Кровавая схватка

Более эгоистично, он хотел, чтобы она заглянула в самую глубокую, тёмную часть его души, просто чтобы посмотреть, останется ли этот взгляд в её глазах прежним, когда она увидит его с другой стороны. Потому что, судя по тому, как она смотрела на него тогда, её чувства к нему были такими же смешанными, как и его чувства к ней.

Но говорить ей об этом было рискованно. Она захочет услышать всю историю целиком и узнает, что он был кем угодно, только не благородным лидером, которому она была бы готова помочь. Правда могла вызвать раскол между ними в решающий момент — как раз в тот момент, когда он обнаружил, что начинает привлекать её на свою сторону.

Но она всё ещё нуждалась в нём для своего собственного дела — это мало что изменило бы.

— Как? — в конце концов, спросила она.

— Тем, что слишком сильно любил её. Больше, чем я когда-либо должен был.

Он потянулся за бутылкой, перевернул стакан и наполовину наполнил его, прежде чем откинулся на спинку стула.

— Ты винишь себя за то, что случилось с твоей матерью, а ты была всего лишь ребёнком. Ребёнком, который понятия не имел о последствиях. Ты не могла этого знать. А я вот точно знал, что делаю.

Он сделал большой глоток, жидкость обожгла ему горло так же сильно, как и предстоящее признание.

— Мы встретились после введения правил. Я старался не влюбиться в неё, но влюбился.

И он влюбился глубоко. Мучительно глубоко. Достаточно глубоко, чтобы упасть один раз и никогда больше не испытать такого.

Или так он думал.

Потому что говорить об этом Фие казалось неправильным. Потому что он осознал, что боль утраченной любви, которую он когда-то считал непреодолимой, необъяснимым образом, наконец, начала ослабевать за то короткое время, что Фия была с ним.

Серрин, которая была всем, чем не была Эллен, и наоборот.

За исключением того, что у них обеих была одна общая черта — по-своему они обе что-то в нём зажгли. И это была искра, которую он больше не мог отрицать.

— Какой она была? — спросила Фия, не отводя взгляда.

— Красивая. Умная. Добрая. Сострадательная. Мудрая. И она подходила под мой темперамент.

— Ты сказал, что не хотел в неё влюбляться. Почему?

— У меня есть условие. Часть моей родословной. Я полагаю, те, кто более суеверен по натуре, назвали бы это проклятием. И я очень сильно верю в последнее.

Он допил остатки своего напитка, но продолжил держать стакан, откинувшись головой к стене.

— У меня не может быть семьи. Что я ей и сказал. Хотя в то время Эллен это не волновало. Она любила меня, несмотря ни на что. Сказала, что достаточно быть со мной. Однако со временем это оказалось не так. Она хотела маленьких. Отчаянно. И однажды ночью я потерял себя. Она забеременела от меня.

Она нахмурилась.

— Но ты сказал, что у тебя не может быть семьи.

— Я не имел в виду физически, я имел в виду морально.

Она скрестила ноги, чтобы можно было наклониться вперёд. Никогда ещё она не выглядела более внимательной, более сосредоточенной. Вместо того чтобы оттолкнуть, его признание, казалось, только притянуло её ближе.

— Почему?

— Правило трёх. Это проклятие. Мне было суждено родить близнецов.

— Почему это проклятие?

Он посмотрел в свой стакан, прежде чем снова перевел взгляд на неё.

— Это не проклятие; дело в том, что выжить может только один — либо мать, либо кто-то из детенышей. Но никогда больше одного. И никогда все трое.

Теперь Фия сидела прямо, её тело было напряжено, губы слегка приоткрыты в шоке. Но она всё равно не отвела взгляда.

— И Эллен знала это. Эллен знала о риске, но всё равно хотела попробовать?

— Да.

— Это гарантированно должно было произойти?

— Не гарантировано. Но риск был достаточно высок, чтобы ей не следовало даже думать об этом.

— Она не выжила, — сказала Фия.

— Она умерла во время родов. Она потеряла слишком много крови. Я никогда так много крови не видел. Та боль, которую она испытывала…

Он глубоко, прерывисто вздохнул, сдерживая слёзы, и опустил взгляд, вспоминая, каким беспомощным он чувствовал себя, просто стоя там и наблюдая, как она крепко сжимала его руку, как её остекленевшие глаза смотрели в его глаза в те последние мгновения.

— И ты винишь себя, — тихо сказала Фия. — Вот почему ты сказал, что убил её.

— Я действительно убил её. Если бы я был достаточно силён, чтобы сказать «нет» в ту ночь, она была бы всё ещё жива, — сказал он, и у него перехватило горло. — Может быть, с кем-то другим. Может быть, с семьёй. Если бы я любил её, по-настоящему любил, я бы вообще никогда с ней не связался.

— Если бы только выбор того, в кого ты влюбишься, был таким простым. Никто из нас не выбирает, кого любить, Джаск. Если бы речь шла о разуме, логике и выборе, это была бы наука, а не эмоции. Это перестало бы быть волшебством.

Он выдержал её взгляд, на мгновение ошеломленный не только чувствительностью, скрывающейся за словами, но и нежностью в её глазах, когда она произносила эти слова. Мысли, которые были прекрасно обнажены, прекрасно невинны. Мысли, которые были лучиками света под завалами её горя, ярости и страха.

— Но мы сами выбираем, что нам делать с тем, что мы чувствуем, — сказал он. — Она мертва из-за меня. Если бы у меня было больше самообладания, если бы я не был настолько эгоистичен, чтобы бояться потерять её из-за кого-то другого, если бы я сказал «нет», если бы я был сильнее, если бы я любил её достаточно сильно, чтобы отпустить, она всё ещё была бы здесь.

Он пристально посмотрел в глаза, которые больше не были полны гнева, замешательства и негодования, которые он узнал, но были полны сострадания. Сострадания и сопереживания он не заслуживал.

— Ты думаешь, я благородный? — спросил он. — Я так боялся потерять её, был таким эгоистом, что в ту минуту, когда узнал, что она беременна, я сказал ей избавиться от них.

И он никогда этого не забудет — как легко эти слова сорвались с его губ. Как в своём страхе потерять её он превратился в кого-то, кого не узнавал.

— Но в этом и была разница между нами… потому что она сказала «нет». Она приняла своё решение и свою судьбу. Она даже пожелала, чтобы кто-нибудь из них выжил вместо неё. И это меня так разозлило. На короткое время я возненавидел её за то, что она поставила на первое место нашего нерожденного ребёнка. За то, что предпочла их мне. За то, что она не боролась всеми возможными способами, чтобы остаться со мной. За то, что оставила меня таким беспомощным, что всё, что я мог делать в последующие месяцы, это стоять в стороне и отсчитывать дни, надеясь, что моё желание исполнится.