. Вот уж потешились! А из баньки были вторые сени – в задворье, где снегу тьма. Там мы с Мишаней тешились, валяясь в сугробе, едва вылетев с полков жаркой бани. «Ух-ха! Красотища какая!», вопили мы от удовольствия.